Титан - Сергей Сергеевич Лебедев

бы тоже не обращал внимания, если б не память детства, не та картинка: взобрался Калюжный на мусорную гору, топ, хлоп – и разомкнулась связь вещей.

В нынешнее лето Марееву предложили пятилетний контракт в Африке. Немецкая контора, строительство ГЭС, проектирование вскрышных работ. Другие деньги. Другая жизнь. Сложные там почвы, илистые, напитанные рекой, но, если он справится, можно переезжать в Германию, войти в инженерную элиту, что нарасхват на всем шарике.

Здешние дела устроились быстрее, чем Мареев ожидал. И он поехал на пару-тройку дней на дачу: привести в порядок, пока родители отдыхают в Средиземноморье по путевке, заказанной еще зимой, до открывшейся вакансии. В общем-то, он мог этого не делать. Дачу содержали хорошо, денег он не жалел. Правда, привязанности к ней он не испытывал. Мала она была ему, тесна – и страшна неизменным укладом, силой взаимного притяжения вещей, переживших свой век, не используемых по назначению, но сохраняемых отцом и матерью ради неизменности их жизней.

Мареев говорил себе, что нужно все еще раз проверить: из Африки не налетаешься. Родители стали тревожные, ждут, что Мареев выкажет заботу. Они бы, конечно, предпочли, чтобы он не уезжал, завел здесь семью, родил детей…

Но, уже подъезжая к даче, он подумал: едет-то на самом деле затем, чтобы увидеть старика Калюжного и попрощаться с ним. Мысль была нелепа и потому точна нездешней, высшей точностью.

Калюжный был на даче, но в саду не показывался. Вечером загоралось окно в доме и гасло к полуночи. Хворает, что ли? Однажды Мареев встал рано утром, не спалось, и заметил с веранды, что свет-то у Калюжного еще горит. Тоже проснулся? Или свет вообще не выключался с вечера?

Он почему-то сразу представил, как старик лежит там, полуживой, не в силах дотянуться до выключателя, и надеется, что кто-то обратит внимание, догадается, почему свет не погашен. Конечно, скорее всего, старик просто заснул и забыл про горящую лампочку. Дождь моросит, погода дремотная, серая.

Но все же Мареев надел непромокаемую куртку и пошел проверить. Калитка у Калюжного была не заперта, и он спросил громко:

– Добрый день! Есть кто дома?

Голос рассеялся, впитанный моросью. Мареев открыл калитку и пошел по дорожке к кухне. Он вспомнил, как много лет назад здешняя почва схватила его за ступни, ужалила холодом. Но земля оставалась спокойной, будто долгий дождь усыпил ее.

И выдуманное наполовину намерение помочь старику вдруг обнаружило истинную суть. Он пришел вызнать, выпытать тайну. Ему больше не жить здесь, и незачем соблюдать приличия.

Мареев поднялся по ступенькам в кухню. Свет в кухне не горел, ему незачем было туда идти, если он явился спасать Калюжного. Это уже походило на обыск. Но Мареев отворил дверь и включил фонарик.

Кухня у Калюжного была огромная, пять на пять, целый второй дом. Раньше Мареев, глядя со стороны, удивлялся: зачем старику столько места? Что он там готовит, что ест один среди пустоты?

Но кухня оказалась забита под потолок. Ее заполняли спинки кроватей, тазы, кастрюли, бочки, оконные рамы, трубы, остовы велосипедов, грабли, вилы, жестяные лейки, короба, корзины, ульи, сита, доски, стулья; мусор. Мареев узнал прохудившийся, шелушащийся ржавчиной титан, что он сам вывез в мусорный контейнер два года назад. Тут были вещи с каждого участка, от каждой семьи. Та давняя мусорная Гора, собранная наново, словно тогда они явились вторгнуться в истинный дом Калюжного и он сам разобрал свое укрывище, чтобы потом восстановить его тут.

Это его силой и сцеплялись вещи в Горе, догадался Мареев. Поэтому он и мог так легко распустить ее: топ да хлоп. Он жил там, у сторожки, вторым, незримым сторожем, охранял участки, потому что они были – его, с каждого он взял пошлину рухлядью, к каждому имел ключик. И пожар примчался гасить, чтобы вотчина, которую он взялся беречь, не пострадала. Потому и не обворовывали наши дачи никогда, подумал Мареев: Калюжный стерег. Сила его стерегла, даже когда он сам в город уезжал зимовать.

Мареев закрыл дверь кухни. Он был уверен, что сейчас никакой силы здесь нет. Ни в земле, ни в вещах, которыми набита кухня. С Калюжным что-то случилось. И он не сумеет охранить свою тайну.

Мареев ступил на крыльцо дома – ступеньки грязные, старик обтирал глину с подошв, – и потянул за дверную ручку. Дверь приоткрылась.

– Есть кто? – спросил он.

Тишина.

Он ожидал, что внутри будет тот же хлам. Но нет: просторно, мебели немного. И тут уже несколько лет, не меньше, не живут. Не спят на кровати, не садятся на стулья, не трогают вещей; пыль выдавала это безусловно. Будто Калюжный умер и дом стоит без хозяина.

Мареев прошелся по комнатам. Охватил дом объемным взглядом инженера. Вспомнил глину на ступеньках. Сдвинул в сторону ногой вытертый половик – и различил швы люка.

Дачники в домах подвалов не делали. Только неглубокие подполы в кухнях. Мелькнула и погасла мысль про маньяков. В дачном детстве ходили толки про одного, по кличке Удав, что имел ямину под гаражом и заманивал мальчишек помочь ремонтировать машину.

Но Мареев, строитель, видал худые места, знавал недобрые дома. Тут было иначе.

На столе, под газетами, лежал крюк из металлического прутка. Мареев подцепил люк за проушину, поднял медленно, стараясь, чтобы не скрипнули петли.

Снизу пахнуло землей, спертым, выдышанным воздухом. И еще каким-то запахом, ни человечьим, ни звериным. Запах был не уличный, не лесной, а все ж и не домашний, хотя Мареев встречал его. Встречал в старых домах, назначенных под снос, откуда съехали жильцы, и осталась только разруха, голые стены, вырванные батареи, вопиющая пустота на месте обжитого.

Вниз вела земляная лестница. Мареев осветил ступеньки фонариком телефона: нет ли следов крови? Нет, чисто.

Он протиснулся в лаз и стал спускаться. Ему стало душно и смешно, он увидел себя со стороны, и мороки рассеялись. Господи, подумал он, да старик же чокнулся! Зубрил ведь, поди, в молодости наставления по гражданской обороне. Вот ядерная война и догнала, каждый день по телику про ракеты НАТО твердят. Это просто любительский бункер. Там, внизу, наверное, нары, ружье, харчи. Глупый бункер без вытяжной вентиляции, в котором не просидишь и двух суток. Калюжный-то, инженерный человек, должен был бы понимать. А раз не понимает, значит, точно тронулся умом.

Это ясное объяснение успокоило Мареева. Он спустился в подземную комнатушку. Так и есть: бетонированные стены обставлены самодельными стеллажами, на них трехлитровки с крупами, макаронами, мукой, сахаром. На дощатом столике горит керосинка. Что ж электричество-то