О тревогах не предупреждают - Леонид Петрович Головнёв

О тревогах не предупреждают

КРУТЫЕ ВИРАЖИ

Пассажирский поезд, набирая скорость на пологих спусках, спешил на юг — к своему последнему вокзалу.

«Вот так же, наверное, убыстряет ход и караван в пустыне при виде оазисов, — подумал Сергей Касатов, лейтенант, выпускник военного авиационного училища. — Что же там, под сенью неведомых чинар, ожидает меня? Скоро ли они появятся?» Он глянул в окно — все тот же унылый пейзаж: пески, пески, пески… «Бескрайнее море песков!» — вспомнил вдруг бодрый припев какой-то туристской песни. Опять посмотрел в окно и удивился: солнечный диск выкатывается из-за барханов то справа, то слева. Уж не мираж ли «песочного моря»? И не такими ли миражами, подобными зыбучим пескам, подсказаны людям названия станций? Челкар, Чимкент, Чимган… Да и селений — тоже: Арысь, Ачисай, Абай…

Попытался мысленно представить то место, где теперь надлежало жить и служить, — не получилось. И улыбнулся, вспомнив Витькин каламбур: «Будем там, в Кара-Там, петь от скуки по утрам…» Хотел уточнить, почему именно петь? Но не стал — лейтенант Виктор Ясиновский, его верный друг еще с первого курса училища, сразу заснул, едва коснувшись щекою подушки.

Витька есть Витька. Всегда спокоен, невозмутим. Проснись он, скажем, на Таймыре — не удивится. Протрет глаза и спросит: «Какого класса тут аэродром?» Для него место взлета гораздо важнее того местожительства, что «стоит при аэродроме».

Не найдя в кармане спичек, Касатов вышел из купе, тихо прикрыв дверь, чтобы не разбудить друга. Огляделся, но, увы, вагонный коридор был пуст. И так же пусто, тоскливо было за окном: пески, пески, пески… Их монотонность, скучная природа невольно вызвали в памяти Сергея совсем другую картину, родную и близкую, — берег Волги, где прошло его детство; открытое на кухоньке окно, обращенное к реке, у которого он любил вести с мамой неспешные разговоры «обо всем»; тенистая липовая аллея, ведущая к музыкальному училищу, где он познакомился, а потом, год спустя, признался в чувствах к ней — к студентке-выпускнице Наталье Благодарновой…

Эх, Наташа, Наташа!.. Вот чего бы он хотел сейчас больше всего на свете — очень хотел! — это встречи с Наташей. Но не такой, какой оказалась последняя. Совсем не такой! От той встречи до сих пор ноет душа. И что обидно: сам ведь отчетливо понимал накануне, что будет свидание трудным. Что место летной службы, выпавшее ему по окончании училища, вот это мелькающее за оконным стеклом «безбрежное море песков» отнюдь не обрадует девушку. Понимать-то понимал, но, признаться, не ожидал такой ее реакции. И — предложения с акцентом на слове «распишемся» так и не смог произнести… Эх, Наташа, Наташа! Как бы я справился со всем этим один, не окажись рядом надежный друг?

— Не волнуйся, — наставлял Виктор, когда они шли к дому Наташи. — Все будет, право, нормально. Или она, дочь фронтовика, не знает трудностей воинской службы? Или ей, отличнице учебы, неизвестна вся сложность обстановки на наших южных границах? Или, наконец, ее, поклонницу, как знаю, классической музыки, могут увлечь всякие там «рокеры» и «металлисты», вдруг всплывшие на волнах гласности. Не верю! Не столь наивна она. Или я ошибаюсь?

— Не знаю, — ответил Сергей. — Оно же загадка, женское сердце.

— Не во всем, — возразил Виктор. — Есть народные обычаи, традиции, которые откладывают отпечаток на поведение женщин. Возьми, к примеру, русских женщин. Издавна, вспомни жен декабристов, передают они от поколения к поколению, от матери к дочери уважение к ратникам, ратоборцам, защитникам Отечества — уважение к воинской форме, офицерскому мундиру… А мы, между прочим, кто? — Он даже расправил плечи, скосив взгляд, полюбовался новеньким погоном. — Не кто-нибудь, а лей-те-нан-ты!

Сергей искренне рассмеялся:

— Ты бы еще начал со «Слова о полку Игореве»…

— А что! — перебил его Виктор. — Могу и оттуда, скажем, с плача Ярославны. Согласись, что подлинные идеалы в веках не меняются.

Касатов и не спорил:

— Сами идеалы, духовные ценности — да, не меняются. А если и изменяются, то лишь в одном направлении — обогащаются, становятся емче, весомее, если можно так сказать. Но суть-то в ином. — Он закурил, скрывая волнение. — В том, что меняются люди, их отношение к ценностям. И от жен декабристов к невестам сегодняшних лейтенантов немалое расстояние. Впрочем, — добавил он, — такое же, наверное, как и расстояние от лейтенантов до самих декабристов. Поэтому трудно их осуждать за колебания ехать в тьмутаракань, нельзя укорять наших невест… Вот и пришли! — Сергей опять потянулся к папиросе. — Как бы все сказать Наташе поделикатнее?

— Деликатно? — отозвался Виктор, отбирая у смущенного друга так и незажженную сигарету. — Это проще пареной репы. Выше голову, лейтенант! Беру управление на себя. Я ведущий, ты — ведомый. Начну с того, что расскажу твоей подруге, какое нас ожидает там прекрасное небо. Видимость — миллион на миллион километров.

— Нужна ей эта видимость… Поделикатней бы.

К Наташе так и вошли — Виктор впереди, за ним Сергей.

Ясиновский деликатно сложил ладони, прижал их к сердцу на восточный манер и, не мудрствуя лукаво, заявил с порога:

— Ассалям алейкум, Натали-ханум! Докладываю сразу, красавица, что нашему холостяцкому каравану приказано держать путь в достославный град Кара-Там.

— Где это? — с испугом прошептала девушка.

— В Краснознаменном Туркестанском военном округе, — отрапортовал Виктор, не меняя позы, и неожиданно для себя оседлал любимого конька. — Небо там — миллион на миллион километров…

Ошеломленная Наташа тоже оказалась в «своем седле»:

— А консерватория там есть?

— Разумеется, — ответил Виктор. — Всего-то в двадцати минутах от Кара-Тама.

— Ходьбы?

— Ха!

— Езды?

— Полета, — подал голос Сергей, которому усердие друга вернуло спокойствие. — Притом не на «аннушке» или «кукурузнике», а на наших «мигарях». Словом, в Ашхабаде. Туда, правда, можно добраться и на верблюдах. Но это занимает больше недели… Обсудим все спокойно, Наташа?

Наташа, однако, потеряла спокойствие. С трудом сдерживая себя, она круто повернулась, сухо спросила:

— Будете пить чай?

— Чай? О, как готовят его там, в Кара-Там! — затараторил Виктор, почувствовав, видимо, что что-то уже сделал не так. — Байховый! Зеленый! В пиалах! — Его, казалось, невозможно остановить. — Дыни в том граде, Наташа, больше вот этого абажура. А какие яркие краски на рынках! Не базары — полотна Сарьяна. Чего только нет: персики, инжир, урюк… А небо! Миллион на милли…

И осекся, поймав изумленный взгляд Наташи.

Она спросила Сергея:

— Виктор, наверное, под хмельком?

Сергей рассмеялся:

— Такое предположить! Ты же знаешь: этим он не увлекается.

— Тогда, может, на солнце перегрелся?

— В такую-то