О тревогах не предупреждают - Леонид Петрович Головнёв

Уже подходя к вышке, Ильинов вдруг осознал, что та затаенная мысль, которую он сначала надежно скрывал даже от себя, вырвалась оттуда и теперь постоянно бередила его сознание. Вот и сейчас Леонид Никитович задавал себе вопрос: готов ли ты принять роту, способен ли вывести ее личный состав на более высокий рубеж в боевом совершенствовании? Утвердительно ответить не решался. Чувствовал, что ему не хватает пока знаний, опыта, воли, целеустремленности. В этом убеждался, когда оставался за командира роты. Срывалось расписание занятий, нарушался распорядок дня, росло число дисциплинарных проступков. Все его усилия разбивались о невидимую стену, и он с нетерпением ждал возвращения из отпуска капитана Летучих. Но другого мнения о нем была жена — Рая. Она постоянно твердила: «Лео, чем ты хуже Летучих? Ни вида у него, ни стати. А ты всем хорош, все можешь. Хватит взводным ходить! Перед соседями стыдно. Иди к начальству, требуй!»

И он однажды последовал совету жены. Было это во время репетиции художественной самодеятельности. Игру инструментального квартета, которым руководил Ильинов, слушал майор Щелочков. Ему понравились и репертуар, и исполнители. Заместитель командира батальона по политчасти похвалил всех, а в адрес руководителя сказал:

— Хороший коллектив сколотили, спасибо!

Тогда Ильинов взял да и выложил:

— Как хвалить, так Ильинова. А как выдвигать, так Королькова.

Ответ взводного пришелся в самую точку. Только что командир батальона Смолянинов советовался с Щелочковым относительно нового командира радиороты. Рассматривали они в качестве выдвиженцев и Королькова, и Ильинова. Комбат сомневался как в первом, так и во втором. У Королькова хромала на обе ноги методическая подготовка, да и сам он как специалист вот уже три года топтался на одном месте. А Ильинову Смолянинов дал такую характеристику: «Специалист он неплохой… Но ответственности, принципиальности ему явно не хватает. Такое впечатление, будто Ильинов хочет понравиться всем, на всех произвести благоприятное впечатление. Давайте повременим с выдвижением…»

Щелочков согласился с командиром и сейчас, услышав от Ильинова колючую фразу, только укрепился в мнении, что они были правы. Пусть штаб дивизии пришлет на роту более достойного и более опытного офицера.

Обо всем этом Ильинов, разумеется, не знал. Однако, шагая по полигонной грязи к вышке, понимал, что должности командира роты теперь ему не видать. Виноваты в этом Курмаков и Ниязматов, стрелявшие плохо, и капитан Летучих, вытащивший этих солдат на полигон. Ясное дело — заботился о том, чтобы повысить шанс на выдвижение своему любимчику Королькову. Ильинов даже застонал, вспомнив, что взвод старшего лейтенанта Королькова выполнил сегодня упражнение лучше, чем его подчиненные, и это обстоятельство может стать главным при окончательном выборе преемника капитана Летучих. «Ну, елки-моталки, — вырвалось у Ильинова, — я тебе, Сашка, еще покажу, где раки зимуют!»

Подводить итоги стрельбы этой смены старший лейтенант Ильинов не стал. Все ясно и так. Своему заместителю сержанту Темченко он приказал:

— Дайте Курмакову и Ниязматову наставление, автомат, и чтобы они свое оружие до каждого винтика изучили. Назубок! А зачет я сам приму!

…Старший лейтенант Трифонов поднялся на подножку автомобиля, оглянулся назад. Пятеро друзей-сослуживцев, оставшихся стоять у небольшого домика, где размещалась канцелярия их роты, взмахнули на прощание руками.

— Просигнальте, — попросил Трифонов водителя рядового Паукште.

Тот кивнул, нажал на большую черную пуговку в центре руля. Резкий и пронзительный сигнал будто стоном прокатился по ущелью.

— Все, поехали! — сказал Трифонов и сел с водителем рядом.

Машина тронулась. Но Трифонов не выдержал, еще раз посмотрел назад. Друзья продолжали стоять у дороги над обрывом, наблюдали, как спускается вниз по горному серпантину машина, в которой он, Николай Николаевич, ехал к новому месту службы. Вскоре машина скрылась за поворотом. Позади остались товарищи и та «точка», которой он, Трифонов, отдал четыре года своей офицерской жизни.

В последние минуты перед расставанием командир роты капитан Юлий Николаев протянул Трифонову тетрадь в дерматиновом переплете и сказал:

— Возьмите, Николай Николаевич. Буду рад, если она вам пригодится.

На «точке» все знали, что это за тетрадь. В нее Юлий Семенович записывал свои наблюдения, выводы, мысли о методах работы с людьми. Были здесь целые педагогические рассказы и психологические истории. Герои рассказов и историй существовали не в воображении автора, а в действительности, и становление многих из них произошло на глазах Трифонова. Немало строк было посвящено и ему, Николаю, прибывшему на горную «точку» сразу после училища.

Трифонов, сидя в машине, глубоко вздохнул, откинулся на сиденье. Кажется, было это недавно, а на самом деле — сколько воды утекло…

Первым почему-то вспомнилось улыбающееся лицо прапорщика Максимова, только что провожавшего его. И сразу же память спроецировала другое лицо — растерянное и жалкое. Такой вид четыре года назад был у рядового Максимова, не сумевшего своевременно запустить бензоагрегаты, обеспечить станцию электропитанием. Как тогда Трифонов, начинающий командир взвода, был несправедлив, требуя у Николаева убрать с «точки» шофера-электрика рядового Максимова. За медлительность и нерасторопность, за угрюмость и нелюдимость. Солдат старался быть всегда один. И взгляд у него тяжелый был, исподлобья. Бывало, слова из Максимова не вытянешь. Спасибо Николаеву. С его помощью молодому офицеру удалось проникнуть в душу солдата, открыть в его характере такие качества, о которых никто даже и не подозревал. Теперь прапорщик Никита Федорович Максимов старшина роты. О нем локаторщики говорят, что он прикипел к «точке».

Может, и так. Только сам Николай думает иначе. Он даже уверен, что Никита Федорович Максимов, который в раннем детстве потерял родителей и воспитывался у тетки, прикипел сердцем скорее не к «точке», а к Юлию Семеновичу Николаеву — человеку чуткому и отзывчивому. В его лице он обрел то, что потерял в детстве: близкого человека, искреннего друга. И к Максимову вернулась улыбка. Да, да — улыбка! От улыбки его лицо прямо-таки преображалось, становилось открытым, добрым, источало радость, нерастраченную еще нежность…

Листая тетрадь Николаева, Трифонов попытался думать о том, с чего и как сам начнет командовать ротой. Но мыслью возвращался и возвращался к прошлому, к первым дням службы, когда только приехал в этот горный гарнизон, или, как кто-то выразился, в «хозяйство» капитана Николаева. Перед его взором вставали сильные и прекрасные люди, стойко преодолевавшие опасности, часто подстерегавшие их в этом суровом краю. Сама природа здесь обязывала человека быть сильным, предоставляла каждому возможность испытать себя. Потому-то некоторые труднодоступные места этой округи называются именами людей: вершина Максимова, тропа Усманова… Да и он, Трифонов, не обойден: «Ущелье Трифонова». А за этими названиями — драматические события.

Да, бывало всякое. Горы не любят слабых, не умеют шутить. Как-то молодой солдат Заур Хурцишвили, недавно прибывший