Чего хочет женщина - Татьяна Полякова

Мы вошли в квартиру, Лом хлопнул дверью и повернулся ко мне. Под его взглядом я затосковала и стала переминаться с ноги на ногу. Он не отказал себе в удовольствии и отвесил мне пощечину: сначала одну, а потом еще парочку. Хмыкнул и заявил:

— Будь как дома, Ладушка.

Прошел в кухню, достал водки из холодильника и залпом выпил стакан, потом второй. Умотал в комнату, которая у людей была бы гостиной, а у Лома непонятно что, и на диван завалился, включив телевизор. Пьяный Лом — а его, конечно, после суток за рулем и двух стаканов водки непременно «поведет», — так вот, пьяный Лом зрелище жуткое и очень опасное.

Я шмыгнула в кухню, села в уголочке и — что делать — потихоньку заревела. Было мне себя жалко, а чем помочь своей беде, я и придумать не могла. Деньги, что забрал у меня, Лом отнес в спальню, там у него тайник, что-то вроде сейфа. Считай, пропали мои денежки. Я заплакала горше. Конечно, удрать я смогла бы, но дело это зряшное, а в родном городе нет места, где можно было бы укрыться от Лома. Непременно найдет. Только хуже будет.

— Ладка, — крикнул он. Я вздохнула: ну вот, началось. Он крикнул еще раз. На встречу с любимым я не собиралась, открыла дверь на балкон и встала на пороге. Наоравшись вдоволь, Лом появился на кухне. Я схватилась за перила и напомнила ему:

— У тебя третий этаж, придурок. Еще шаг сделаешь — спрыгну…

— Слабо, — усмехнулся он.

— Как же, — усмехнулась я. — Все что угодно, лишь бы рожи твоей не видеть.

Я взобралась на плетеное кресло и села на перила.

— Слабо, — повторил Лом, но без особой уверенности. Я убрала ноги с кресла и сложила руки на коленях. Он притормозил. — Ладно, — кивнул. — Ты упрямая стерва, можешь и в самом деле с третьего этажа сигануть, а у меня совершенно другие планы. Когда-нибудь тебе надоест на балконе сидеть.

Он ушел, а я стала любоваться панорамой ночного города. Занятие это развлекло меня ненадолго, потом я начала томиться, но с балкона уйти не рискнула.

Лом больше не появлялся, и ночь мы провели относительно спокойно: он в одной из своих неприютных комнат, а я на кухне, в спасительной близости от балкона.

Утро началось скверно. Проснулась я от цепких Ломовых рук, открыла глаза и увидела, что он стоит как раз между мной и моим убежищем. Не произнося ни слова, он стал срывать с меня одежду. Сопротивление результатов не принесло. Стащив с меня все, вплоть до туфель, он вышел на балкон и швырнул мои шмотки с третьего этажа. Я все-таки растерялась. Ломик мне улыбнулся и сказал:

— Это на тот случай, если ты решишь удрать. Надумаешь, пожалуйста: только в чем мать родила.

— Идиот, — покачала я головой.

— Точно, — охотно согласился он и удалился. Когда вернется, не сказал, но я была рада и самой короткой передышке. Забралась в ванную, потом в шкафу взяла рубашку и облачилась в нее. Сойдет за халат, если подвернуть рукава.

Холодильник был пуст, в доме ни хлеба, ни картошки. Может, этот псих решил меня голодом уморить? С него станется. Я кинулась звонить Таньке. К моим бедам она отнеслась без должного уважения.

— Не падай духом, — засмеялась. — Неужто дурака не облапошим?

— Тебе хорошо, — разозлилась я, — а я вторые сутки голодная, в животе урчит.

— Потерпи. С работы заеду… а если он раньше меня явится, так ты гордость-то прибери да попроси ласково, со слезой, авось и накормит.

— Я его попрошу со слезой, — уверила я. Делать мне было совершенно нечего, и, воспользовавшись тем, что кровать свободна, я завалилась спать.

Танька пришла рано, часа в три, как видно, мои жалобы ее достали и она подсуетилась. Привезла кое-какой одежды, а еще провизии в двух пакетах. Мы обнялись, расцеловались и прослезились. Если честно, то больше от радости, что снова вместе.

— Ломика обломаем, — заверила Танька, разливая чай. — Он от твоих небесных прелестей давно спятил. Увяз по уши…

— Ага, — хмыкнула я.

— Ага, — передразнила меня Танька. — Дела идут неважно. Как я и думала, Лом много чего не углядел, а тут еще ты сбежала… Ему б наплевать и делом заняться, а он на другой конец света поперся за любимой женщиной. Очень ты ему нужна.

— Конечно, — фыркнула я.

Танька посмотрела хмуро и сказала:

— Тебе повезло.

— Что? — охнула я, пытаясь понять Танькины слова.

— Чего глаза таращишь? Повезло. Он тебя не убил — раз, не покалечил — два, мужикам на потеху не отдал — три, попинал вполне по-семейному. А теперь скажи, что не любит… Если б не любил, лежала бы ты сейчас в морге и выглядела так паршиво, что и думать не хочется.

