Падди Кларк в школе и дома - Родди Дойл

Маманя не захлопнула дверь, только слегка прикрыла. Мы ждали, что папаня хоть пошевелится, хоть даст нам понять, что делать. Он перегнулся и дёрнул дверь на себя. Она со стуком закрылась. Выпрямляясь, папаня закряхтел.

Синдбад зализывал руку.

— А куда маманя пошла? — расхрабрился я.

Папаня вздохнул и повернулся, так что я увидел его профиль. Но ничего не ответил. Он уставился в зеркало заднего вида. Глаз папани я не видел. Синдбад привычно понурил голову. Я протёр запотевшее заднее стекло, а ведь не хотел его трогать, пока не вернёмся. Мили и мили песка, никаких следов мамани. Я неправильно сидел. У папани за спиной.

— Она в туалет пошла?

Я снова протёр стекло.

Дверь открылась, и в машину влезла мама, пригибая голову, следя, чтобы Кэтрин ни обо что не стукнулась. Мокрые волосы облепили ей спину. Ничего она нам не принесла.

Маманя помолчала и обратилась к папане:

— Очень сыро для Кейти.

Папаня завёл машину.

— Ты вырастешь высокий-превысокий, — проговорила маманя, пытаясь застегнуть мне штаны. Молния, похоже, поломалась.

— Скоро станешь высоченный, как папаня.

Я мечтал стать высоченным, как папаня. Недаром меня назвали в его честь. Я специально ждал, не показывал молнию, пока папаня уйдёт на работу, чтобы он не принялся чинить. Он бы починил, а я надеялся, что застёжка сломалась окончательно и бесповоротно. Я ненавидел эти брюки. Жёлтые вельветовые брюки. Раньше их носил двоюродный брат. Они были какие-то не мои собственные.

Маманя с ожесточением поддёрнула брюки, стянула ширинку, чтобы молния зацепилась и пошла. Я не то что не надувался — наоборот, втянул живот.

— Да ну, без толку, — сказала мама и отпустила молнию.

— Накрылись брючки. Больно быстро растёшь, Патрик, — добавила она, как будто имея в виду что-то другое.

— Надо бы булавкой, — и тут маманя увидела моё лицо.

— Только на сегодня, только на сегодня!

Все твердили в один голос: сегодня проверяют БЦЖ. А Хенно ничего не сказал. Только скомандовал — в очередь попарно, в передней комнате снять свитера, рубашки и майки. Кто замешкается, будет иметь дело с ним, с Хенно. Двое уже зашли, но не вышли. За нами должен был присматривать Хенно. Но не присматривал — умчался наверх, в учительскую чаю попить со словами:

— Малейший шум будет мною услышан. Не извольте беспокоиться.

Он громко топал по деревянному полу, и в коридоре раздавалось гулкое эхо. Целую вечность мы умирали от ожидания.

— Шёпот в стенах школы недопустим. Помните, я всё слышу.

И умчался. Топот так и раздавался по лестнице. Потом затих.

Иэн Макэвой смекнул, что стена его надёжно защищает, и затопал ногами, передразнивая Хенно. Все так и покатились со смеху, но внезапно замолчали: сейчас спустится. Не спустился. Мы всей толпой затопали. Но никакая наша обувь не шла в сравнение с буцалами Хенно по силе и громогласности топота. Никто не галдел, не дрался — все сосредоточенно топали.

БЦЖ, проверяют БЦЖ.

А если прививки не все, то что?

Должно быть три прививки, это и есть БЦЖ.

— Прямо там и привьют недостающее.

Прививки треугольником на левом плече. Смешные кружочки на коже.

— Значит, у тебя полиомиелит.

— Что ты несёшь, какой у меня полиомиелит!

— Значит, будет полиомиелит.

— Не обязательно.

Дэвид Герахти из нашего класса, больной полиомиелитом, стоял за нами в очереди.

— Герахти, а Герахти, — спросил я, — тебе БЦЖ делали?

— Ага, — ответил Герахти.

— Тогда почему же у тебя полиомиелит? — полюбопытствовал Злюк Кэссиди.

Очередь распалась и обступила Герахти.

— Да почём я знаю, ребята? — пробормотал он, — Я ж не помню.

— Может быть, ты такой родился?

Дэвид Герахти скорчил такую мину, что стало ясно: сейчас разревётся. Очередь распрямилась, все пытались отойти от заразного Герахти как можно дальше. Первая пара всё не выходила.

— Если пить воду из унитаза, точно будет полиомиелит.

Тут дверь распахнулась и вышли оба: Брайан Шеридан и Джеймс О'Киф. Одетые. Не бледные, не испуганные. Не заплаканные. Другая пара зашла.

— Что, что они там делали?

— Ничего такого.

Оба не знали, что делать дальше. Возвращаться в пустой класс — чего ради? Идти домой — Хенно убьёт. Сняв свитер, я кинул его на пол.

— Что они делали?

— Да ничего, — промямлил Брайан Шеридан. — Смотрели просто.

