Никоарэ Подкова - Михаил Садовяну

Садовяну Михаил

Никоарэ Подкова

Михаил Садовяну

НИКОАРЭ ПОДКОВА

1. НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ ГОРАШКУ ХАРАМИНА

Семьдесят два года минуло с той поры, как почил вечным сном старый господарь Штефан [Штефан III, прозванный великим (1457-1504); выдающийся государственный деятель и полководец, одержавший ряд блестящих побед над войсками турок и татар], отец Молдовы [старинное название молдавского княжества].

В горе-злосчастье жила страна: гибли в ней люди и от чумы, и от голода. И столь же опустошительны были междоусобные войны за престол. Как и прошлое столетие, законные и незаконные отпрыски господарского дома, жаждавшие власти и быстро сменявшие друг друга, учиняли с помощью валахов, ляхов и татар побоища, набеги и пожары. А за разбитые горшки расплачивались бедняги хлеборобы. Недаром в народе сложилась поговорка о смутных тех временах: "Смена господарей - радость безумцев". Тяжко было от такой жизни молдаванам; вконец разорили народ чужеземные ратные дружины, их грабительские набеги. Не выдержав, хватались молдоване за сабли и бросались в междоусобные сечи. Толкало их на это и лихоимство бояр, ибо силой отнимали бояре землю у рэзешей [свободные крестьяне] и без зазрения совести измывались над хлебопашцами. В те годы родилась и другая поговорка: "Алчность продает и отчизну и народ..."

В конце весны 1576 года, в праздник Троицы, на постоялом дворе Горашку Харамина набралось немало приезжих. Подворье Харамина стояло на перекрестке дорог, ведущих к Роману, к Пьятре и Бае, в долину Серета и к стольному городу Яссы. В Троицын день в Тукилацах, куда переправлялись через Молдову по наплавному мосту, была ярмарка, и, возвращаясь с нее, кое-кто из жителей окрестных сел задержался у Горашку Харамина. Проезжие распрягли лошадей и, собравшись кучками, вели беседу - кто тут же во дворе на солнцепеке, а кто в прохладной тени старых ореховых деревьев, украшавших пологий холм у поворота дороги. Постоялый двор, он же, как водится, и питейный дом, был хорошо укрыт от ветра и с северной, и с восточной стороны. Строил его из бревен и глины поп Илие, дед корчмаря, прозванный "господаревым попом" за то, что, встретив однажды князя Штефана и его свиту, преподнес господарю и придворным бочку вина. Поблагодарил попа Илие господарь, улыбнулся и похлопал его по плечу. Горашку Харамин хвастал, что с кружкой вина справляется ничуть не хуже своего деда, "господарева попа".

С десяток плугарей коротало здесь время, слушая затейливые небылицы, собранные на ярмарке; но, кроме затейливых небылиц, без которых не обходится в Молдове ни одно сборище, не забывали они также поделиться и свежими новостями, да поминали невзгоды страны и злоключения господаря Иона Водэ [Ион Водэ, прозванный Лютым (1572-1574), - молдавский господарь, сын Штефана Водэ (внука Штефана III); "Водэ" - сокращенная форма от "Воевода" - титул молдавских господарей], павшего позапрошлым летом в битве с басурманами.

Горашку Харамин, высокий, широкоплечий и толстый старик, осушил уже третью кружку терпкого вина, проливая каждый раз по капле на помин души князя Иона. Капли скатывались по бороде за пазуху и на живот. После третьей кружки заодно с каплями вина потекли и слезы от скорбных воспоминаний. Хуторяне окружили Горашку и потянулись к нему со своими кружками. Дед Леонте Спыну из Мирослэвешт вытер рукавом худое лицо, покрасневшие от слез глаза и, заикаясь, проговорил уныло:

- Государь наш Ион Водэ бы-бы-был народным князем. Да простит ему бо-бог прегрешения; многих обиженных судил по чести, по правде, многих людишек миловал. Прошел уже год и девять месяцев, как погиб он, а в отдаленных церквах попы все еще поминают его.

- Только в княжение Штефана Водэ помнили о нас, - сказал Харамин, важно выпячивая грудь. - Меч господаря был тогда заступником обездоленных. Но, думаю, не погрешу против истины, коли скажу, что меч Иона Водэ больше скосил бояр, нежели меч старого Штефана. При старике Штефане не дерзали бояре творить такие подлости, какими мы свидетелями стали ныне.

- Ве-верное слово, - проговорил, заикаясь, мирослэвештский рэзеш.

- Умное и верное, - дружно подтвердили и остальные слушатели хлеборобы из окрестных сел.

Саву Фрэсинел из Митешт топнул ногою. Был он ростом мал и собой неказист, зато ежовые колючки бороды, которую еженедельно подстригала ему жена - баба Чиряша, воинственно топорщились у него во все стороны.

