Гнев - Александр Хамадан

За эти три месяца мы имели несколько столкновении с японцами. Первое сражение мы проиграли. Но это вполне естественно: противник развил бешеный орудийный огонь. Ему удалось, прикрываясь огневой завесой, сбить нас с позиции. В целях сохранения живой силы мы отступили.

Второе столкновение наше закончилось так же. Но эти временные отступления лишь укрепили нас, обогатили опытом боевых действий против империалистической армии, вооруженной до зубов.

О третьем столкновении в районе Лиши (провинция Шаньси) скажу кратко: мы начисто уничтожили полк противника. По одним только трофеям можно судить о значении этой первой нашей победы: семнадцать станковых пулеметов, двадцать два ручных, сто семнадцать автоматических ружей, четыре легких орудия, восемь грузовиков с патронами, снарядами, медикаментами и продовольствием, большой запас обуви, одежды и прочего снаряжения!

Стоило два раза отступить, чтобы в третий раз нанести врагу сокрушительный удар! Моя бригада сейчас вооружена в значительной степени оружием, захваченным у японцев…

В Лиши у меня произошла поразительная встреча. Там сейчас установлена основная база снабжения нашего корпуса. И среди наших интендантов я встретил… торговца Чжан У из Моугуна! Кто бы мог подумать об этом! Вот что значит, когда весь наш народ объединился в едином порыве борьбы с чужеземными поработителями!

Он очень похудел, этот Чжан У, против прежнего. Но в военной форме, несмотря на солидный возраст, он выглядит даже молодцевато. Увидев меня, он сказал:

— Сейчас надо защищать родину. Остальные дела потом. Я прежде всего сознательный китаец…

Моя бригада переходит в дивизию товарища Хо Луна. Наша новая задача — прорваться в японский тыл, в северную часть провинции Шаньси. Это большой, трудный и опасный поход. Но разве мы однажды уже не прошли более двадцати тысяч ли неслыханно тяжелого пути? Мои бойцы уверенно идут вперед. Огненные слова клятвы, которую мы дали нашему народу, приведут нас к победе над врагами родины. Мы помним эти слова:

«Мы обязуемся… не возвращаться домой до тех пор, пока из нашей страны не будут изгнаны японские захватчики, пока все предатели нации не будут стерты с лица нашей земли».

Эту клятву мы выполним, даже если нам придется сложить свои головы на полях сражения за нашу великую родину!

Синее озеро

Не успели закончить наводку понтонного моста, как японские пушки опять засыпали левый берег снарядами. Стреляли они откуда-то издали, из-за холмов, невидимые— это раздражало бойцов. Озлобленные, они быстро переползли голый, словно выбритый начисто берег реки и залегли в холмах. Но и здесь японская шрапнель настигала их. Она, звеня, рвала верхушки холмов, густо осыпая бойцов песком.

Японская батарея строго чередовала залпы: один раз шрапнель, другой — снаряды. Бойцы уже заранее перед шрапнелью прятали головы глубже в песчаную почву, прикрывая их куртками, чтобы песок не набивался в глаза и уши.

— Куда же провалилась наша батарея? — спросил молодой боец по имени Лян у командира, который стоял рядом с ним на коленях и выгребал из-за воротника полные горсти песку.

— Сейчас должна подойти, — коротко бросил командир, не вставая с колен. Он долго возился с биноклем и наконец уставился куда-то через реку, на правый берег, за холмы.

— Хоть бы посмотреть, где сидят эти черепахи, — ни к кому не обращаясь, сказал боец Лян.

Командир молчал, точно не слышал просьбы Ляна, продолжая внимательно осматривать правый берег. Лян присел за песчаным бугром на корточки и начал сморкаться. Он сморкался так громко и обильно, что бойцы вокруг начали посмеиваться над ним.

— Эй, ты, лягушонок, не дуй так сильно, ветер подымешь!

Не отвечая, Лян сморкался еще громче, отхаркивая песок, набившийся ему в горло. Пулеметчик Тан шутливо заметил:

— Никак, Лян, ты подаешь японцам сигналы своим носом, чтобы они знали, где мы залегли?

Бойцы тихо рассмеялись. Даже командир, который все еще смотрел в бинокль, и тот улыбнулся.

Японская батарея замолкла. Над рекой повисла непривычная, странная, удивительная тишина. Люди вставали, отряхивая с себя песок, ругались тихо, так, чтобы не мешать командиру наблюдать за врагом. У соседних холмов тоже зашевелились бойцы. Тишина удивляла всех своей загадочностью.

