В логове зверя. Часть 2. Война и детство - Станислав Козлов

Решение приняли быстрое и единственно правильное: противника из окопов выбить. Лихой атакой. Врукопашную! Даёшь! Вперёд! Ура! И мы помчались навстречу летящим камням. Эх, русского штыкового боя никакой враг выдержать не может. Штыков у нас, правда, не было, и мы шли напролом только с лихой решимостью, но хватило и этого. Немцы, популяв в нас остатками камней и своего мужества, не дожидаясь, когда мы ворвёмся в их окопы, выскочили из них и со скоростью, значительно превосходящей нашу, скрылись за домами деревни.

Полная победа! Не посрамили славу отцов. Мы с торжеством попрыгали на брустверах и… увидели, как со стороны немецкой деревни зловеще надвигается на нас отряд противника. Контратака. С поля боя враг, оказывается, не сбежал, потрясённый нашим мужеством и превосходством, а тактически отступил для переформирования и привлечения дополнительных сил из резерва – привёл подкрепление. Состояло оно из ребят возрастом постарше, ростом и силой, соответственно, побольше: лет по двенадцать и более. Да и числом теперь противник нас превысил раза в два. Не оставалось ничего другого, как и нам отойти на «заранее подготовленные позиции», занять оборону.

Позицией оказалась какая-то стена возле здания, очень похожая на крепостную – имела зубцы и бойницы. Очень удобно для защиты и обстрела врагов подручным оружием. Опять огонь по врагу. Камни, крухли, палки, куски металла, что под руку попало. Трах! Запрыгал на одной ноге противник, поражённый в неё. Вот нашему товарищу досталось по лицу. Из временно расплющенного носа брызнула кровь. Рана! Бац! Отскочила от головы другого нашего воина суковатая палка. На голове вспухла здоровенная шишка. Контузия! Воин замотал ошеломлённой головой, восстанавливая ориентировку в пространстве и времени. Отряд нёс физический ущерб. Снарядов на нашу сторону летело больше, чем с нашей стороны в противоположную. Ещё бы – у них рук было больше, чем у нас, и боеприпасов, то есть камней вокруг, тоже. У нас же боезапас иссяк. Пробовали выломать камни из стен – не получилось. То ли кладка оказалась прочна, то ли руки слабы.

– А давайте их, гадов фашистских, из пулемёта! – воинственно крикнул Симка, размазывая по лицу боевой пот вместе с пылью. – Без оружия с ними не сладить – вон их сколько набежало.

– Давайте, ура! А где взять его? – спросил Серега, наш новый соратник в пропитанных боевой грязью штанишках, удивлённо вглядываясь в то, что стало с симкиным лицом после растирания на нём грязи. Серега худощав, но крепок, курнос, быстроглаз и решителен.

– Где, где – на складе вчерашнем! – решительно ответствовал Сёмка, прибавив к замаранной физиономии шлепок по собственному лбу.

Двое, поддёрнувши воинственно штаны, побежали к знакомому складу. Через несколько минут немецкий ручной пулемёт MG на сошниках с готовностью выставил из бойницы в стене свой чёрный, невозмутимый и зловещий зрак. Лента с патронами деловито вошла куда нужно, заправленная чётко и уверенно, но почему-то капсюлем в канал ствола.

– Эй ты, недотёп Иваныч, – крикнул Сёмка, – ты что, позабыл где у тебя задница, а где наоборот, конец? Каким концом ты патроны вставил?

– Виноват, товарищ командир, исправлюсь, – ответил «недотёп», – это я от спешки.

– Не блох ловишь, – назидательно заметил Сёмка.

Ленту вытащили, перевернули, вставили как надо.

Каким-то образом недруги усмотрели, что мы вооружились и, не будь лыком шиты, решили сделать то же самое, или по своей инициативе. Сбегали куда-то и приволокли откуда-то небольшой миномёт и ящик с минами к нему… Судя по действиям с ним, немчура боевую технику знала не хуже нас. Во всяком случае, головку мины с её хвостом не перепутали бы и она полетела бы в нас нужной стороной. Какой-то парнишка в коротких штанишках шустро завертел колёсико наводки, другие подволокли ящики с минами поближе к миномёту, открыли их. Ещё немного и бой из холодного превратится в горячий.

Трофейные команды подобрать сумели далеко не всё оружие – лишь то, что лежало на самом виду. Вездесущие ребячьи глаза и руки доставали из самых неожиданных мест самые разнообразные орудия смертоубийств. Мы, вот, прямо со склада, а немцы – неведомо, для нас, откуда. Оружие несли у всех на виду и никто этому не только не удивлялся, но и вообще не обращал внимания – все давно привыкли и к тому, что таскает его с собой всяк, кому оно нужно для какой-то надобности. Вот и наши солдаты просто не заметили, что пацаны поволокли куда-то пулемёт. Эка невидаль – пускай позабавятся, небось, ещё и сломанный. Испорченные пулемёты, извините, нам были не нужны…

И вот приклад немецкого MG вжат в плечо. Ствол, примериваясь к открытию настоящего огня, хищно обводит своим мрачным дулом пространство перед собой, выбирая зону обстрела. Немцы поспешно протирают чем-то свои мины… Ещё несколько секунд и… И тут, словно сговорившись, с обеих воюющих сторон появились родители. Сначала с немецкой. От пинков и затрещин полетели в разные стороны и миномёт, и его «обслуга». Немецкие мамаши похватали своих воинственных сынков за уши и в таком позорном виде потащили прочь. Мы злорадно засмеялись: Ага! Струсили!