- Поэтому-то и пошли скитаться по белу свету оба моих сына. Один клочок рэзешской земли оставался еще от времен прадеда нашего Ипате. Прочих ипатевских рэзешей замучил и ограбил ворник [высокий боярский чин управляющий господарским двором, помощник господаря по судебной части] господаря Петру Рареша [сын Штефана III, княжил дважды: с 1527 по 1538 г. и с 1541 по 1546 г.] боярин Бырлэдяну. Только я еще держался. А когда боярин Урсу Бырлэдяну, заручившись указом да призвав на помощь воеводских слуг, согнал и меня с родительской земли, сыны мои Гаврил и Нафтанаил ушли в леса. Всякий, поди, слышал про мои печали. Горючими слезами заливается бабка Чиряша, вспоминая, как дружно жили наши сыны на родной земле и как они теперь скитаются, промышляя кистенем. Горек, люди добрые, хлеб на чужой стороне. Пытались сыны мои силой одолеть боярина еще в княжение Богдэнуцэ Водэ [Богдан IV (1568-1572) - сын Александру Лэпушняну (внука Штефана III)], да едва головы не лишились. Маялись мы, покуда не послал Господь хозяином в Молдову князя Иона Водэ, - уж он-то был для нас отцом родным, заступником нашим. Поднялись мои сыны и подали челобитную на Бырлэдяну. И было нам велено всем миром предстать перед господарем. Двинулись мы тогда всем селом ко двору Иона Водэ. И вышло тут для нас оправдание, а боярину - лютая казнь. Не казни его господарь, пошел бы снова Бырлэдяну против нашего края. А ведь теперь уж не защитит нас меч государя Иона, сложил государь наш голову за Молдову.

- А где сейчас твои сыны, Саву? - спросил Харамин, взирая на маленького рэзеша с высоты своего роста.

- Где ж им быть? Чай, хоронятся где-нибудь в Нижней Молдове, ведь они туда подались вслед за его светлостью Ионом Водэ. Может, воротятся, может, нет. Воротятся - возрадуемся мы с бабкой Чиряшей. А не придут после такой войны, какая была позапрошлым летом, так помянет их народ заодно со всеми верными ратниками, сложившими головушки вместе с нашим государем.

- Великое то было безвременье, добрые христиане, - сказал корчмарь, уныло покачивая лысеющей головой.

- Истинная правда! - смиренно подтвердил митештский старичок. - Бабка Чиряша говорит, что так уж суждено нашей стране и народу нашему: не знать нам ни отдыха, ни покоя, как ветру да волнам морским. Коли не воротятся сыны наши, уйдем и мы с бабкой Чиряшей - туда, куда уходит все; одна у нас судьба с этими вот ясеневыми листьями.

Дед Саву кинул печальный взгляд на родное ясеневое дерево, сбрасывавшее под дуновением вечернего ветра опаленные ранней засухой листья. Взор его устремился дальше, к зеркалам речных плесов, сверкавших среди лугов, и к горам, повитым голубыми туманами.

Услыхав сетования старичка Саву, подошли и другие крестьяне, отдыхавшие в тени ореховых деревьев.

Вздохнул дед Саву Фрэсинел и умолк; потом поднял глаза и кротко улыбнулся окружившим его людям, потирая загорелой дочерна рукой колючую бороду.

- Послала меня нынче бабка Чиряша на ярмарку. "Пойди, - говорит, поразведай, какие слухи ходят по белу свету". Я уж знаю: без меня вволю наплачется бабка, сынов жалеючи. И не услышал я в Тукилацах доброй вести. Уж год и девять месяцев, как мы ждем.

Люди хранили молчанье; слышен был только шелест сухих листьев, которые сметал ветер и, кружа в воздухе, уносил к вершине холма.

Дед Саву промолвил со вздохом:

- Говорит моя бабка Чиряша: "Хоть бы кто поведал, как там все случилось, где пали наши сыны и все ополчение со своим господарем. Никто не поведает, никто не скажет, как там все случилось. Сколько времени прошло, а мы все томимся, ничего о том не зная".

На слова эти отозвался какой-то мужчина, по виду нездешний:

- Что ж, на такой вопрос и ответ найдется.

Этот высокий и статный человек с длинными седеющими волосами до тех пор не вмешивался в беседу крестьян, он все разговаривал вполголоса со своим товарищем; тот был помоложе, ловкий, смуглый, с пушистой черной бородкой. Оба не отходили от своих сытых лошадок и кованой телеги, на которой прикатили сюда в час завтрака. Похоже было - купцы едут, и все понимали, что для охраны товара припасено у них доброе оружие.

Рэзеши удивленно уставились на незнакомца.

- Любезный, - сказал, приосанившись Горашку Харамин, - коли ты знаешь - говори, не томи, не держи нас в неведенье. А мы наполним кружки и будем слушать тебя, как самого пророка. Может статься, побывал ты в Нижней Молдове и собрал вести?

- Нет, мне с товарищем довелось побывать в бою при Рошканах и Кагуле и видеть своими глазами.