Никоарэ Подкова - Михаил Садовяну

- Заходи, сделай милость. Да ты никак с товарищем.

- Ага. Привел я дьяка, пусть свидетелем будет.

- Да что это ты говоришь, кум Гицэ!... Мне его милость дьяк давно знаком, и нравятся мне его очи.

- Очи? Ну понятно. Очи у него хороши. Не то, что безбровые гляделки, как у некоего попа с рыжей бородой-метелкой.

- Да оставь ты отца Василе в покое, кум Гицэ. Что он тебе сделал? Заходи в дом со своим дружком.

- Зайду. Только прежде желаю поглядеть, сколько у тебя пшеницы в каморе.

- Господи, да ты, кум, видно, хватил лишку у погреба.

- Ровно столько выпил, сколько пристало храброму мужу после удачной охоты. Ну что ж, войдем да и сядем. А почему это у тебя на столе две миски и две ложки?

Атаманша озорно рассмеялась.

- Так я все тебя дожидалась, кум Гицэ. А теперь я поставлю третью миску да пирогов принесу. Тепленькие еще, отведайте.

- Премного благодарны. Пойду сперва погляжу, сколько у тебя мешков пшеницы.

Гицэ вскочил, будто его подбросило пружиной, широко шагнул к порогу. Левой рукой рванул дверь в сени, а правой - схватил из запечья дубину. Распахнул дверь и тут же истошно закричал. Марга, не успев даже пальцем шевельнуть, застыла, как воплощенное недоумение.

- Что же это, кума? - заговорил батяня Гицэ, возвращаясь из сеней и ударяя дубиной сперва в пол, а затем в потолок. - Мы тут сидим, разговоры разговариваем, а у тебя в каморе вор. Я столкнулся с ним лицом к лицу.

- Господи, защити и помилуй! - перекрестилась атаманша.

- Ткнул я его дубинкой и схватил за бороду, да только вор успел открыть дверь и был таков. При луне, сдается, признал я его.

Марга закрыла глаза ладонями.

- Показалось мне, будто прошмыгнул за дверь отец Чотикэ, - продолжал Гицэ, не выказывая гнева. - Да открой же свои очи, кума Марга. Ох, карие очи, что были так любы мне! Погляди же, какой клок волос в моей левой руке. Такого рыжего и жесткого волоса во всем селе не сыщешь, кроме как у отца Василе. Кума Марга, уж лучше съесть мне сегодня не бедное поросячье сердце, а волчье, чтобы завыть волком и разорвать тебя клыками. Хорошо мы с тобой ладили и хранили в сердце драгоценный клад, а теперь вижу - ты, атаманша, обманщица.

Нет, недаром куму Маргу звали атаманшей. Она подняла глаза и без страха взглянула на Гицэ Ботгроса.

- Гицэ, - ясным голосом молвила она, - свидетелем мне дьяк и Господь Бог. Клянусь, ни сном ни духом не виновата, не ведала о попе, как не ведаю смертного часа своего. Может быть, воротившись пьяным с охотничьего пира, забрался он потихоньку в камору, чтобы напугать меня. Как же это можно, чтобы я путалась с попом и обижала матушку попадью? А кто помогает мне вспахать землицу, посеять, хлеб убрать? Не кум ли Гицэ мне подсобляет? Разве может так помогать мне поп на глазах у всей деревни, у моей замужней дочери Иляны и зятя Тудосе? Вот тебе крест, не виновата я. Ну вот, поклялась - а теперь хоть режь меня. Правда, вчера утром на крыльце у Йоргу ты все посматривал на меня, а я глядела в другую сторону. Так ты ведь не переступал порога моего дома двенадцать вечеров, а бабы умеют отплатить тем, кто их забывает.

Ботгрос покачал головой и обратил печальный взор к другу.

- Что же мне делать с этим клоком волос, дьяк Раду?

- Брось его в огонь, друг Гицэ. Показал ты себя храбрецом, так разом пореши и давай теперь забудь обо всем докучном. Поедим пирогов и пожелаем атаманше Марге спокойной ночи. Проводи меня до двора мазыла - третью смену мне стоять на страже, а там уж сам знаешь, как тебе быть.

Над мэрджиненскими садами стояла тишина, пели соловьи.

Гицэ Ботгрос еле слышно сказал:

- Глядят теперь влюбленные на звезды, слушают соловьев и молчат.

А немного погодя глухо раздался его голос:

Накажи вас Бог,

Ночи лунные,

Из-за вас-то я

Сгубил молодость.

Безумные слова эти рождались у него мгновенно, точно искры души; взволнованный, он пробормотал их и забыл.

И только дьяку довелось однажды вспомнить о них.

10. НИКОАРЭ ПОДКОВА И ГРЕЗЫ ИЛИНКИ

Меняя на десятый день перевязку раненому, матушка Олимпиада увидела, что в ее снадобьях уже нет нужды. Она прикрыла затянувшуюся рану легкой льняной повязкой и ласково потрепала Никоарэ по плечу высохшей рукой.

- Теперь ты мой крестник, государь, - молвила целительница. - Желаю тебе как можно скорей войти в прежнюю силу.

