Вокруг меня - Михаил Барщевский

— Ну хорошо. Скажи мне, Оля, а почему ты начала работать?

— Я — не Оля. Я Катя. Но если хотите, можете называть меня Олей.

Глеб рассмеялся. То, что он ошибся и эту девчонку звали совсем не так, как его дочь; что он обманулся; что он самоуверенный болван, — все это подняло настроение. Глеб впервые за полчаса испытал к девочке что-то схожее с симпатией.

— Ну, хорошо, скажи мне, Катя, почему ты пошла на улицу?

— Надоело просить у мамы деньги на сигареты!

Глеб ожидал любого ответа, кроме этого. Не исключал и варианта — „Не твое дело“. В любом случае он должен был прозвучать с вызовом. Наверное, самый ожидаемый, самый стандартный, как ему казалось, ответ мог быть: „Все из-за приватизации“. Глеб улыбнулся, У политиков, журналистов и деловых людей всегда и во всем был виноват Чубайс. Не собственная глупость или неудачливость. А шлюшка оказалась честнее, сказала правду.

— Мама знает, чем ты занимаешься?

— Знает — не знает! Давайте к делу перейдем. Мне работать надо.

— Хорошо, ты только ответь.

— Думаю, что не знает. Хотя, может, и догадывается. Ну, так что делать-то будем?

— Давай ничего не будем. Просто поговорим.

— Нет, разговорами я денег не заработаю, а время потрачу.

— Хорошо. Что там, в ассортименте, самое дешевое?

— Минет. Но я вам советую минет с ласками. Это — триста.

— Давай так, я тебе дам двести, как за обычный минет, но делать мы его не будем. Просто поговорим.

Она посмотрела на Глеба с некоторым удивлением. Но только некоторым. „Наверное, считает меня импотентом“, — подумал Глеб.

— Как скажете. Только, пожалуйста, дайте деньги сейчас.

— Да я не убегу.

— Понимаю. Но так принято. Считайте, что такая примета у меня. Вам это должно быть понятно.

— А почему ты считаешь, что для меня важны приметы?

Глеб искренне удивился. Он действительно был суеверен. Во всяком случае, идя на важные переговоры, всегда надевал одни и те же „счастливые“ запонки, входил в комнату, где должна состояться ответственная встреча, с правой ноги…

— Вы — богатый. А богатые всегда боятся, что что-нибудь случится.

— Ну, ладно. Получи, коли ты такая умная, — сдался Глеб и полез за портмоне.

С раздражением обнаружил, что сотенных нет. Достал пятисотрублевку и, держа ее в руках, сказал:

— У меня мельче нет. Давай так, когда мы с тобой отсюда поедем, я разменяю и отдам.

— Хорошо. Только пускай деньги будут у меня. — В голосе Кати прозвучали жесткие нотки.

— Пускай. Я тебе доверяю, — согласился Глеб.

— Так что вы хотели узнать еще?

Глеб задавал вопросы. Она отвечала. Подробно. Без эмоций.

Глеб узнал, что Катя москвичка. Это его удивило: он всегда считал, что придорожные московские проститутки — либо с Украины, либо из Белоруссии.

Оказалось, что Катю и били несколько раз, и насиловали. Не так давно четыре здоровых „лба“ затащили в машину. Она сопротивлялась, кричала. Но никто из прохожих глазом не моргнул. Проходили, отводя взгляд в сторону. Только алкаш, хихикая, крикнул от пивного ларька: „И за меня ее трахните, хлопцы“.

„Лбы“ отвезли Катю на пустырь, долго насиловали, тушили об нее сигареты. Катя показала две круглые ранки на правом плече.

Больше всего Глеба поразило то, как спокойно и даже отрешенно Катя сказала: „Не понимаю, как можно так обращаться с женщиной. Она ведь слабее. Она — будущая мать“.

Катя рассказывала Глебу о том, что чистый средний заработок за день — рублей шестьсот. Платить приходится и милиции, и бандитам. Катя видела между ними разницу. Бандиты, во-первых, брали точно по таксе — тысячу рублей в месяц. Во-вторых, они хоть как-то, но защищали. Например, тех четырех „лбов“ они словили, побили и отобрали все деньги, что нашли. Половину отдали Кате.

А милиция вела себя некорректно. Катя так и сказала — „некорректно“. У москвичек, поскольку они были с паспортом, забирали половину денег, что при них находили, и отпускали. Иногородним много хуже: у них выгребали все деньги, да еще устраивали „субботник“.

Хуже того, метны иногда шли и на прямые подлости — с месяц назад порвали Катин паспорт и сделали ее „невыходной“. Без паспорта выходить на работу опасно — могут использовать как иногороднюю. Слава богу, у нее хорошие отношения с участковым, и всего за два минета он быстро выдал ей справку об утере паспорта, а потом поспособствовал скорому получению самого документа.

