Мальчик из трамвая. О силе надежды в страшные времена - Теа Ранно

Мы сидим за столом и едим спагетти, когда Бруно, сын тети Розетты, прибегает к нам и говорит, что его отец поднимается по ступеням с двумя фашистами.

Мы тут же вскакиваем, бежим в нашу комнату (она последняя в глубине квартиры) и прячемся под кроватью.

Через некоторое время в комнату заходят фашисты.

— Ну-ка вылезайте, — велят они.

Мы подчиняемся. Но как только они отводят взгляд, я снова бросаюсь под кровать.

— Пошли, — говорят фашисты. Им никто не отвечает, наверное, в руках у них пистолеты.

Перед тем как уйти, Бетта кидает мне под кровать две золотые цепочки, словно говоря: «Если будет трудно, продай их».

Я не дышу. Слышу их шаги — все собрались в кухне. Дядя Чезаре просит, чтобы фашисты оставили в покое детей:

— Они ни в чем не виноваты, что плохого они вам сделали?

— Хватит ныть! — зло перебивает его один из них.

Они выходят на лестничную клетку, оставив дверь открытой, я слышу, как каблуки стучат по ступенькам — все тише и тише. Вот они уже на Виа делла Реджинелла.

— Эй, Чезаре, идешь прогуляться с ребятами? — говорит продавец фруктов, но осекается, наверное увидев фашистов.

Опускается мертвая тишина.

Я лежу под кроватью несколько часов, не знаю сколько, четыре, пять или больше. Вылезаю, когда уже почти стемнело.

Я обхожу все комнаты, смотрю под другими кроватями, в шкафах, на чердаке, может, кто-нибудь спрятался там. Но никого нет.

Спасся только я.

Меня охватывает черная тоска. В доме, некогда полном народа и разговоров, совершенно пусто. Я хожу по комнатам как привидение, нас было двадцать человек, а остался я один…

На кухонном столе все еще стоят тарелки с пастой, которую не успели доесть, стаканы с водой, куски хлеба. В центре скатерти краснеет пятно от томатного соуса, оно напоминает мне кровь, оно словно говорит: «Смотри, всех забрали, всех твоих родных убили».

Что мне теперь делать?

Я не решаюсь спуститься на улицу. Вдруг там еще ходят фашисты? Я даже не высовываюсь из окна.

Вспоминаю, как однажды играл с братьями и сестрами в прятки здесь, в доме. Я спрятался на чердаке и просидел там два часа. Я был очень доволен, что нашел идеальное укромное место, но потом мне надоело, и я спустился. Оказалось, вместо того чтобы искать меня, все пошли в кино!

Вспоминаю тот фильм, что мы смотрели вместе, и песню, которую пел Джино Беки: «Мы с тобой одни, одни…» Теперь это кажется мне катастрофой.

Я не хочу торчать здесь в одиночестве! Лучше бы я пошел с ними.

Мне невыносимо грустно. Я открываю шкаф и зарываюсь лицом в мамино выходное платье, которое она надевает на свадьбы и праздники, темно-синее, как сумеречное небо. Внутри, в платье — мамин запах с нотками меда, ее голос, форма ее тела. Я просовываю руки в рукава, обнимаю себя, и кажется, что это мама утешает меня и говорит: «Мануэ, соберись с силами, надо жить дальше. Нельзя останавливаться, нельзя сдаваться…»

Но куда идти? Жизнь без семьи — вот настоящая трагедия. Даже счастливые дни оборачиваются печальными: когда я продавал рождественские открытки, когда мы ходили в кино, когда больница казалась мне «Гранд-отелем». Подумаешь, «Гранд-отель»! Мне наложили двадцать швов от локтя до подмышки, было больно. Я лежал в тепле, на чисто застеленной кровати — и что? Жизнь ужасна! Ужасна, горька и полна отчаяния! Я плачу и обнимаю себя мамиными рукавами.

Я все еще стою в отчаянии и думаю о том, какая горькая штука — жизнь, когда до меня доносятся шаги: кто-то бежит по лестнице. С маминым платьем в руках я бросаюсь под кровать.

— Мануэ… Мануэ, это мы! — произносит Бетта, задыхаясь.

Мне кажется, я сплю.

— Выходи, Мануэ! — кричит она.

Я выглядываю из-под одеяла и вижу множество ног. Бетта кинулась вниз, ее лицо совсем рядом, она плачет и смеется. На мгновение мне кажется, что вместо нее я вижу маму.

— Они нас отпустили, — говорит она. — Вылезай.

Я выхожу, все еще сжимая в руках мамино платье. Смотрю на своих теть, на братьев и сестер. Они бледны, так напуганы, что не смеют открыть рот. Бетта рассказывает мне, что произошло:

— Задержали только дядю Чезаре. Нас заперли надолго в комнате, в какой-то момент нам сказали идти и взять куртки… В общем, нас отпустили. Может, они раскаялись…

Дело было вот как. Дядя Чезаре сидел в ресторане «Фантино», где иногда встречался с друзьями, когда фашисты устроили там облаву. Кто сумел — убежал, кто-то спрятался, а дядя Чезаре не успел, и его забрали. Фашисты спросили его, где он живет, и он ответил: «На Виа делла Реджинелла». — «Пошли», — велели фашисты.

И он привел их к нам домой.

Мы так никогда и не узнаем, почему они забрали только дядю и отпустили остальных членов семьи. Дядю, как и маму, увезут в Германию. Шпионами оказались люди из «Фантино». Говорят, то была Челесте, «Звезда», которая знается с фашистами и немцами, говорят, они ее купили. Я не могу в это поверить, мне она всегда казалась хорошей. Думаю, что люди так болтали из зависти именно потому, что она настолько красива. Я знаю ее сто лет, она живет почти напротив нашего дома, и порой, когда она показывается в окне, я зачарованно смотрю на нее. Она неспособна на такой ужасный поступок. Все говорят так только потому, что никого из ее родственников не забрали 16 октября.

— Тебе не кажется это странным? — сказал мне как-то Аттилио. — Как так получилось, что никого из ее семьи не взяли? Сложи два и два.

Глава 14

Время идет, и дни кажутся мне одинаковыми. Я встаю в три часа и отправляюсь к Термини продавать сувениры солдатам или с тележкой прохожу по Виа Трионфале: продаю посуду, меняю ее на одежду и наоборот или покупаю старье, чтобы выгодно его перепродать. С немцами я разговариваю, они основной мой источник заработка по одной простой причине: только у них есть деньги.

Как-то раз у базилики Святого Павла со мной случается удивительная история. Я продаю одному незнакомому, огромному, как колонна, солдату кошелек, расческу, подтяжки и еще кое-что — всего выходит на пятьдесят лир (что само по себе уже большие деньги). И тот, вместо того чтобы дать мне пятьдесят лир, достает такую огромную банкноту, что я даже сначала ее не узнаю: пятьсот лир! Когда в последний раз я видел такие деньги? Солдат взял пакет с товаром и уже ушел. Я