Конфиденциальный источник - Йен Броган

— Он готов дать интервью? — спросил Натан.

Я покачала головой:

— Это конфиденциальный источник.

Марси с Натаном переглянулись. Теоретически газеты не поощряют использование конфиденциальных источников. На практике же постоянно цитируют их.

— Даже если перечитать первоначальное описание убийства, все становится очевидным, — вмешалась Дороти. — Я заметила это еще при редактировании. Все произошло слишком быстро. И полиция замалчивает факты. Они даже не сказали, сколько денег украдено.

Натан слегка наклонил голову, делая вид, что слушает, а сам сосредоточил внимание на сделанной в блокноте пометке.

— Насколько тесно наша сотрудница связана с расследованием? — спросил он у Дороти. — Если она основной свидетель обвинения, то о журналистике и речи быть не может.

— Мне сказали, я имею косвенное отношение к делу, — ответила я, — поскольку находилась в дальнем углу магазина, ничего не видела и не могу опознать убийцу.

Объяснение оказалось достаточным. Редактор сделал еще одну пометку.

— Так что именно вы предлагаете?

Мы переглянулись с Дороти, не понимая, кому из нас адресован вопрос.

— Я хотела бы получить специальное задание провести частное расследование, — начала я. — Следует проверить взятые кредиты и найти подтверждение задолженности. Поговорить с женой, спросить у нее, поступали ли угрозы. Возможно, она согласится дать официальное интервью о пристрастии мужа к азартным играм…

Натан записал что-то в блокнот.

— Откуда нам знать, что конфиденциальный источник надежен, а не вводит нас в заблуждение? — спросила Марси у Дороти.

— Это невозможно знать наверняка, — ответила Дороти. — Всегда есть риск напрасно потратить время в поиске истины. Это и называется журналистикой. — И затем добавила для Натана: — Хэлли в этом деле не новичок. У нее есть награды за следственную работу в «Леджере». Она знает, как находить подтверждение фактам.

— Сколько это займет времени? — спросила Марси.

— Статья должна выйти до референдума. Поэтому максимум две недели, — выпалила Дороти опять же Натану, который сверился с календарем в органайзере.

По другую сторону конференц-зала стояла тишина. Несколько журналистов собрались за ближайшим столом и с любопытством наблюдали за нашим собранием. Интересно, сколько сплетен может родиться за один день и не делают ли здесь ставки на то, кому достанется задание?

Марси не собиралась сдаваться:

— Разве продолжение темы должен писать не Джонатан? У меня хватает сотрудников и нет необходимости брать на пару недель журналистку из Южного округа.

— А у меня недостает людей из-за акций в поддержку референдума. Джонатан занят собственным расследованием. — Дороти с Натаном обменялись многозначительными взглядами. — К тому же Хэлли присутствовала на месте преступления.

Оба закивали, и я поняла, что такова политика «Кроникл»: натолкнувшийся на находку прибирает ее к рукам, а проигравшие плачут. Наконец Марси написала что-то в блокноте, вырвала листок и передала по столу Натану. Там оказался список имен, вероятно, тех журналистов, которым уже дали задания. Натан задумчиво просмотрел его и повернулся к Дороти:

— У штата проблемы с кадрами.

— У всех проблемы с кадрами, — спокойно сказала Дороти. — А нам по-прежнему надо освещать новости.

Минуту подумав, Натан вложил список Марси в блокнот. Затем надел на ручку колпачок и почесал за ухом.

— Честно говоря, я вообще не вижу смысла продолжать эту тему. — Слова были обращены к Дороти. — Мы рискуем опорочить мертвого человека. Огорчить его семью. Получить иск за клевету. И ради чего? Ради еще одной истории о пристрастии к азартным играм? Кому какое дело?

Марси засияла от восторга. Дороти опешила.

Я сделала глубокий вдох и почувствовала на зубах привкус розы от духов Марси.

— Билли Лопрести есть до этого дело, — произнесла я.

На меня устремились все взгляды. Натан перестал чесать за ухом и ткнул в меня ручкой, приглашая продолжать.

— Согласно моему источнику, Лопрести оказывает влияние на полицию, чтобы затормозить расследование до конца референдума.

Дороти просверлила Натана взглядом, что заметила и Марси. Она прищурила глаза, понимая, что ее не во все посвятили, и сложила на груди руки, ожидая реакции Натана. Он минуту изучал ручку, будто пытался разобрать невидимую надпись, потом сжал ее в ладони.