Он как-то резко скис, помрачнел лицом, завозился с ботинком. Я аж перестал снимать рубашку. Кевин схватил Шеридана за ворот.

— Отзынь!

— Что они там делали? Признавайся!

— Смотрели на меня.

Физиономия у него была просто малиновая, он так и отворачивался от Кевина, чтобы тот не увидел его малиновой физиономии. Сейчас и этот заревёт.

Джеймс О'Киф краснеть не стал.

— На яйца наши они смотрели, — сообщил он.

Стало тихо-тихо, аж слышно, как повизгивали об линолеум резиновые наконечники Дэвидовых костылей. Джеймс О'Киф уставился в конец очереди. Он сознавал свою власть, и сознавал, что это ненадолго. Кровь моя застыла в жилах. Джеймс О'Киф был убийственно серьёзен. Он не шутил, нет, не шутил.

— Отвянь!

Кевин отвял.

— Зачем?

Джеймс О'Киф даже не удостоил нас ответом. Плохи наши дела.

— Нет, правда, зачем?

— Просто смотрели?

— Ага, — снизошёл Джеймс О'Киф. — Она наклонилась и рассматривала прямо. Мои. А евоные — трогала.

— Неправда! — закричал Брайан Шеридан, — Не трогала она!

Чуть опять не расплакался.

— Нет, трогала, — не унимался Джеймс О'Киф. — сам ты врёшь, Шерро.

— Не трогала!

— Такой палочкой, — уточнил Джеймс О'Киф.

Мы аж застонали: «Да не тяни ты!»

— Палочкой! Палочкой, не руками! — простонал, изнемогая, Брайан Шеридан. По лицу его было понятно, как это важно, что палочкой, а не рукой.

— Не руками! Не пальцами!

Он еле успокоился, и лицо его пошло алыми и белыми пятнами. Кевин схватил Джеймса О'Кифа, я набросил ему на шею свитер петлёй. Нам требовалось знать, зачем палочка, больше, чем прочим: наша очередь приближалась.

— А ну, говори!

Я хорошенько придушил О'Кифа.

— Говори, О'Киф! Мы тебя слушаем.

Я приотпустил свитер. На горле Джеймса горела красная отметина. Мы не шутки шутили.

— Она подняла его яйца палочкой. Такой, как от мороженого.

Он обернулся ко мне:

— А тебя я достану, будь уверен.

Кевину ничего не сказал, а мне сказал.

— А зачем? — спросил Иэн Макэвой.

— Посмотреть с обратной стороны, — провозгласил Джеймс О'Киф.

— Зачем?

— Я почём знаю?

— Проверить, нормальный он или нет.

— И он нормальный? — обратился я к Брайану Шеридану.

— Да!!

— Чем докажешь?

Дверь распахнулась, вышли ещё двое.

— Она тебе трогала этой палочкой? Трогала?

— Не-ет. Она ж только глянула? Ребят, докажите.

— Только глянула.

— И как тебе понравилось? — вопросил Кевин.

Брайан Шеридан зарыдал.

— Да она ж только глянула.

Мы от него отстали, потому что шли следующими. Я скинул рубашку и куртку, и тут только забеспокоился.

— А что ж мы должны целиком раздеваться?

Мне ответил Джеймс О'Киф:

— Там ещё много чего делают.

— Чего делают?

Двое в предбаннике отчаянно копались. Медсестра взяла их за локти и решительно повела в кабинет. И дверь прикрыла.

— Это она? — шепнул я Джеймсу О'Кифу.

— Она, она, — сказал он.

Та самая, с палочкой. Та, что опустится на колени и будет разглядывать наши яйца. Медсестра, кстати, совсем не казалась такой ужасной. Более того, была симпатичная. С улыбкой на лице она вела наших в кабинет за локти. Волосы взбиты в пышный узел, и несколько прядок падали на лоб и на уши. Без шапочки. Молодая.

— Дерьма-пирога, — простонал Дэвид Герахти.

Мы разразились смехом, потому что это было смешно, да и потому, что «дерьма-пирога» выдал именно Дэвид Герахти.

— У тебя и яйца полиомиелитные?

Кевин не получил того, на что рассчитывал. Герахти бодро подтвердил:

— Ещё какие полиомиелитные. Их она трогать не захочет ни за какие коврижки.

Тут мы опомнились.

— Чего они там делают?

Брайан Шеридан стал рассказывать. Пятна сошли с его физиономии, и он снова сделался на себя похож.

— Доктор слушает через трубочку. Спину и живот.

— А трубка холоднющая, — влез Джеймс О'Киф.

— Ага, ага, — поддакнул Шеридан.

— Ага, — подхватил парень, который недавно вышел, — самое противное — эта трубка.

— А БЦЖ смотрят?

— Ага…

— Сколько можно одно и то же…

Я снова проверил свои прививки Все три отметины на месте. Выделяются чётко, как на верхушке ореха. Я проверил заодно и Кевиновы БЦЖ. Тоже никуда не делись.

— А уколы делают? — спросил кто-то.