— Это ты меня успокаиваешь, что ли? — опешила я.

— Конечно. Ты же не дура, должна понимать. Сейчас Ломик злится, и пусть себе полютует маленько, а ты наперед подумай, как его покрепче к себе привязать.

— На кой черт он мне?

— Боюсь, что другого-то не будет, Ладушка, — пропела Танька, чем очень напомнила Лома. — Либо ты из него сляпаешь образцового мужа, либо он тебя на кладбище устроит. От любви до ненависти один шаг и обратно тоже.

— Мне его любовь даром не нужна…

— С синяками ходить лучше? Давай взглянем на проблему иначе: у нас с ним общее дело…

— Нет никакого дела, — перебила я. — Аркаша помер, и все дела с ним…

— До чего ж ты вреднющая бываешь… Дай сказать-то… Так вот, у нас с ним общее дело. Ежели по-умному себя поведешь, деньги, что он у тебя забрал, с лихвой вернутся, сам в зубах принесет, да еще хвостом вилять будет. Лом дурак, но имеет власть, а мы при нем развернемся… — Глаза у Таньки загорелись, на лицо пал отблеск вдохновения.

— А я-то гадаю, как ты могла проболтаться, где меня найти, — покачала я головой.

Танька оставила замечание без ответа, почесала нос и добавила:

— Мы с Ломиком заживем лучше, чем с Аркашей.

Я посмотрела на Таньку и застонала:

— Танька, убьет он меня…

— Вряд ли, коли по сию пору не убил. Ты б дурочку-то не валяла, пригрела бы его на своем шикарном бюсте. Побесится и простит. Будешь им вертеть ловчее, чем Аркашей, царство ему небесное (тут Танька перекрестилась на пустой угол). — Кошки и бабы гуляют сами по себе, а мужики и собаки к ним приноравливаются, — вдруг процитировала она.

— Сама придумала? — насторожилась я.

— Нет, мне слабо. Почерпнула из умной книги, нет-нет и прочтешь что-нибудь путное.

— Мудрость сия мужского происхождения?

— Конечно, бабы народ скромный.

— Интересная мысль, — призадумалась я. Танька поглядывала на меня с хитрецой. — И что мне с этим дураком делать?

— Скажи, что шибко любишь.

— Спятила?

— А чего? Сама ж говоришь: дурак. Поверит, если душевно скажешь.

— Что, вот так просто кинуться на шею и заявить: «Лом, я тебя люблю»?

— Так просто, пожалуй, не годится. Опять же, у мужика имя есть, зовут его Генка, лучше, конечно, Геночка.

— А еще лучше новопреставленный Геннадий, — съязвила я.

— Нет, не лучше, — терпеливо ответила Танька. — Есть еще Святов. Он тебя не жалует и при случае с дерьмом смешает. В общем, думай… Нужна тебе хорошая жизнь — создай ее своими руками.

В этот момент дверь открылась, и на пороге появился Лом, почти трезвый. Таньку он не выгнал, а вполне мирно поздоровался. Это еще больше убедило меня в том, что о нашем с Димкой местонахождении донесла ему она.

— Ты чего человека голодом моришь? — усмехнулась Танька, наливая Лому коньяка.

— Не сдохнет, — ответил он, не глядя в мою сторону.

— В тюрьме хоть и макаронами, но кормят. У нее с голодухи мысли дурные. Ревет.

— Она у меня не так заревет, — утешил ее Лом. Тут его взгляд натолкнулся на вещи, что принесла Танька. — Это что? — спросил он хмуро.

— Ладке собрала кое-что на бедность. Чего ж бабе, голой ходить?

Лом поднялся, вещички сгреб в охапку и швырнул с балкона.

— Повезло кому-то, — вздохнула Танька. — Полторы тыщи баксов.

— Псих, — рявкнула я. Лом пнул ногой мой стул, и я тут же пристроилась в уголке, разбив при этом губу о столешницу.

— Ты что ж делаешь, гад? — поднялась Танька. — Ты что мне обещал? Ты какие клятвы давал? Отпинал раз — и хватит, зверюга окаянная…

— Еще раз встрянешь, и ты получишь, — заверил Лом и коньячку выпил.

— Дурак, — покачала головой Танька, помогая мне подняться. — Сваляла баба дурака, не того выбрала. Был бы умный — простил, по-доброму всегда лучше.

— Топай отсюда! — заревел Лом. — Загостилась.

— Видишь, что выделывает? — пожаловалась я, размазывая слезы.

— Проявляй гибкость, — посоветовала Танька и отбыла восвояси. Ей хорошо говорить…

Лом устроился возле телевизора. Я помыла посуду и заглянула к нему.

— Генка, можно я на диване лягу?

— Можно в спальне, — усмехнулся он.

— Ты драться будешь.

— А это уж как услужишь.

— Пошел ты к черту… — разозлилась я.

— Тогда на выбор: кухня или вон прихожая, можешь коврик взять и лечь у двери.

— Чтоб ты подох, скотина! — от души пожелала я.