О людях, котах и маленьких собаках - Эйлин О'Коннор

Собственно, я и сейчас хочу. Но в детстве просто страстно мечтала. Я бы даже согласилась на бороду, только бы просыпаться где-нибудь в лагере на берегу Амазонки, слушать, как туканы дразнят оцелотов, и кричать: «Пабло, ты покормил игуану?»

И я всячески приближала мечту. Моя деревня была остров Корфу. Крестьяне вокруг имелись в избытке и даже говорили на своем языке. И еще вокруг водились разные животные, а я их спасала, приносила домой и выхаживала.

Так в нашем доме появился птенец чайки.

Я подобрала его на берегу реки и, причитая «бедненький, как же ты без мамочки», потащила домой. Мамочка за моей спиной облегченно перекрестилась и пошла растить нормальных птенцов, чтобы они стали настоящими чайками, а не как этот.

Птенца я назвала Изольда. Хотя мои близкие называли его такими словами, каких вообще-то в нашей семьей не произносили. Только папа, как самый деликатный, говорил про Изольду «это». «Где твое, ну… это? Господи, убери немедленно, я только спросил!»

На свежего человека Изольда производила сильное впечатление. Если взять кусок сырого мяса, отбить, сформовать в котлетку, испугать до пупырышек и воткнуть в него три лысых пера, то получится Изольда. Прибавьте улыбку Гуинплена и оценивающий взгляд доктора Лектора – и вы поймете, почему в корзинку с Изольдой благоразумные люди старались не заглядывать.

И еще она орала.

Не знаю, с чем сравнить ор голодного птенца чайки. Джером, помнится, писал про шотландскую волынку. Вся моя семья обменяла бы одну Изольду на полноценный шотландский волынковый оркестр, встречающий рассвет песней «Вот Дункан с горочки спустился».

Характер у нее был мерзейший. Мне хотелось бы написать, что это было отзывчивое ласковое существо. Но увы: Изольда ненавидела все живое. В душе она была аллигатором и питалась откушенными пальцами. Когда в корзинку к ней по глупости сунул морду наш пес, выяснилось, что она питается также откушенными собачьими носами.

Мои черствые родные не желали понять, что среди них растет Джеральд Даррелл с любимым питомцем. А я не могла признать, что притащила в дом вурдалака в обличье птенца. Поэтому я выискивала в Изольде достоинства. Например, на ее фоне любое живое существо казалось прекрасным. Можно было притащить в дом жабу, выглядевшую так, словно она уже умерла от старости и разложилась, но никто не кричал и не шарахался от нее в ужасе. Изольда сильно понизила семейную эстетическую планку.

Незаметно она подросла. Пупырышки сошли, вместо них вылез серый крапчатый пух. К сожалению, это не улучшило ее характера.

Однажды к нам в гости пришел юноша в очках, сын маминых приятелей. Его усадили за стол и угостили чаем с малиновым пирогом. Посреди трапезы раздался приветливый Изольдин крик. Когда юноша стер малину со штанов, он поинтересовался, что это было.

Как всегда в таких случаях, семья покраснела и дружно показала в мою сторону. Одновременно делая вид, что они не со мной, и им вообще непонятно, откуда я тут взялась. Так, прибилась какая-то девочка с птичкой, зовут Джеральд и Изольда, нет, наоборот, вот это – Джеральд. Знаем, что со странностями, а что делать, не выгонять же.

Я принесла Изольду. Изольда посмотрела на юношу, открыла клюв и прокляла его со всеми очкастыми потомками до шестого колена. Юноша посмотрел на Изольду, умилился и сказал: «Прикольный птенчик!»

Вы когда-нибудь видели, как охотничья собака делает стойку? Она становится как натянутая резинка на рогатке. Вся моя семья превратилась в сеттера. В глазах у него читалось: «Лишь бы не вспугнуть…Лишь бы не вспугнуть…»

«А хотите, – нежнейшим голосом проворковала мама, – мы вам ее подарим?»

«Вы не будете без нее скучать?» – удивился юноша.

Мама подавила дьявольский смех и скорбно сказала, что будем, конечно.

Но она уверена, что у юноши птице будет лучше. У нас собака, кот, блохи… Сплошные стрессы для нервной птицы.

Я попыталась возразить, но деликатный папа посмотрел на меня так, словно это он в душе аллигатор. Через десять минут юноша уходил с Изольдой и малиновым пирогом, который мама, будучи совестливым человеком, всучила ему на прощанье.

На этом мое общение с чайками закончилось. Но Изольда оказала влияние на всю нашу семью. Папа по инерции еще полгода просыпался в шесть утра. Мой младший брат, до этого не любивший читать, прочел всего Даррелла (видимо, руководствуясь соображением «кто предупрежден, тот вооружен»). Я переключилась на млекопитающих и завела землеройку.

