Девочка и призрак - Ханна Алкаф

Жизнь шла своим чередом, делая Сурайю счастливой, как никогда.

Глава одиннадцатая. Дух

НУ А КАК же Розик?

Розик поймал себя на том, что, пока Сурайя смотрела фильмы, ела лакомства, часами смеялась и болтала с Цзин, он снова и снова задаётся этим вопросом: «А я? Как же я, Сурайя, как же я?»

Они теперь не нежились вместе на солнышке, не лежали на холодном кухонном полу, спасаясь от жары, и не устраивались на переплетающихся ветках деревьев, Сурайя больше не болтала ногами в воздухе, когда они разговаривали. Она всё реже и реже обращалась к нему, свернувшемуся в кармане её школьной рубашки и прислушивающемуся к ритму и музыке её дня. Во время длинных поездок на автобусе от Цзин домой она частенько дремала, и Розику оставалось лишь смотреть в окно на оранжевые и розовые полосы, прошивающие темнеющее небо. А дома между ужином и отходом ко сну они едва перекидывались парой слов. «Спокойной ночи, Розик», – желала ему Сурайя сонно, когда они сворачивались в клубок, как все эти годы. Однако, даже когда она мирно спала в его объятиях, Розик чувствовал, что теряет её. Их связывала кровь – так уж повелось, – и всё же Сурайя ещё никогда не была такой далёкой.

– Тебе не кажется, что ты проводишь слишком много времени с этой девочкой? – спросил он её однажды, пытаясь скрыть волнение и раздражённую нотку, прокравшуюся в голос.

– Не думаю, – ответила Сурайя, озадаченно улыбаясь. – По крайней мере, она не жалуется. А что?

– У тебя почти не остаётся времени на других. – Под «другими» Розик на самом деле подразумевал себя, но надеялся, что Сурайя дойдёт до этого своим умом. Он испытывал смутную неловкость от мысли о том, чтобы вывернуть перед ней свои чувства наизнанку.

– Вообще-то она единственная, на кого я хочу тратить время, – сказала Сурайя. И от того, как она рассмеялась, произнеся это (так беззаботно и беспечно), грудь Розика словно разорвало на части.

К тому же он не знал, как быть. Что скрывается за этим беспокойством, этим чувством потери? Одиночество? Страх? Обида? Дух понятия не имел. Он понимал лишь, что это ему совсем не по нраву. «Пелеситы, – говорил он себе, – не должны ничего чувствовать. Значит, я не могу ничего ощущать, верно? Верно».

Единственным, что помогало Розику удержаться на плаву, пока он пересекал загадочное море новых эмоций, было кое-что прекрасно знакомое: гнев.

Гнев был благостным. Гнев был родным. Гнев – это пища для тёмного духа вроде него. С ним можно работать.

Но как?

Розик знал, что источником его гнева была Цзин Вэй. С её самодовольной ухмылочкой, раздражающими смешками и нашёптываниями на ухо. Цзин Вэй, которая явилась в школу со своим предложением дружбы и отняла у него Сурайю. Совсем как ведьма завлекала детей своими превосходными джамбу, от которых у них текли слюнки…

Вот почему он направил гнев на Цзин Вэй.

Поначалу это были мелкие проказы. Пропавшая книжка, одна из её любимых. Царапина на любимом диске со «Звёздными войнами» («Империя наносит ответный удар» намного превосходит остальные части», – убеждала Цзин Сурайю). С тех пор диск перестал проигрываться. Удар в лицо во время игры в нетбол разбил очки Цзин на три части и оставил синяк на щеке. Чернильное пятно, распустившееся на страницах её сочинения на английском, съело аккуратно выведенные слова так, что разобрать можно было лишь треть. За это Цзин схлопотала хлёсткий удар по костяшкам пальцев тяжёлой деревянной указкой мисс Лоу (мисс Лоу не прощала небрежности в домашней работе). Дырка в кармане передника, в которую выпали карманные деньги, и Цзин пришлось обойтись без новой фигурки «Тысячелетнего сокола», на которую она долго откладывала. «Не знаю, как это произошло, – сказала она Сурайе, смахивая слёзы огорчения, снова и снова выступающие на глазах. – Такого никогда не случалось!»

Всё это можно было списать на невезение или невнимательность. Его проделки ни разу не вышли за рамки. Так что у Сурайи не было причины с подозрением поглядывать на Розика и его усики.

Во всяком случае, он так думал.

Это был прекрасный субботний вечер. Один из тех, когда синее небо усеяно пушистыми белыми облачками, а на улице достаточно солнечно, чтобы всё вокруг заливал тёплый свет, но и довольно свежо, чтобы прогулка дольше пяти минут не казалась пыткой.

– Разве ты сегодня не… с подружкой? – спросил Розик, когда Сурайя заправляла кровать. Волосы её ещё были влажными после душа. Он не смог заставить себя произнести имя Цзин.

– Не сегодня, Розик, – сказала она, разглаживая простыни и складывая одеяло аккуратным прямоугольником. – Я подумала, что мы можем провести этот день вместе.

– Только ты и я? – Он вдруг ощутил лёгкость, словно кто-то поднял невидимый камень с его спины.

– Как в прежние времена, – Сурайя улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ.

– Что ж, здорово, – сказал он. – Чем займёмся?

– Тем же, чем и всегда, – ответила она, беря альбом для рисования и цепляя ручку на скрепляющую его пружинку. – Пойдём к реке.

Речка была маленькой, ненамного больше ручейка. Иногда она была спокойной и неспешно текла между травянистых берегов, а порой, раздувшись от дождей, бежала быстро и стремительно, смывая и проглатывая целиком всё, что встречалось на пути.

Однако там, где сидели Сурайя и Розик – на краешке скалы, чуть выступающем над водой, – было безопасно. Да и расположение казалось удачным: деревья отбрасывали на них сверху тень. Солнечные лучи, проникая сквозь листву, испещряли воду красивыми узорами света и тени. Сурайя сидела по-турецки, склонившись над альбомом. Ручка деловито скользила по странице. Розик свернулся на нагретом местечке и мечтательно смотрел, как над рекой летают стрекозы. Он был готов просидеть так весь день, но тут Сурайя заговорила:

– Розик.

– Хмм? – Он поглядел на неё, ему было тепло и уютно-преуютно. Он начинал клевать носом.

– Хочу с тобой кое о чём поговорить. – Она положила ручку и посмотрела прямо на него. На странице были нарисованы деревья; дорожка, ведущая в лес; ветки переплетались так тесно, что сквозь них не проникал свет, каждый листик был тщательно выведен чернилами.

– О? – Он приподнялся, стряхивая с себя дрёму. – О чём?

– О Цзин.

При упоминании этого имени у Розика защипало уши, одного его звучания было достаточно, чтобы разжечь в груди пелесита искорки гнева. Голос Сурайи звучал серьёзно. На мгновение он даже подумал, что она собирается сказать, что не хочет больше дружить с Цзин Вэй. Он пришёл в такой восторг