Девочка и призрак - Ханна Алкаф

– Тогда я уйду, – резко ответил он. – Уйду. Но ты увидишь, что от меня не так-то просто избавиться.

И он исчез со звуком, похожим на раскат грома.

Сурайя устало откинулась на подушки. Сердце гулко стучало в груди, и ровный ритм отдавался в голове эхом, принося боль. Однако, несмотря ни на что, она испытывала облегчение. «Розик скоро увидит, что так лучше для нас обоих», – подумала она с надеждой.

А пока она впервые за долгое время встретит новый день без пелесита на плече. Впереди столько открытий!

Глава пятнадцатая. Дух

КАК ОНА СМЕЕТ?! Как она смеет?!

Он всего лишь приглядывал за ней. Защищал её. Был её спутником, наставником, семьёй.

Любил её.

И вот как она ему отплатила!

Бросила его (прогнала!) ради обыкновенной смертной девицы!

Он ей покажет.

Покажет им обеим.

Глава шестнадцатая. Девочка

В ПЕРВЫЙ ДЕНЬ без Розика Сурайя проснулась, чувствуя себя лёгкой, как облачко. Она парила, выполняя обычные утренние дела: почистила зубы («Молодец, Сурайя»); приняла душ («Ой, вода холодная»), тщательно вытерлась полотенцем («Вот так»). Было непривычно, что единственным голосом, звучащим в голове, оказался её собственный. Настроение было лёгким и беззаботным, мысли бурлили, словно пузырьки в стакане колы со льдом. И Сурайя пронесла это ощущение через весь день. И через другой. И через следующий… Розик был хорошим другом: она могла признаться себе в этом. Однако дружба с ним напоминала хождение по канату: приходилось продумывать каждый шаг, каждое действие. Быть бдительной и осмотрительной, всегда настороже. Никогда не расслабляться.

И хотя Цзин лежала в больнице, хотя Сурайя переживала за подругу, хотя бо́льшую часть времени она была одна, хотя ей было немного совестно за своё хорошее настроение… всё же в определённом смысле Сурайя была счастлива. Она часами сидела с Цзин, играя в карты и рассказывая ей об учителях, одноклассниках и школьных невзгодах, в ответ выслушивая истории о врачах, медсёстрах, пациентах и их посетителях. Страница за страницей заполняла альбом (рисунки выпрыгивали из ручки, словно в кончике стержня прорвало плотину). Часами читала, сидя в лужице солнца на камнях у реки и пытаясь не думать о том дне, когда они были тут с Розиком в последний раз, и о жестоких словах, которыми они тогда обменялись. Сказать по правде, она старалась вообще не вспоминать пелесита.

Разумеется, нравилось это Сурайе или нет, ей пришлось вспомнить о нём совсем скоро.

Расставаться с другом (особенно если он существо сверхъестественное) всегда хлопотно. Такой отвергнутый друг выражает своё недовольство способами, выходящими далеко за пределы человеческих возможностей.

Первым признаком ярости Розика стал запах.

Он возник через несколько дней после разрыва. Странные тревожные сны, которые Сурайя толком и не помнила, по пробуждении сменились жутким смрадом, зловонием тухлых яиц и разлагающихся трупов. Вонью настолько отвратительной, что девочку едва не стошнило.

Она выпрыгнула из кровати и вылетела из комнаты, чтобы найти мать.

– Мама, – позвала она, зажав нос. – Что за жуткий запах?

Однако мама, продолжая нарезать морковь для супа, лишь озадаченно посмотрела на неё:

– Какой запах?

Сурайя уставилась на неё, открыв рот:

– Что значит «какой запах»?! Этот, похожий на… на… на запах мусоровоза в жаркий день!

И поскольку мама явно удивилась, Сурайя сообразила, что этот запах не чувствует никто, кроме неё: ни мама, ни одноклассницы, ни учителя, ни Цзин со своей мамой, когда Сурайя навещала их в больнице, – ни одна живая душа, только сама Сурайя.

Она поняла, что это Розик наказывает её за то, что, с его точки зрения, было предательством. Розик ожидал, что она позовёт его обратно, извинится, будет молить о пощаде…

Однако если он на это рассчитывал, то, значит, совсем её не знал. Сурайя, стиснув зубы, терпела запах. Шли дни, а она терпела. Она терпела, когда он обволакивал язык и делал пищу несъедобной. Терпела, когда он сквашивал воду у неё во рту. Она терпела, когда он покрывал её слоем грязи, которая не смывалась под душем. По ночам, когда она наконец засыпала, он пробирался в её сны и окрашивал их в мрачные тона.

Вторым признаком стали кошмары.

Однажды, придя домой из школы, она застала маму на кухне. Та помешивала содержимое кастрюли на плите.

– Накрой на стол, – попросила мама, наливая дымящийся карри в большую белую миску. Сурайя стала доставать стаканы из шкафчика над раковиной и расставлять большие синие тарелки точно посередине жёлтых подставок. Мама положила на тарелку рис и большую порцию густого карри с кусками чего-то, чего Сурайя никак не могла разглядеть. Вместе они прочитали предобеденную дуа, и Сурайя принялась за еду. Аккуратно подцепив горсть риса, карри, свежей зелени и самбала рукой, она отправила еду в рот. Было вкусно, хотя Сурайя никак не могла разобрать, что это за мясо. Каждый раз жуя, она пыталась отгадать. Рыба? Курица? Быть может, говядина? Ответ то и дело ускользал.

Наконец она повернулась к матери:

– С чем это карри, мама?

– С дамскими пальчиками, – ответила мать, спокойно продолжая жевать.

Сурайя нахмурилась.

– Не может быть, – возразила она, ковыряя лежащие на тарелке кусочки. Они ничуть не походили на длинные зелёные стручки, которые мама частенько добавляла в карри или жарила в самбале. – Вкус не овощной, а мясной.

Мама уставилась на неё так, словно Сурайя произнесла величайшую глупость в мире.

– Да нет же, – сказала она. – Это дамские пальчики. – Она подняла миску и сунула её Сурайе под нос так, чтобы дочь собственными глазами увидела плавающие в густом коричневом бульоне человеческие пальцы: одни длинные и тонкие, другие короткие и пухлые, одни с ногтями, другие с оголённым мясом в том месте, где должен быть ноготь. – Было непросто собрать достаточно, – произнесла мама как ни в чём не бывало. Сурайя поперхнулась. – Но в итоге я справилась. Всего-то нужен хороший острый нож…

Девочка не дослушала, потому что закричала, и именно звук собственного крика, звенящий в ушах, пробудил её от сна. По лицу бежал холодный пот.

Этот кошмар был только началом. За ним последовали другие, множество других. Порой она видела по два-три за ночь. Днём, когда мир заливал свет, она часто размышляла о том, что её сны были бы не так страшны, населяй их, как полагается, странные существа и жуткие чудища. Такое она могла вынести. Но кошмары являлись искажённой версией реальности, яркими сюжетами, которые начинались совершенно нормально и быстро выходили из-под контроля. И они казались настолько правдивыми, что