Потом поцеловала руку с государевым перстнем.

Глаза Подковы светились каким-то внутренним светом.

- Видно, не суждено мне было умереть, матушка, - тихо проговорил он.

Он накинул на себя одежду, но не подпоясался.

Внучка мазыла переступила порог, неся кружку молока и ломоть пшеничного хлеба. Принесла она и цветок, как было велено в первый раз. Но, увидев больного в новом для нее облике, девушка робко остановилась: она поняла, что зори ее весны гаснут. Цветы, которые она рвала в лугах для этого уже седеющего королевича ее девичьих грез, цвели теперь напрасно они были не нужны. Боязливо всматривалась она в какие-то новые, нежданные черты Никоарэ. Вот он вскорости уедет и ничего не узнает о ее любви. Так думала Илинка. И слезы затуманили ее глаза.

Матушка Олимпиада, внимательно поглядывавшая на девушку, подала ей мудрый, как ей казалось, совет.

- Доченька милая, - сказала она, - дай волю слезам. Настала пора расстаться нам с государем Никоарэ. Не пировать, не веселиться едет он, многотрудные дела его ожидают.

Илинка прикрыла глаза ладонью и поспешила выйти.

- Пошла уведомить своих стариков, - вздохнула попадья. - Девичьи мечты - как мотыльки... И я такой была. Какая дева не считает, что первый улыбнувшийся ей мужчина - ее суженый? Внучка мазыла любит тебя, государь, и преподносит тебе в дар свое сердечко.

- Заметил я, матушка, только мне предстоят иные дела.

- Спору нет. Люди бывают разные: одни смеются, другие печалятся. Кто смеется, тому легче живется, - продолжала старуха, думая о Младыше. - А печальные живут в тревогах. Кто знает, может в двадцать лет мелькнуло и перед тобою видение мимолетных радостей. Знаю, знаю, не смотри на меня угрюмым глазом, ведь у каждого в жизни бывает цветущая весна. Не стыдись, государь, что цвела она недолго, такие уж они, весны, короткие.

- Не стыжусь, матушка, печалюсь. С той поры, с тех юных лет преследовали меня несчастья.

- Потому что суждено тебе носить венец и держать скипетр.

- Пусть так. Однако на лицах иных моих наставников тоже запечатлелась печаль. Они учили меня латинскому и греческому, - языки эти пользы мне не принесли. И тщетно перечисляли они преславных царей древности - от всех владык остался только прах да мумии. Наставники наши обучали нас философии Платона и Аристотеля, а куда нужнее оказалось мне искусство владеть оружием.

- Князья, государь, должны вкусить горького корня науки, дабы услаждаться плодами ее в старости.

- А многие ли князья в наше время дожили до старости?

Матушка Олимпиада промолчала.

- Когда я учился в Баре, - продолжал Подкова, - полюбился мне один учитель - лях, который, можно сказать, создавал и разрушал перед нашими глазами новые и древние царства. Были когда-то фараоны и персидские цари, под их скипетром находились обширные земли и целый муравейник народов; но вот из крепости Филипополь вышел с малой ратью безусый юнец Александр Македонский и показал себя достойнее всех. "И я знавал в свое время, говаривал тот учитель, - молдавского господаря, который поднял меч против турецких падишахов, нынешних покорителей мира. И был тот государь властителем в небольшом государстве с малым войском, но оказался достойнее и храбрее тогдашних императоров и королей. Ибо господарь Молдавии Штефан боролся против порабощения и вражеского нашествия, и весь народ поддерживал его в этих войнах".

"От старого Штефана, - сказывал брат наш Ион, - остался нам наказ вызволить себя от язычников и бояр".

Когда государь Ион Водэ, на погибель свою, решил отправиться в стан бейлербея, он в своем шатре поцеловал меня в лоб, потом отстегнул саблю. Я наклонился и принял ее. Государь сказал мне: "Носи ее и будь достойным мужем".

Внучка мазыла, дева неразумная, как только вышла из горенки, поспешно утерла слезы, но не побежала, как предполагала матушка Олимпиада, уведомить своих стариков об исцелении господаря, а тихонько остановилась у двери и навострила ушки послушать, о чем беседуют в горнице.

"Зачем говорит мой любимый о каких-то наставниках и об императорах? поморщилась она. - Любопытно слушать рассказы об отшумевших битвах, но какое мне дело до господарей и императоров?

А что же означает то "видение" в двадцать лет? Государь в ту пору только что вышел из отрочества, но был, наверно, таким же храбрым витязем, как и теперь. Ведь недаром я вся замираю, дрожу, когда к нему приближаюсь. И повстречал он тогда на своем пути, наверное, писаную красавицу, а не такую, как я, - рыжеволосую да с веснушками, каждая величиной с яичко трясогузки. Тетушка Ангелина, няня моя, говаривала, что и ко мне придет мой светлый царь, и учила обещать ему, как в сказке три девицы обещали: и сладких кушаний, и полотна для всей рати, и двух сыновей, кудрявых, как государь Никоарэ".