Чья-то рука вдруг взяла мою руку, с зажатой в ней пулемётной лентой. Повернув хохочущий рот вместе с головой, я увидел отца. И рядом маму.

– Воюете? – спросил отец. Добродушно спросил. И глаза не строгие. Мама даже улыбалается снисходительно.

– Дерёмся, пап, – отвечаю, смеясь, но уже беззвучно.

– А пулемёт для устрашения противника, что ли?

– Вовсе и нет. Стрелять будем.

– Тр-р-р? – благодушно шутит отец.

– Почему это «тр-р-р»? – обижаюсь, изобразив боевую серьёзность: – По – настоящему. Вот у нас и патроны в ленте.

Благодушие отца в сторону. Отец хмурится, мама убрала улыбку. Через секунду металлическая лента выдернулась из моей руки. Пулемёт в руках у отца. Он передёрнул затвор, повертел стальное тело оружия в разные стороны.

– Вот чёрт! Действительно, пулемёт в порядке. Даже смазан… Откуда он у вас? Ну-ка, докладывай – где стащили?

– Ничего мы не стаскивали, скажешь тоже: что мы – воры, что ли? Мы его на складе взяли.

– А разве склад не охраняется? – не поверил папа.

– Охраняется. И часовой стоит. Только мы знаем одну маленькую дверку – она не запертая и часового возле неё нету совсем.

– Ну, ребята, вы даёте… А зачем стрелять-то? Подрались на кулачках, да и ладно. Из пулемёта ведь и убить можно. Вы хоть это понимаете?

– Понимаем. Но они же фашисты, фрицы эти, и, вон, Петьку поранили до крови, – вмешался в разговор Сёмка..

– Ой, – оторопело вскрикнул папа, – откуда негритёнок у вас, пацаны? Из американской армии сбежал? На кого похож, милый?.. Да какие же они фашисты? Они мальчишки вроде вас. Им вы тоже, небось, кровянку пустили. Так и они вас поубивать должны?

– Должны, пап, не должны, а миномёт, вон, припёрли – погляди-ка на него.

Отец поглядел. Немецкий миномёт валялся на том же месте.

То, что и нас тоже могут убить, нам в голову почему-то не приходило… В кинофильмах убитыми оказывались преимущественно немцы. Вдоль дорог иногда встречались валяющиеся трупы, но и они тоже были немецкими. Из этого следовал вполне «логичный» вывод: если мы их победили, то и мёртвыми могут быть только они. А точнее – мы никаких выводов ни из чего не делали, потому что ни о каких убийствах и не думали. Просто хотели пострелять по «фрицам». Они все, от мала до велика и не взирая на пол, были «фрицами». Правда, чего греха таить, в воображении своём мы видели, как падают под пулями наши противники… Воображением всё и окончилось. Пули остались в патронах, обе стороны – в живых и относительно невредимых. Нас развели в разные стороны. Никогда позже во все годы в Германии никто из нас в дипломатические контакты с немецкими сверстниками не входил. Особых драк не случалось, но и дружбы не водилось никакой. Мы считали немцев врагами вплоть до возвращения на родину. Да и сейчас, когда и прежние страсти давно улеглись, и враждебное настроение растворилось во времени, а всё же при словах Германия, немец, фашист в подспудной глубине души ржавой, но всё ещё колючей проволокой шевелится неприязненная память… Да как ей и не шевелиться.

Полвека спустя, Стасик, уже Станислав Николаевич, уже начальник управления по делам молодёжи при районной администрации, при встрече с делегацией немецких деятелей молодёжной политики задаст вполне естественный, для него, вопрос: «А какая у вас ведётся патриотическая работа с молодёжью?» Формула вопроса вызвала искреннее недоумение немце – немцы не поняли. Не перевод оказался непонятным, а сама суть вопроса. Пришлось разъяснить на примере наших усилий сохранить в памяти потомков все ужасы прошедшей войны и подвиги наших солдат. Разобравшись что к чему, глава делегации мгновенно, решительно и даже резко среагировал: нет у нас никакой такой патриотической работы, быть не может и не должно. «Зачем?» – спросил он недоумённо: – «Ведь война давно окончилась. Мы живём мирной жизнью и не хотим больше никаких войн…» Продолжать эту тему немец больше не захотел. А Станиславу Николаевичу подумалось, что Гитлер именно на патриотические чувства опираясь, как на надёжную опору, и поднялся к власти вполне законным и мирным путём, под восторженные вопли осчастливленных соотечественников… Искренне ли говорил тот лидер германской молодёжной политики? Может быть, он воспринял вопрос как провокацию? Ведь не так уж и давно в нашей стране всерьёз говорилось о реваншистских поползновениях Западной Германии… Заподозрить мог немец: скажи он, что у них тоже ведётся патриотическая работа на примере… А вот на каком примере, если Германия в XX веке вела только захватнические войны? Нет уж, лучше сказать, что нет там у них никакой патриотических поползновений. Да им и похвастаться нечем для поднятия патриотического духа – не хватило его у них для победы. Концлагеря, газовые камеры, миллионы убитых и тысячи разрушенных городов в начатой Германией мировой войне – слабенький повод для патриотизма. Вот если бы они победили…