Невеста из империи Зла - Эльвира Валерьевна Барякина

ход шел «Тройной одеколон», политура и даже жидкость для полоскания зубов, неосторожно оставленная Алексом на умывальнике.

— Хорошая у тебя самогонка, — нахваливал Гаврилыч своего благодетеля. — Больше нету? Сам выпил, да? Ну ничего, мы с тобой можем к бабке Нюре съездить. Она такой первач гонит — о-о! А песни поет лучше всякого радиоприемника. Если что, ты мне свистни: мне собраться — только подпоясаться.

И все бы было хорошо, но только планы Алекса насчет Марики не спешили воплощаться в жизнь.

Поначалу он все ждал от нее какого-то знака. Ведь тогда, после случая с памятником, он явно произвел на нее впечатление. Этот взгляд, это смущение, эти осторожные слова — все свидетельствовало о том, что у него есть шансы на быструю победу.

Однако время шло и ничего не менялось.

Они встречались на посиделках у общего костра или на крыльце общежития, иногда говорили на какие-то незначительные темы, но Марика еще ни разу не дала ему шанса на что-то большее. Можно было подумать, что она вообще избегает его.

«Может, у нее все-таки есть парень? — в растерянности думал Алекс. — Или она лесбиянка?»

Порасспрашивать ее однокурсников он стеснялся: проявлять внимание к женщине, которая тебя не хочет, было несолидно.

С горя Алекс даже начал ухлестывать за другой девушкой, Валей Громовой. Но и это не произвело должного эффекта. Марика оставалась замкнутой и неприступной, как дворец китайского императора.

 

Солнце не по-осеннему припекало. Воздух был свеж и чист, из рыжего леса на краю поля доносился грибной запах.

Распределившись по бороздам, студенты занимались сбором урожая: девушки выбирали картошку из земли, а парни оттаскивали ее к дороге.

Марика неторопливо складывала картофелины в ведро. Половина из них была искромсана уборочным комбайном — он был неисправен и слишком высоко срезал пласт земли. Но нормативы студентам засчитывали по весу, поэтому все не стесняясь скидывали и порченые, и непорченые клубни в одну кучу.

Вчера Лядов на линейке орал, что это саботаж, что из-за студенческой нерадивости сгниет половина урожая.

«Ну и пусть сгниет, — думала Марика. — Они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем».

Честно говоря, ей уже до смерти надоело это вавилонское рабство. Вот было бы здорово собрать вещички и нынче же поехать домой, в Москву! Кто тебя держит? Никто.

Никто, кроме общественного мнения. Попробуй только отказаться работать! Все тут же начнут пальцем показывать: мол, гляньте-ка на эту единоличницу! Оторвалась от коллектива, себя лучше всех считает. Белоручка!

А это стыдоба, каких мало, ибо чернозем под ногтями почетен даже для дирижеров камерных оркестров.

Хорошо тем, кто имеет блат в деканате! С его помощью можно устроиться так, что и боги будут завидовать: от поездок на картошку тебя освободят, на прогулы будут смотреть сквозь пальцы, на всех экзаменах поставят на балл выше. С Марикой в группе училась Танечка Самсонова, у которой папа работал в Совете министров: так она вовсе не знала, что такое колхоз или уборка территории вокруг института.

Ее привилегии прятали как постыдную болезнь. Все оформлялось как бы по закону — с помощью всевозможных спецраспоряжений и справок. Просто от кого-то эти справки принимали, а от кого-то нет.

«Элита! — завистливо вздыхал Жека, глядя вслед великолепной Самсоновой. — А мы с тобой, Седых, черная кость, синие воротнички. И никогда в жизни нам не пробиться в эти заоблачные дали. У нас папы рожами не вышли».

А Марике хотелось попасть в элиту! Хотелось выделяться из толпы, хотелось, чтобы никто не смел ей указывать, что делать и что не делать. Денег, в конце концов, хотелось: чтобы ходить по институту, помахивая заграничной сумочкой, и ездить не в метро, а на собственной машине. Но Марика не видела путей, как всего этого добиться.

— Эй, Седых! — подбежал к ней запыхавшийся Лядов. — Сгоняй до правления, отдай эту записку Никаноровне. Надо, чтобы сегодня дополнительный грузовик прислали.

Марика сунула листок бумаги к себе в карман. Идти было далеко, но она все равно была рада, что у нее появился повод отлинять от работы.

Не торопясь она дошла до правления. Никаноровна была у себя и с кем-то ругалась по телефону.

— Не дадите денег на овощехранилище — на следующий год все то же самое будет! — кричала она. — Да! А из собственных средств пусть вам Пушкин строит!

Марика положила записку на стол. Никаноровна кивнула, не глядя:

— Можешь идти.

Посчитав свою миссию выполненной, Марика вышла в коридор. И тут заметила на противоположной двери надпись «Красный уголок». Интересно, американец здесь или не здесь?

После случая с памятником Марика долго думала и наконец изобрела повод, под которым можно было бы подойти к Алексу. «Навру ему, что я корреспондент студенческой газеты и мне нужно взять у него интервью», — решила она.

Но пока Марика собиралась с духом, бесстыжая Валька Громова успела сходить с Алексом в лес по грибы. Узнав об этом, Лядов тут же созвал комсомольское собрание. Громову вывели на середину и начали стыдить: мол, порядочная девушка никогда не позволит себе заигрывать с американцем, ибо это компрометирует все страны Варшавского Договора.

Громова рыдала и клялась, что между ними ничего такого не было, но Лядов был неумолим:

— Мы не знаем, чем вы там занимались, да нас это и не касается. Нас интересует, как ты, комсомолка, могла пойти на такой шаг? На твоем примере мистер Уилльямс легко убедился, что при желании он может завербовать кое-кого из наших несознательных граждан. Или же ты все-таки поступила осознанно?

Этот инцидент существенно поубавил Марикин романтический энтузиазм. Действительно, вдруг Алекс какой-нибудь агент империализма? Свяжешься с ним, а потом оправдывайся сколько влезет: «Я не знала», «Я не думала». Береженого, как известно, бог бережет, а небереженого конвой стережет.

Негласные правила гласили, что общаться с представителем капиталистической страны следует только на глазах у всего коллектива и желательно под присмотром ответственного товарища. Хотите — устраивайте с ним диспуты, учите его играть в пионербол или сами записывайте за ним тексты группы «Лед Зеппелинг», но только чтобы все видели и слышали, что между вами происходит.

А Марика так не могла. Ведь это не общение, а какая-то свиданка в тюрьме получается. Алекс ужасно интриговал ее своей необычностью, недоступностью и в то же время открытостью. Казалось бы — подойди и возьми. А как возьмешь, если тут же хай поднимется: «А-а, за иностранцем бегаешь! За кусок колбасы