Японцы несколько часов подряд дырявили снарядами левый берег реки, не давая китайским войскам навести понтоны и переправиться на правый берег. И вдруг все стихло. Неподвижная тишина, наполнявшая знойный воздух, после неистового треска, рева и грохота казалась необычной, таящей в себе опасные неожиданности. Специальные команды ползком пробрались к понтонам. На берегу лихорадочно заработали саперы.

— Товарищ Лян, — громко сказал командир, — ты должен хорошо знать эти места.

— Очень хорошо знаю, товарищ командир. Всю свою жизнь до войны я прожил здесь неподалеку. — Лян почти вплотную подошел к командиру.

— Посмотри на тот берег и скажи, что там интересного. Тебе ведь хотелось узнать, где противник.

Командир протянул Ляну бинокль. Бойцы с уважением посматривали на Ляна, прижимавшего бинокль к своим глазам с такой силой, словно он хотел вдавить его.

— Ничего нет, товарищ командир, — доложил Лян, — если не считать, что за средним холмом выросли деревья. Еще полгода назад здесь, кроме кустарника, ничего не было.

Командир довольно улыбнулся, шлепнул Ляна по плечу и сказал:

— Вот в этом-то все и дело. В этой местности не должно быть леса, даже если он шестимесячный. Понял?

— Конечно, товарищ командир, здесь лес не может расти. Кругом песок. Ниже по реке — там есть и лес. Но это далеко отсюда. — Лян, довольный беседой с командиром, готов был рассказывать все, что он знал об этих местах.

— Вот что, — прервал его командир — проберись в ложбинку, возьми там коня и разыщи нашу батарею. Она должна быть где-то здесь, неподалеку. Передай эту записку командиру батареи да не забудь рассказать ему про этот молодой лесок. Понял?

Только теперь боец Лян, слушая приказ своего командира, понял, почему этот молодой лесок, так внезапно выросший в песчаных холмах, привлекал к себе столько внимания.

— Ах, ван-ба-дянь![19] — воскликнул он. — Вот оно что!

Лян скрылся из виду, когда японские орудия вновь загрохотали. Воздух наполнился ревом. Японцы хорошо пристрелялись, и их снаряды ложились все ближе и ближе к китайским позициям. Были уже убитые и раненые. Санитары быстро уносили стонущих людей далеко за линию обстрела. Грохот становился нестерпимым. Даже привыкшие к войне старые солдаты зажимали уши с болезненной гримасой на лице.

Воздух беспрерывно вздрагивал от разрывов. Его колебания делались все более ощутимыми и почти видимыми. Массы воздуха, накаленныё солнцем и взрывами, наплывали на бойцов тяжелыми горячими волнами. Солдаты лежали на осыпающейся, дрожащей земле молча, с сосредоточенными лицами. Для них опять наступил беспокойный и томительный отдых, краткая передышка в бою.

Ураганный огонь неприятельской артиллерии приковал их к земле. Бойцы лежали неподвижно, как мертвые. И лишь по команде они оживали, молниеносно перебегая с места на место, когда снаряды начинали ложиться уж очень близко.

Воздух свистел и звенел, словно невидимые маленькие склянки лопались высоко в небе. Земля дрожала. Огненные смерчи прокатывались над головами солдат, зарываясь в песок где-то позади. Люди изнемогали от жары, обливались потом. Никто не смотрел по сторонам. Только командир время от времени вставал на колени и осматривал в бинокль правый берег. К понтонам нельзя было подступиться. Японцы устроили у самого берега реки сплошную огневую завесу. Вода в реке пенилась и булькала, словно закипая. Взрывы выбрасывали далеко на берег огромные массы воды, медленно стекавшей обратно в реку.

— Эти черепахи пойдут скоро в атаку, — сказал пулеметчик Тан. — Я-то уже приметил их повадку. Сперва они целый день поливают, а потом идут собирать урожай.

— Ну что ж, пускай идут. Воды и песку здесь много, всем хватит, — заметил командир.

Разговоры в цепи замолкли. Напряженное ожидание и солнечный зной морили бойцов. Даже когда приползли повара с корзинами еще горячих, вкусно пахнущих пампушек[20], то и тогда солдаты не развеселились. Раздав пищу, повара устало привалились к насыпи. Солдаты ели неохотно, без аппетита. Таи открыл пакетик с сухим вареным рисом, заглянул в него, затем обернулся к маленькому худощавому повару и проворчал:

— А подливку ты по дороге съел, что ли?

— У нас подливка испортилась. Ты у японцев возьми ее, им из Токио привозят специально. У них подливка хорошая!

Шутка повара рассмешила солдат.

— Они уже нам подлили, — буркнул кто-то в цепи.