«Каскад» на связь не вышел - Игорь Срибный

Командир отряда хотел сказать ему что-то ободряющее, но сержант Карасев, полностью исчерпав отведенный ему на эти сутки запас жизненной энергии и даже превысив его лимит, вновь потерял сознание.

Впереди его ожидало тяжелейшее воспаление легких, газовая гангрена, змеей заползшая в рану в грязном, зловонном арыке, и вследствие этого – ампутация ноги, тяжелое поражение мозга, полученное в результате переохлаждения, и затем – полная потеря связи с окружающим миром.

Только спустя полтора года Седой смог проведать своего боевого побратима в подмосковном Талдоме. Юра Карась, высохший, заросший клочковатой свалявшейся бородой, лежал в грязных простынях, бездумно глядя в потолок.

Его пьяненькая жена, выклянчив у Седого денег «на лечение» мужа, прежде чем убежать в магазин, вдруг обернулась у входной двери и произнесла совершенно трезвым голосом:

– Лучше бы его убили, и я была бы вдовой героя…

На выцветшем прикроватном ковре над головой сержанта, выделяясь своим нездешним видом и явно не соответствуя атмосфере «бардака» квартиры, серебрились орден Мужества и две медали «За отвагу»…

Седой знал, что сержант Карасев был представлен к званию Героя России, но генералы в наградном отделе Министерства обороны посчитали, что калеке, доживающему свой век в ирреальном мире, оно ни к чему…

К ночи «духи» оттянулись на исходные позиции, и разведчики наконец смогли передохнуть. Измотанные напряжением боя, продолжавшегося непрерывно почти семь часов, они буквально валились с ног. Но молодые организмы требовали своего, и вскоре окна были занавешены плащ-палатками, а на спиртовых горелках задымилась ароматная соевая тушенка, громко именуемая на этикетках почему-то «говядиной кусковой».

Заряда аккумуляторов в радиостанциях оставалось на пару часов работы. Седой принял решение поберечь запасные, поскольку неизвестно было теперь, как скоро они прорвутся из окружения, а донесение в штаб отправить посыльным. Он быстро набросал рапорт, в котором обрисовал незавидное положение разведчиков, и запросил доставки боеприпасов и возможности эвакуации раненых. Уложив рапорт в непромокаемый пакет, он вызвал прапорщика Истомина, одного из наиболее опытных разведчиков, поставил ему задачу и, дав в сопровождение двух «морпехов», отправил в штаб.

Привычно попрыгав и убедившись, что ничто из снаряжения не издает предательских звуков, разведчики исчезли во мраке ночи.

Седой уже собирался обойти посты, когда ожила рация повсюду сопровождающего его радиста. Тот выслушал сообщение и сказал:

– Со стороны улицы Славянской выходит дозорная группа Шайтаныча. У них один «двухсотый» и двое «трехсотых». Просят встретить.

Седой в горячке боя совсем забыл о ребятах Шайтаныча, вынужденных выходить из боя в полном вражеском окружении. Хотя он ничем не мог им помочь, Седой все же обругал себя последними словами и, прыгая через несколько ступенек, бросился вниз, где на втором этаже отдыхала резервная группа. Влетев в квартиру, где находились разведчики, он отобрал шесть человек, приказав взять с собой носилки, солидный запас которых был обнаружен в одной из облюбованных боевиками квартир. Пригибаясь и пряча лица от колючих мелких льдинок, швыряемых резкими порывами ветра, они вышли через пробитый взрывом пролом в стене навстречу группе Шайтаныча. Два двора миновали без приключений, но в третьем, прямо на углу детского сада, нарвались на группу «духов», которые, кряхтя и матерясь по-русски, тащили в их сторону ДШК. Обойти их не было никакой возможности. Седой на ходу вырвал из ножен свой знаменитый НР-43 и применил все свое умение владения им. Он крайне редко пользовался этим умением, поскольку работа с ножом – это чистое убийство, которое совершает не бездумная пуля, а твоя рука. Но в данном случае времени на раздумья не было, потому что руки ребят были заняты носилками для раненых разведчиков и они не успевали отреагировать на опасность. Нужно было выживать самим и спасать ребят из состава разведдозора. Причем сделать это надо было совершенно бесшумно, поскольку окрестные дворы кишели боевиками и на любой подозрительный звук тут же последовала бы их реакция.

