Подвиг - Борис Лапин

Дом американца, оставившего о себе такую память, стоит по самой середине поселка. Он серый, дощатый, кособокий. Чукчи пользуются им как складом. Сейчас же за домом скалы уходили куда-то вверх, образовывая острый, похожий на вытянутый указательный палец, пик. Наверху чернело что-то, напоминавшее доску с надписью, какие ставятся над могилами. Я взобрался наверх, сопровождаемый недоумевающими взглядами чукчей.

— Куда пошел, приятель? — кричал мне вдогонку Пиляуге. — Нечего там смотреть. И так тебе все скажем. Наверху стоит печать казаков. Старая совсем печать. Никто все равно не знает, зачем она, а кто станет много смотреть — на того пойдет беда. Всегда будет неудача.

Наверху были тупые выщербленные камни, покрытые зеленым налетом каменной слезы. На скале в рост человека были высечены четкие угловатые буквы. В некоторых местах они были затерты. Мне они показались какими-то старинными письменами, похожими на руны норманов. В углублениях, когда-то выбитых резцом, рос мох. В следующее мгновение мне показалось, что мох продолбил скалу и создал неясные странные узоры. Приглядевшись, однако, я разобрал русскую надпись. Это был памятник времен Шелехова и Уховерта, когда Чириков был губернатором Русской Америки. Современник свирепых русско-колошских войн и обмена между портом Ново-Архангельском на американском материке и королем Сандвичевых островов Камехамеха Первым.

«…На якоре я стоял с западной стороны мыса, против высокого обрыва на глубине семи сажен на малую воду в 3/4 мили от мыса и в таком же расстоянии от северного низменного берега. Грунт — мелкий темно-серый песок. Высоту прилива замечал до семи футов, С места якорной стоянки истинные пеленги: оконечность мыса Изменчивых Упований и вершина Ретруваль Пойнт. Измерил — шхуны „Святая Елисавета“ Российско-американской промышленной компании капитан — Копп…»

Я долго стоял перед скалой, взволнованный и смущенный. Я почувствовал себя так, словно передо мной раскрывалось недавнее прошлое дальней северной земли. Сквозь пролом скалы я ушел в минувший век.

Российско-американская компания! Суровые времена, столетие косых парусов и пустынных океанских путей. Опасных и кривых линий. Эта забытая надпись, сочиненная моряком для моряка, прошла через жизни поколений, упрямая и стойкая, как скрип рангоута. В ней я прочел больше, чем было в ней написано. Начатки паровой навигации, десятилетия первых монгольфьеров, пиратская солидарность и бессовестная честность того, кто составил, и того, кому предназначалась эта надпись. В 1828 году Российско-американская компания владела половиной Тихого океана.

Директора этой компании надменно царствовали в Ситхе, писал тогда Дитмар. Управление их скорей напоминало министерство или казенный департамент, чем торговое общество. Никто, по-видимому, не заботился ни о расширении торговых интересов, ни о судьбе разбросанных на обширном пространстве факторий. Компании принадлежали неизмеримые земли на материке Америки, вся цепь Алеутских островов, Курильские острова и Аян. Правительство предоставило ей всевозможные привилегии и льготы. Она могла пользоваться неисчерпаемыми сокровищами и завести самую оживленную торговлю с южными портами Тихого океана. Но ничего подобного не вышло. Все застыло на исстари заведенной меховой торговле, и, создав себе крупные капиталы, компания на этом остановилась. Она прозябала и напоминала роскошную и очень знатную мумию. В ней не замечалось никакого стремления к прогрессу, никакой жизни. Но могло ли быть иначе, если во главе предприятия не было настоящих деловых людей, понимающих экономию? На главные должности назначались высшие офицеры или имперские чиновники, которым имелось и виду оказать благодеяние, так как считалось совершенно непреложным правилом, что на Ситхе в несколько лет можно нажить состояние. В свою очередь низшие служащие набирались на подобных же началах. Таким образом, все продолжало идти по-старому и вместо радостной поддержки новых потребностей населения со стороны компании раздавался ропот. Так, я сам слышал от одного из служащих: «Просто ужас! Алеутов научили есть хлеб. Теперь подвози им муку» и т. д. Раз, самое большее два раза в году на Ситху приходили суда с товарами из Петербурга. Более же отдаленные станции на севере и на островах посещались самое большее раз в году.

В бухте Лаврентия стоят готовые дома, срубы и белые холодные палатки. На чердаке недостроенного дома стучат и ходят рабочие культбазы. Им придется, по-видимому, оставаться на вторую зимовку. Осенью 1927 года, когда они высадились в бухте, предполагалось, что все работы закончатся к нынешнему лету. В прошлом году бухта была пустынна. На месте будущего города лежали болота и туманные холмы. У берегов ползали синеватые льдины.