— У вашего источника есть доказательства? — спросил он.

— Нет, — призналась я. — Это просто наводка. Но, как вам известно, для Билли очень важен исход референдума: проект по изменению береговой линии откроет много вакансий, появятся новые контракты. Мне хотелось бы поговорить с журналистом по вопросам политики, чтобы узнать детали. Или с человеком, который дал бы мне доступ к надежным внутренним источникам.

— Она могла бы работать с Джонатаном, — тихо произнесла Дороти.

Натан кивнул, и я вспомнила, как Дороти упомянула, что Джонатан уже ведет расследование. Вот откуда их многозначительные взгляды. Фрицелл, видимо, пытается доказать ту же самую теорию о давлении Лопрести на полицию.

Снаружи послышался гул работающего ксерокса. Натан взглянул на часы с таким видом, будто собрание заняло уже слишком много времени.

— Значит, так, условимся сразу, — начал он, — мне все равно, сколько у вас конфиденциальных или независимых источников. Очерк не увидит свет до тех пор, пока вы не заставите кого-нибудь из членов семьи Мазурски подтвердить, что он страдал от пристрастия к азартным играм.

Я кивнула в знак понимания. Взгляд Натана перекинулся с меня на Марси, а затем на Дороти. И, глядя на нее, Натан произнес для меня:

— Хорошо. Даю вам неделю.

Глава 9

После того как я рассказала маме про убийство, она звонила мне каждый день, а в понедельник вечером поймала у двери в квартиру.

— Ты должна пойти на похороны, — сказала она.

— Не думаю, что мне дадут выходной.

— Тогда на панихиду.

Сидя на табуретке за кухонным столом, я взяла свежий номер газеты, лежавший поверх нескольких писем, и начала просматривать некрологи.

— Панихида сегодня, — сказала я.

— Надо пойти, — настаивала мама.

К тому же подразумевалось, что это мой долг. Мои родители принимали активное участие в общественной жизни Вустера, и я росла с сознанием безусловной необходимости посещения поминок и похорон. Моя мать, женщина очень серьезная и столь же обидчивая, вела быстро пополняющийся список соседей, друзей и родственников, которые не пришли на поминки или похороны, где их ожидали увидеть.

Панихида проходила неподалеку, на улице Уотерман, через три-четыре квартала. Был ясный октябрьский вечер, небо вычистил холодный фронт, пришедший из Канады. Я разорвала прошлогодний пакет из химчистки, достала зимнюю куртку, как раз подходящую для таких церемоний, и быстрым шагом отправилась в назначенное место. Пришла за двадцать минут до начала.

Парковочная площадка была забита машинами и мини-вэнами, и я ожидала увидеть внутри толпу знакомых Барри и просто любопытных, прочитавших объявление в газете, однако там оказалось всего полдюжины человек. Трое из них постоянно отоваривались в магазине Мазурски.

Я побывала в десятке домов для панихид, и они все выглядели одинаково, будь то в Вустере, Бостоне или Провиденсе. Комнаты со стенами нейтрального цвета, высокими потолками, полированными столами и жесткими обшитыми стульями, подчеркивающими, что смерть сурова, какой бы разгульной ни была жизнь.

Первым делом я подошла к гробу и обрадовалась, что он закрыт и мне не придется вспоминать ужас, застывший на лице Барри, или думать, хорошо ли залатали дырку на лбу. Встав на колени перед гробом из красного дерева, я обратила внимание на аккуратно сложенный американский флаг. Мне хотелось запомнить Барри уважаемым ветераном-моряком, успешным бизнесменом и дальновидным человеком. И забыть о том Барри, который присвоил деньги благотворительного общества и обратился за помощью к уличным ростовщикам. Я закрыла глаза и произнесла три молитвы: одну за Барри, другую за его семью и третью за себя.

Потом я представилась сыну Барри, которого видела пару раз за работой в кондитерском отделе. Дрю было около двадцати пяти, и он унаследовал телосложение отца — вылитый моряк. Такие же, как у того, брови — низко посаженные и хмурые. Он взял мою руку в грубые ладони и поблагодарил за то, что я пришла проститься с его отцом. Голос его имел тот же тембр, твердый и очень знакомый.

Когда я произнесла свое имя, он поднял бровь. В глазах вспышкой мелькнуло понимание. Он прервал разговор матери с какой-то старушкой, видимо, бабушкой или тетушкой, и представил меня.

— Это журналистка, которая находилась в магазине, — сказал он.