Седой, глаза которого за время движения полностью адаптировались к темноте, мгновенно осмотрелся и оценил ситуацию. И пока «духи» пытались протащить пулемет в узкий проход между забором детсада и стеной пятиэтажки, он, ловко орудуя ножом, уничтожил их всех, успев при этом поймать ДШК за станину и аккуратно поставить его на землю. Разведчики, которые впервые воочию увидели то, о чем им рассказывали старшие по призыву солдаты, стояли, не в силах стронуться с места. То, что сейчас произошло на их глазах, поразило их, как гром небесный. В течение нескольких секунд пятеро боевиков расстались с жизнью, но при этом никто не успел заметить даже движений ножа в руках Седого – настолько молниеносно это было…

Самое интересное, что никто специально его этому искусству не учил. Видимо, оно было заложено в его естество на генетическом уровне предками: по отцу – запорожскими, а по матери – полтавскими казаками. Он вспомнил, как в далеком босоногом детстве обнаружил на «горищи» в доме прабабушки Феклы, в прошлом – сестры милосердия Отдельного Кавказского кавалерийского корпуса, казачью шашку, закутанную в полуистлевший кусок мешковины. Напрягая все свои детские силы, с огромным трудом извлек ее из ножен и завороженно смотрел на матовую, побитую от времени глубокими раковинами, поверхность клинка. Затем спустился с чердака и, подойдя к молодой, в руку взрослого человека толщиной вишенке, держа шашку за рукоять двумя своими детскими ручонками, вдруг одним ударом – наискось с потягом, срубил ее. С криком выбежала из хаты бабушка, однако сидевший за столом под старым вишневым деревом дед Кондрат остановил ее, удержав за подол. «То будэ добрый казак», – сказал он, кивнув на малыша, которому в тот год исполнилось всего семь лет и в сентябре он должен был идти в первый класс. С тех пор, приезжая на каникулы к бабушке, он доставал с чердака шашку и подолгу рассматривал тусклый клинок, трогая пальцами многочисленные зазубрины на его боевой части, и в голове его рождались видения конных сражений его предков-казаков с кочевниками-степняками, с польскими шляхтичами, с татарвой, с немчурой. В 14 лет он уже обладал недюжинной силой и мог за несколько секунд, работая шашкой крестовидными махами справа-налево и слева-направо, изрубить в щепки довольно толстые чурки. А со временем так же самостоятельно освоил и работу с ножом.

В Афганистане он уже метал ножи с двух рук, точно кладя два клинка в круг размером с донышко от кружки. Но одно дело показательные выступления перед командованием и совсем другое – реальная война…

Тряхнув головой, Седой отогнал мимолетные воспоминания детства и боевой юности и обернулся к разведчикам, которые стояли, разинув рты. Он пинками привел их в чувство и, ловко вырвав затвор пулемета, забросил его в ночную темень. Затем шепотом приказал спрятать пулемет и тела боевиков в кусты и двигаться дальше.

Группу Шайтаныча обнаружили у мусорных баков на пустыре. Смертельно усталые, утомленные длительным преследованием, в изодранном обмундировании, они сидели, подставив лица колючему ветру. Шайтаныч коротко рассказал, как они оторвались от наседающих «духов», поставив дымовую завесу и уйдя на площадку для мусорных контейнеров, огороженную невысокой кирпичной оградой, где никому бы и в голову не пришло их искать. Над ранеными разведчиками, укрывая их от непогоды, матросы держали растянутыми набухшие плащ-палатки. Отдельно лежал плотно укутанный палаткой погибший моряк.

– Кто? – спросил Седой.

– Старший матрос Игорь Круглов, – ответил погасшим голосом Шайтаныч. – Если бы не он, мы не оторвались бы от преследователей. Игорь увел их за собой и уже раненый догнал нас. У нас на руках и умер.

Тело Круглова и раненых разведчиков погрузили на носилки, и группа отправилась в обратный путь.

Отягощенные нелегким грузом, обратно двигались очень медленно. Дважды приходилось ложиться на мокрую негостеприимную землю, пропуская патрули боевиков. Непосредственно перед десятиэтажкой вновь наткнулись на группу «духов», которую расстреляли практически в упор, и едва успели ввалиться под спасительные своды подъезда, как по стенам забарабанили пули проснувшихся от пальбы дудаевцев.

С рассветом возобновились атаки боевиков. В домах-дотах складывалась угрожающая обстановка. В доме, в котором находился НП Седого, «духи» овладели уже четырьмя этажами и продолжали наседать, постепенно оттесняя разведчиков на верхние этажи. Часть из них подорвалась на мине-ловушке в квартире с телами покойных боевиков на первом этаже, после чего они совсем озверели.

Начинала сказываться нехватка боеприпасов…

Из двух других домов также поступали неутешительные доклады: повсеместно боевики овладевали одним этажом за другим.