Ваше Сиятельство #12 - Эрли Моури

подумала, что к вечеру надо будет отправить Антона Максимовича в храм на Казанскую площадь — пусть принесет дары на жертвенник и молитву за душу Филофея. Она праведная дворянка и теперь это ее первый долг.

Елецкая теснее прижала ладони к груди — молитва как-то не шла. Мысли не слушались ее и уплывали куда-то в сторону. Если она думала об императоре, то почему-то мысли он нем тут же вытесняла Глория, а за ней Саша. Наконец, она выдавила из себя:

— Держатель Небес, Заступник земель наших! Громовержец и несравнимый Победоносец! Прими душу великого императора Филофея! Одари его своей милостью и божественным утешением! Он был добрым человеком. Во всем праведным, чтящим Небесные законы и Имперское право! Прошу, будь добр и снисходителен к прегрешениям, если таковые когда-то были! — произнесла она, думая, что вышло нескладно, и молитва сказана не во всей полноте. Постояла еще на коленях минуту, сожалея, что не подложила коврик.

Встала и направилась к статуе Артемиды. Вчерашние слова Геры зазвучали в памяти с новой силой. Такой, что казалось Величайшая снова здесь и повторят их вслух: «Молись мне у домашнего алтаря и ходи в мой храм. Делай это чаще. Тогда и ты, и твой сын будете под моей защитой. Слышала меня, милая? Молись мне, а не Артемиде!».

Графиня остановилась как раз между статуями супруги Громовержца и Небесной Охотницы — их разделял Гермес и Афродита. У пьедестала Пенорожденной еще лежал засохший венок из полевых цветов. Его Елена Викторовна сплела сама, купив букет у цветочницы. Сплела и понесла богини Любви с молитвой, чтобы та укрепила ее союз с Майклом и это случилось ровно в тот день, когда британцы напали на детективное агентство и похитили Майкла. Вот так… боги далеко не всегда помогают. И бывает ровно наоборот: когда просишь их, а выходит все ровно наоборот.

Елецкая было шагнула к статуе Артемиды, но слова Геры опять растревожили ее память. Графине даже показалось, что Величайшая следит за ней и злится.

«Ладно. Я поддамся. Все-таки она была полностью честна насчет Глории и Саши. Я обязана ей», — решила Елена Владимировна и направилась к статуе Геры, решив, что взовет к Артемиде обязательно, но чуть позже.

Преклонив одно колено перед статуей Геры, Елецкая покорно сложила руки на груди и прикрыла глаза, собираясь мыслями, чтобы восславить Величайшую и попросит ее за Сашу и за Майкла. Но тут ей почудилось какое-то движение справа. Графиня тут же глаза открыла и увидела свет, исходивший от мраморной статуи Артемиды. Он стал золотистым и ярким, обретая форму огромного медального зерна.

Свет этот рассекла темная трещина, открывая портал. Елецкая вскочила на ноги, увидев силуэт Артемиды. Сердце бешено забилось в груди, там же зачался стыд, тяжелый и душный. Стыд от того, что она все-таки смалодушничала и сначала хотела обратиться к Гере. Но, с другой стороны, она же старалась не для себя.

— Прости, Разящая в Сердце! Пожалуйста, прости меня! — воскликнула Елецкая и преклонила колени перед богиней.

Глава 7

Две беременных богини

По приказу Геры Майкла доставили почти сразу. За ним же нимфы привели графа Оршанского, а вот с немцем — Карлом Байером, вышла заминка: он ушел куда-то в лес, где последнее время пропадал часто, и его не нашли.

— Ты хорошо спал, Майкл? — с доброй улыбкой поинтересовалась богиня и подошла к нему. Она сожалела, что ночью из-за неожиданного визита Гермеса и Аполлона пришлось расстаться с бароном вовсе не так, как она собиралась. Может быть о маленькой ночной неприятности не стоило теперь думать, ведь впереди их ждало столько приятных ночей — вечность! Однако супруга Громовержца бывала нетерпелива и любила, когда ее желания и планы исполнялись в точности.

— Да, Величайшая! Уснул не сразу, много думал о тебе. Но спал очень хорошо, — отозвался барон Милтон, стараясь подавить волнение. Справиться с ним оказалось гораздо труднее, чем со страхом. Оно поднималось из центра живота, с того места, в котором по мнению древних ариев находится главный Нерв Жизни. Это волнение распирало грудь, оно же било фонтаном в голову, рождая такие буйные мысли, на которые не было ответа.

— Ты мне нравишься, Майкл и сегодня я покажу тебе кое-что. И тебе, Добрыня, покажу тоже, — Гера перевела взгляд на Оршанского.

— Любовь моя, а кто этот хлыщ⁈ Никак англичанин? Можно узнать, для чего он здесь? — граф Оршанский стрельнул в сторону Майкла бледно-голубыми глазами и поморщился.

— Ты забываешься, граф. Если кто-то появился рядом со мной, то значит мне так нужно, — не расставаясь с улыбкой, пояснила Гера. — Постойте пока оба здесь, познакомьтесь — я отпущу Гермеса и вернусь. Вернусь и покажу то, что должно вас очень заинтересовать. Каждый из вас этим может даже загореться и надолго потерять сон.

Сказав это, Величайшая направилась в северное крыло дворца. В том, что с этим Добрыней Супроиловичем могут возникнуть проблемы, она думала и раньше: он слишком ревнив и слишком строптив, и даже слишком энергичен. Однако он нравился ей именно таким. И нужен был Величайшей именно такой. Мужчины вокруг нее должны быть разные, лишь тогда душа сможет прибывать в гармонии, а тело насыщаться всеми оттенками ощущений. Еще несколько дней назад, Гера даже подумывала о том, чтобы ребенка, которого она зачала от Посейдона, представить графу Оршанскому как его ребенка. Но сейчас она окончательно отказалась от этой мысли: ведь тогда граф и вовсе зазнается. Зазнается, и придется спустить его с Небес на землю в самом прямом смысле, а терять Оршанского Гере не хотелось. Он сам, а главное его энергетические тела вполне подходили для создания нового бога, который смог бы играть значительную роль в новом мире — Ее Мире.

— Эй, я спрашиваю, ты англичанин? — Добрыня уронил на левый глаз длинный русый чуб и прищурился.

— Да, я англичанин, — спокойно ответил Майкл, хотя волнение еще больше распирало его грудь. Волнение от всего: от неведомого мира — мира богов, в котором он оказался. От событий вчерашней ночи, когда величайшая из богинь ласкала его обнаженное тело — казалось это ощущение, эта сладкая дрожь не прошла до сих пор. Волнение от того, что справа от него стояла нимфа с зеленоватыми волосами и розовым, как цветок бальзамина, телом. Но главное волнение его было в том, сможет ли он когда-нибудь вернуться в Москву, где его