Да, чуть не забыла: и еще у мамы стало одной семьей приятелей меньше. Но, по-моему, она решила, что это не слишком высокая плата.

Про вежливость

Однажды к нам в гости пришел Дальний Родственник. Дальний Родственник был из тех мужчин, которые любую фразу сопровождают многозначительной усмешкой, а с детьми разговаривают так, словно перед ними очень глупые взрослые.

За столом мой брат потянулся за сахаром, и Дальний Родственник подвинул сахарницу. «Спасибо», – вежливо сказал Мишка. Ему было четыре года, и он как раз осваивал великую силу благодарности.

«Спасибо на хлеб не намажешь, – веско сообщил Дальний Родственник, – и в карман не положишь».

Мишка растерялся и заморгал. А Дальний Родственник многозначительно усмехнулся и продолжил пить чай.

В принципе, я легко могу представить, что происходило в голове моего четырехлетнего брата. Особенно хорошо это стало ясно постфактум, когда Дальний Родственник стал собираться, чтобы уходить, и в кармане пальто обнаружил пачку растаявшего сливочного масла.

(Папа так хохотал, что Родственник обиделся. И больше, кажется, к нам не приходил. А мама потом со вздохом сказала, что можно было бы ограничиться и четвертью пачки. Максимум – половиной).

Про елочку, или В лесу она росла

В школе, в пятом классе, я должна была нарядиться на огонек в костюм елки.

Из новогодних костюмов у нас дома имелась только лисичка. Вернее, два ее фрагмента: морда и замусоленный хвост, который выглядел так, будто лисичка долго болела и, в конце концов, сама себе его отгрызла.

Но даже будь хвост пышным, он не мог заменить елку.

Мама сказала, что готова отвечать за снежинку, в самом крайнем случае – за реанимацию лисы, но хвойные – не ее стихия. Младший брат со свойственной ему свежестью взгляда посоветовал перекрасить хвост в зеленый цвет и привязать ко мне с северной стороны.

И тогда посреди всеобщего уныния папа предложил свою помощь. С гордостью присовокупив, что он лучший в мире мастер по костюмам.

До сих пор не понимаю, почему нас не насторожили узнаваемые интонации. Что-то, видимо, сдвинулось в атмосфере, и все обрадовались, что нашелся ответственный за пошив.

Папа долго меня обмерял, крутил, записывал данные. Приволок рулон поролона и сообщил, что предстоит сюрприз. Опуская подробности его работы (желтые клочья по всей квартире были наименьшим злом), скажу лишь, что за два дня до праздника папа вынес нечто зеленое и надел на меня.

Ну как надел… Обмотал.

Мама ахнула, младший брат мстительно захохотал, собака ахнула и захохотала.

К задаче папа подошел нестандартно: на базу из тонкого поролона (цилиндр, в котором были вырезаны дырки для рук) он нашил по кругу гирлянды зеленого цвета. И прикрепил к ним шарики, склеенные из старых открыток. Чтобы получилась, значит, наряженная елка.

А на голову мне папа водрузил ободок с покачивающейся картонной звездой.

Когда я подошла к зеркалу, оно отразило болезненную фантазию ученого-энтомолога: ровную, жирную, сверкающую гигантскую гусеницу. С бедер и живота гусеницы свисали шарики, словно она приготовилась отложить икру, а из макушки торчала звезда. Это была совершенно свихнувшаяся многодетная гусеница, может быть, даже из буйных.

Папа до сих пор утверждает, что это был его лучший карнавальный костюм. Правда, и единственный.

Идти на огонек в шкуре гусеницы я отказалась наотрез. Пришлось матушке в срочном порядке нашивать мне на первое подвернувшееся платье банальные зеленые воланы.

А папин костюм уволок к себе мой младший брат. И несколько лет подряд с блеском исполнял в домашних постановках роль зеленого центавра с Альфы Центавра, а также взбесившегося пучка укропа с планеты Земля.

Про карандаш

Услышал, что мама красится космическим карандашом, и, подумав, признал, что так и должно быть. Чтобы окончательно убедиться, стащил карандаш, пока мама варила суп, и провел жирную палку в альбоме. Палка получилась серебристо-серая, поблескивающая – космическая, как скафандр. Значит, правда.

Вернул осторожно карандаш на полочку перед зеркалом, и, рассеянно глядя на Зайца и Волка в телевизоре, обдумывал, откуда же их берут, космические. Должно быть, выкапывают на какой-то планете, но неизвестно, на какой. Нужно спросить.