Постоянный персонал базы еще чувствует себя неуверенно. Никто не знает, что ему делать сейчас, до тех пор пока постройка зданий не будет доведена до конца. Школа не сможет работать, пока не будет интерната. Для Дома туземца нет никакого оборудования. С медицинской помощью дело также обстоит неважно. Доктор, который устроил меня в своей комнате, рассказывает следующее:

— Пока я не увижу готовую обставленную больницу, с просторной амбулаторией и палатами для больных, до тех пор я никому здесь не смогу приносить пользу. Дело должно быть поставлено так, чтобы чукчи и эскимосы возили сюда больных и клали в больницу, а не врач ездил к ним. Две недели назад был такой случай. Приезжает эскимос с Чаплина: «У нас в селении охотник сломал ногу. Здесь, говорит, есть большой шаман — пришлите его к нам». Я не стал долго мешкать. Собрал инструменты, взял фотографический аппарат и сел на катер. А вы видели катер, который привезли на базу, для обслуживания всего полуострова? В таком случае, пойдемте посмотреть на него. Седьмое чудо света. У него такой вид, что он потонет в любой луже, во время большого дождя. Ну, а у нас его, разумеется, пускают плавать по океану. Вот в нем я отправился на Чаплин. Чаплин вы знаете где? На американских картах он называется Индиан Пойнт — Индейский мыс. Надо думать, что составители приняли эскимосов за индейцев. Ну вот. По дороге, как полагается, захватил нас шторм. Потом моторист чуть не захлебнулся, потому что в машину попала вода. В общем, добрались до места. Оказывается: «Вы зачем приехали? Наш больной давным-давно выздоровел». Хорошо. Мы переспали несколько часов и отправились обратно. Тут уж дело у нас пошло потруднее. Навстречу задул северо-западный ветер. Из пролива погнало льды. Через некоторое время льды у нас оказались со всех сторон. Мы привязали катер к льдине и решили идти на берег пешком. Отошли четверть километра — нет, дальше не пройдешь. Одним словом, так мы проваландались четверо суток. Приезжаем на базу, а там новое несчастье — заведующий факторией из Дежнева прислал чукчей с вельботом, — у них заболел кладовщик, чуть не умирает. Только мы вышли на берег, появляется второй вельбот — новая записка от заведующего факторией: «Почему вы, негодяи, саботажники, не присылаете врача, для чего врача на Чукотку поставили, не для того ведь, чтобы сидел в Лаврентии и ел сухари». Вот и извольте работать при таких условиях.

У акушерки также есть повод жаловаться. Она никак не может убедить чукчей в полезности своего дела. Женщины смеются: «Разве русским нечего делать, что они присылают учить нас, как рожать детей? Неужели мы сами не умеем этого? Вот нашим матерям никто не помогал, а они все равно справились». Чукчанки считают позором обращаться за помощью при родах. Помощь нужна только шаманская, чтобы прогнать злых духов. Роженица старается вести себя так, как будто ей всякая боль нипочем. Если женщина кричала во время родов — это целые годы будет поводом для издевательства соседок.

Кроме меня прошлую ночь в квартире доктора ночевал Александр Семенович Ф. — студент географического факультета в Ленинграде. Он слушал цикл лекций профессора Тана-Богораза о полярной культуре и отправился на практическую работу к азиатским эскимосам. В Чаплине он организовал школу для эскимосских детей. Попутно он составляет грамматику и словарь наречия азиатских эскимосов. По-эскимосски он говорит совершенно свободно. Он приехал на культбазу для того, чтобы выждать прихода торговых шхун Кнудсена, который в прошлом году обещал доставить ему ряд американских книг по морфологии индейских языков из работ Джессуповской Тихоокеанской экспедиции. Он прожил среди эскимосов два года и остается на третий.

Я слышал о нем раньше — дурное от русских и хорошее от туземцев. Русские говорили о нем: «Сидит в Чаплине рыжая носатая крыса — наверно, донос готовит. Приедет в центр — наскажет про нас». Причиной этому все та же полярная склока. О Ф. распространяют слухи, что он был выгнан из вуза и приехал на Чукотку в надежде бежать в Америку. Затем он будто бы ездил на принадлежащий американцам остров Святого Лаврентия (этот остров назван в честь того же святого, что и бухта, так как был открыт в один день) и там закупил, в ущерб всей торговой политике СССР, двадцать рульмоторов. Наконец последнее обвинение в том, что он преподает в своей школе и разъясняет эскимосам Советскую Конституцию. Казалось бы, это не может считаться особенно предосудительным, однако находятся на Чукотке люди, которые считают это самой тяжелой виной чаплинского учителя. «Ведь эскимосы не поймут Конституцию как следует, — говорят они. — Они поймут в том смысле, что раз они хозяева, то могут делать, что хотят. Потом хлопот с ними не оберешься — устроят делопроизводство на национальном языке, и пойдет волынка. Рыжий черт это нарочно против русских делает». Эту фразу я слышал в Яндагае от одного местного старожила, другими словами — бывшего меховщика.