Слушая эту часть рассказа, Глеб то вспоминал стихи Маяковского про советский паспорт, то старался сообразить — это у Катюши Масловой из Толстого были проблемы с паспортом или у другой литературной проститутки? Так и не вспомнив, подумал, что давно перестал читать книги.

Спросил Катю, что она читает. Катя удивилась такой смене темы. Но ответила спокойно:

— Александру Маринину.

— А по телевизору любишь смотреть сериал про ментов? — попытался угадать Глеб. Катя кивнула.

Глеб был в шоке. Понять этот народ действительно невозможно. С одной стороны, в реальной жизни менты — злейшие враги, варвары, почти нелюди. А с другой — любимые персонажи.

Катя продолжала рассказывать, что на этой трассе их, девочек, пятьдесят две. Бывают залетные. Но это редкость.

Глеб сразу посчитал, что бандиты имеют за месяц в среднем около двух тысяч долларов, и хмыкнул, Негусто!

Глеб слушал Катю уже не очень внимательно. Размышлял о том, что жизнь — штука сложная и непредсказуемая. Он в том возрасте, когда мужик может в одночасье умереть от инфаркта. Рак вообще косит, не разбирая возраста. Случись с ним что, не окажется ли и его дочь „на трассе“? Не окажется. Полтора миллиона долларов, лежащих в одном из лондонских банков, должны обеспечить Оле спокойную жизнь при любом раскладе. Да и сама она подавала надежды стать деловой сукой. В этом определении для Глеба заключался положительный смысл. Глеб любил таких, они были интересны ему. С ними было приятно во всех отношениях. Если, разумеется, ты не находился в зависимости от них.

Собой как отцом Глеб §ыл доволен. Дочь знала три языка, много ездила по миру, училась на втором курсе Финансовой академии, была хороша собой, что оценивал не только он — отец, но и взрослые мужики, с которыми Ольга уже пару лет тусовалась и на телевидении, и в элитных московских клубах. Глеб не покупал ей успех. Она всего добивалась сама. Правда, не без помощи его денег. Глеб верил в правильность утверждения, что самые надежные инвестиции — инвестиции в собственных детей.

— А где твой отец? — неожиданно для самого себя перебил он Катю.

— Помер.

— Давно?

— Два года назад.

— А кем он был?

— То есть?

— Ну, кто по профессии?

— Он был офицер. Работал в КГБ. А когда КГБ распустили, ну, в начале девяностых, ушел на пенсию, стал пить. Потом инсульт. Наверное, пил слишком много. И умер. Я его не очень помню. Помню только, что часто мать бил. Это когда пил, еще до инсульта.

— А мать кто?

— Продавщица в магазине.

— А ты кем хочешь быть? На улице-то долго не проработаешь.

— Понимаю. Пару лет — не больше. А то сядешь на иглу — и п…!

Катя выругалась, что для Глеба стало неожиданностью. Даже рассказывая про „лбов“-насильников, про ментовской беспредел, она не материлась. А тут выругалась зло, резко. Именно выругалась, а не „вставила матерное слово для придания речи большей эмоциональности“, как выражались деловые суки.

— И кем же ты хочешь стать?

— Прокурором.

Он ожидал услышать что угодно, только не это. В его сознании образ прокурорши ассоциировался с „синим чулком“, с повзрослевшей комсомольской активисткой, с неудавшимся адвокатом.

Глеб прокуроров не любил. Тех, с кем можно было договориться за деньги, презирал. Тех, кто не брал, — не понимал, не видя резона жить в нищете ради принципов. Сам, конечно, осознавал парадоксальность подхода. Однако факт был именно таков — прокуроров он не любил. Имелся и личный мотив: затащить в передачу прокурора намного сложнее, чем представителя любой другой профессии.

— А почему именно прокурором?

— Их менты боятся. Их мой отец боялся. Они знают законы. А еще их защищает мундир.

— Да, но зарабатывают-то они мало. Или ты будешь взятки брать?

— Не буду. Прокурор брать взятки не должен. Он как-никак закон представляет. А что до зарплаты, так мне много не надо. Мне главное, чтобы меня не трогали. Да и посчитаться кое с кем хочется.

— Мстить будешь?

— Не мстить. За меня Бог наказывает. А вот сделать так, чтоб некоторые подонки другим девчонкам жизнь не отравляли, — сделаю.

— И что тебе для этого надо?

— Как что? Прокурором стать.

— Нет, я имею в виду, что надо, чтобы прокурором стать? Как ты этого добиваться-то собираешься?

— А-а, вы об этом. Просто. Накоплю денег, поступлю в коммерческий, и все. А в прокуратуру меня возьмут. Хоть раз папашино прошлое поможет. Я же по анкете — дочь офицера КГБ.