Туз в трудном положении - Джордж Мартин

– Мы готовы. Начинаем представление, Эми.

Грег растянул губы в улыбке, а Эми открыла занавес. Он стремительно сделал три шага по сцене. Эллен прошла за ним медленнее. Камеры защелкали, словно стая механической саранчи, вспышки прерывисто освещали все вокруг. Заняв свое место, Грег дожидался, чтобы журналисты заняли свои места, просматривая тезисы речи, составленные Тони Кальдероне. А потом он поднял голову.

– Как всегда, официальное заявление у меня короткое, – сказал он, помахав единственным рукописным листком. Это было встречено ожидаемым мимолетным смехом: Грег славился своими экспромтами, уводившими его далеко от подготовленного Тони текста, а большинство репортеров уже давно следили за ходом его кампании. – И для этого есть уважительная причина. Мне действительно практически нечего говорить на этой пресс-конференции. Мне кажется, что чем меньше реагируешь на злобные и беспочвенные слухи, тем лучше. И я знаю, что вы все мне на это скажете: «Не вините нас. У прессы свои обязанности». Надеюсь, вы все рады, что это уже сказано.

Эти слова также вызвали легкий смех – в основном у тех, кого он знал как своих сторонников. Многие остались серьезными и ждали продолжения.

Он сделал паузу, снова взглянув на заметки, составленные Тони, Брауном, Тахионом и им самим. Одновременно, словно человек, постоянно трогающий сломанный зуб, он проверил Кукольника – и, ничего не ощутив, чуть успокоился.

– Мы все знаем, почему вы сюда пришли. Я скажу, что собирался, отвечу на несколько вопросов, если вы захотите, и перейду к другим делам. Я уже видел, как одного кандидата погубило то, что, по сути, было только инсинуациями и совпадениями. Никого не интересовало, действительно ли Гэри Харт что-то сделал. Слухи ему повредили, и доверие к нему было бы подорвано даже в том случае, если бы на самом деле он ничего не делал. Ну, так я не Гэри Харт. Он гораздо красивее. Даже Эллен это признает. – Тут уже все ухмыльнулись, и Грег улыбнулся вместе с ними. Он аккуратно и демонстративно отложил заметки и, опираясь на локти, подался вперед. – Думаю, я могу назвать и другие отличия. «Крапленая колода» не была увеселительной яхтой. Мы были в Берлине, а не на острове Бимини. И Эллен была со мной все это время.

Грег посмотрел на Эллен и кивнул. Она ответила на его улыбку своей.

– Сенатор? – Грег прищурился и сквозь софиты увидел, как Билл Джонсон из «Лос-Анджелес таймс» размахивает своим блокнотом. Грег жестом предложил ему продолжить. Джонсон спросил: – Значит, вы отрицаете, что у вас с Сарой Моргенштерн был роман?

– Я определенно знаком с миз Моргенштерн, и Эллен тоже. Она – друг нашей семьи. У нее свои проблемы, и я не знаю, что она говорила и чего не говорила в последнее время. Но я ничего не позволяю себе, когда жена отвернулась.

Эллен подалась ближе к Грегу и озорно улыбнулась.

– Билл, я ловила Грега на том, что он время от времени глазел на Соколицу, но он был отнюдь не одинок в этом.

Смех. Снова защелкали камеры, и напряженная атмосфера заметно разрядилась. Грег широко улыбнулся, но его улыбка поблекла и застыла: голос Гимли зашептал прямо у его уха:

«Ты ее трахал, Хартманн. Ты заставил ее раздвигать ноги на пяти континентах, а твой жалкий тузик заставлял ее улыбаться и думать, что ей это нравится. Но ей это не нравилось, так ведь? На самом деле – нет. Теперь она о тебе не вспоминает, вообще. Без Кукольника-то!»

Эллен почувствовала, что Грегу нехорошо. Он знал, что его рука, которую она накрыла своей, стала липкой от холодного пота. Она продолжала улыбаться, но в ее взгляде появилась тревога. Он чуть качнул головой и пожал ей пальцы.

«Да твоя женушка – просто профессионал гребаный! Она отлично знает, что делать, да? Улыбается в нужный момент, говорит нужные слова, даже позволила тебе сделать ей ребенка, чтобы на съезде выглядеть трогательно и солидно. Я добьюсь, чтобы твой ручной туз вывалил твои внутренности всем на потеху!»

Прислушиваясь к этому голосу, он помедлил лишнюю секунду. Он услышал, как смех стихает, а настроение меняется. Но поспешил снова захватить аудиторию, отказываясь слушать изрыгаемый Гимли поток обвинений.

– Да, Эллен права: я виноват в том, что поддался влечению. Думаю, среди нас найдется мало таких, кто не поддался бы. Будь это не так, Соколица была бы разочарована. Что до остального – то, боюсь, вас облапошили. Ходят слухи – и только. Впредь я намерен считать, что ответил на этот вопрос, и мы попытаемся сосредоточиться на действительно важных вещах. Если вы хотите сделать из этого историю, проверьте ваши источники. Спросите себя, какими были намерения тех, кто распространял подобную чушь.

– Вы обвиняете Лео Барнета или его сотрудников?

Вопрос пришел откуда-то из задних рядов. Конни Чанг из Эн-би-си.

– Я никаких имен не называю, миз Чанг. Я их не знаю. Мне хотелось бы думать, что такой богобоязненный человек, как преподобный Барнет, не стал бы прибегать к подобной тактике – и я определенно не намерен первым бросить камень. – Новый взрыв смеха. – Но ложь откуда-то пошла: найдите ее источник. Как я заметил, никто из вас не сослался непосредственно на миз Моргенштерн. Я не видел никаких реальных доказательств. По-моему, уже это должно вам что-то сказать.

Он их убедил. Он сумел переломить ситуацию. Однако Грег не испытывал радости. Где-то глубоко он ощутил знакомое шевеление. Кукольник поднимался. Он все еще был глубоко, однако направлялся к поверхности. «Еще день! – подумал он. – Хотя бы один день!»

«Ты даже столько не продержишься, Хартманн. Ты же наркоман! Вот что такое Кукольник: твой наркотик. И вам обоим нужна доза, так ведь? – Гимли хохотнул. – А чтобы ее получить, тебе надо обойти меня. Какая жалость, да?»

Эллен и Эми недоуменно взирали на него. Он застыл в полной неподвижности. Грег виновато пожал плечами и продолжил:

– Несколько минут назад Билл Джонсон обратился ко мне как к сенатору. Я уже год назад оставил этот пост, чтобы участвовать в избирательной кампании, но эта ошибка мне понятна. Билл называет меня сенатором – когда не обзывает как-то еще – уже много лет.

По рядом слушателей пробежали ироничные улыбки.

– Это – привычка, – сообщил им Грег, непринужденно возвращаясь к написанной Тони речи. – Очень легко позволить привычкам управлять нами. Очень легко цепляться за древние предубеждения, туманные взгляды и откровенные сказки. Но мы не можем себе этого позволить – время сейчас не то. До нас доходит слишком много слухов – и мы верим им без всякого основания. Мы приобрели эти привычки очень давно и слушали ложь уже много лет: что джокеры как-то прокляты, что правильно ненавидеть людей – будь они джокерами или нет – за то, что они выглядят или поступают не так, как мы, что люди не могут меняться и что как все сложилось, так и должно быть всегда. Если вы считаете, что мнения и чувства подобны бетону, то вы правы: вы не способны меняться, не можете расти. Но когда мы способны сделать нечто такое, что опровергает такое убеждение, – на мой взгляд, это гораздо важнее, чем сенсационные слухи о супружеской неверности.