Непреклонные - Инна Тронина

— Лариса Якшинская. Я вам адрес дам, — пообещал Кулдошин. — Нет, Лариса в тот вечер не приезжала к нам и домой не звонила. Не исключено, что она по мобильнику отменила встречу, но Жамнов в машине ничего такого не слышал. С Ларисой вам встретиться нужно. Вдруг она ещё что-то знает? Женщины ведь друг с дружкой более откровенны. Но Никифор был не один, кажется мне так, по крайней мере. Он говорит, что занимался, — в Политехе ведь учится. Только потом соседи с девятого этажа в дверь позвонили. Сказали, что нашли Наталью.

Кулдошин поднялся из-за стола, ушёл в соседнюю комнату. Через минуту вернулся, протянул мне вырванный из блокнота листок.

— Вот Ларкин адрес и телефон, держите. Думаю, что она с вами встретится. Особых заносов за ней не замечал — нормальная баба. Но она сейчас в Греции, прилетит в воскресенье. Тогда и пообщаетесь…

— А откуда вы взяли, что в тот вечер у Никифора кто-то был? Вы только подозреваете или можете что-то доказать?

— Точно доказать не могу, но из бара бутылок водки тогда пропала из бара. Вряд ли парень будет выпивать один. Может, кто-то из института к нему пришёл, не знаю. И ещё. Когда звонил в баню, сказал такую фразу: «Мы раз пять выходили её встречать, а она не шла…» Кто это «мы»? Потом объяснил, что от волнения оговорился. Встречать мать выходил он один, а соседи присоединились позже, когда в лифте нашли тело. Но если кто-то был, почему Никифор об этом умалчивает? Он ведь просто так может меня злить, даже в такие страшные дни. Он не одобрял мать, когда та пошла за меня. Юношеский максимализм взыграл в его душе. Парень не подумал, что их у матери восемь человек, и нужна подмога, защита. Мол, их пять братьев, и они в состоянии постоять за честь семьи. Сопляки, он ведь самый старший. Остальные — совсем мальчишки. — Кулдошин махнул рукой. — Другие-то пацаны покладистые, а этот упёртый. Видит, как мне тяжело, и постоянно намекает, недоговаривает, чтобы добить. Теперь-то, без матери, с ним совсем не совладать. Может, вы сумеете узнать, кто был у Никифора тем вечером? Но не Лариса — точно!

— Договорились. Попробую выяснить.

Я мечтала хотя бы о часике крепкого сна. Но перед тем нужно принять душ с дороги, привыкнуть к своей комнате, которую мне выделили на втором этаже. Мой чемодан Жамнов давно отнёс туда.

— А Алексей не знает, кто мог быть с Никифором?

— Понятия не имеет. Он же в квартиру не заходил, а Наталья ничего не говорила. Просто заявила, что он свободен до завтра.

— Понятно. — Я с трудом, опираясь на столешницу, встала. — Спасибо за угощение, за подробный рассказ. Но я всё-таки ещё раз хочу спросить вас о личном. Мне это нужно для следствия. Вы говорите, что были в натянутых отношениях с пасынком. Что это означает в данном случае?

— В смысле — мог ли он убить? — догадался Кулдошин. — Нет, ни за что! Грубость, бравада, подчёркнутая независимость. Нежелание называть меня отцом и на «ты»… Вспомнил бы лучше, как родной батька их бросил! И с тех пор не написал ни разу, не позвонил. А уж о материальной помощи и речи не было. Наталья даже не знала, жив ли Пермяков. Всероссийский розыск ничего не дал. Но, мне кажется, Никифор и родного папу не признал бы. В его возрасте парни считают, что во всём правы, а взрослые их притесняют. Но чтобы убить, да ещё свою мать, — нет! Он и меня-то не жалует из ревности. Но учится на «отлично», повышенную стипендию получает, целыми днями сидит за компьютером. У Натальи на него вся надежда была. Остальные-то — средненькие…

Меня всё сильнее интересовал именно этот странный мужчина, который взял замуж женщину не с одним, а с восемью детьми, да ещё все годы совместной жизни беззаветно любил её. В том, что горе Кулдошина искреннее, я ни на миг не усомнилась.

— Вы удивительный человек, Юрий Иванович. Обычно мужчины боятся даже одного ребёнка, которым обременена избранница. А вы… Очень любите детей? Лично я с такими подвигами ещё не встречалась.

— Если любишь женщину, надо любить и её детей, — сразу же ответил Кулдошин.

Он дёргал висящую на шее серебряную цепь, и на правой его руке я увидела громадный перстень из того же металла.

— Даже не то что надо, а само это получается. А что до Никифора, то и с родными детьми бывают конфликты.

— Ваш брак с Натальей Лазаревной первый? — поинтересовалась я.

— Нет, второй. Я родом из Ростовской области, из городка Шахты. Там и жила моя первая любовь. Она изменила мне, когда я в госпитале валялся после Афганистана. Потом я тренировался на базе «Вымпела» в Подмосковье, стал советским «коммандос». Сосны, малинник, деревянные корпуса, скворечники на каждом дереве… Прямо как в пионерском лагере! Когда мне было двадцать, «Вымпелу» передали базу отдыха в Балашихе. Мы были лучшими по медицинским показателям, по интеллектуальным данным. Но последнее больше касалось разведчиков… «Вы будете — круче некуда! Все виды единоборств… Рэмбо против вас — хулиган с рогаткой!» Язык, диверсионное дело, в перерывах — драки с балашихинскими. Кафе, в котором происходили разборки, в память о фингалах называли «Бычий глаз». Так я начинал, а уже после попал «за речку», то есть в Афганистан. Первой жене из Кабула джинсы «Ливайс» привёз, кожаную куртку. Сам курил «Мальборо». В начале-то восьмидесятых! Тогда, конечно, я был ей нужен. Меня даже называли «дяденька-шпион». Потом — ранение, последствия, увольнение из «Вымпела». Хорошо, что детей не успели завести, а то бы я не смог их бросить. Но другим довелось пережить позор и унижение девяносто первого, когда КГБ и СССР смешали с грязью. А я к тому времени мотался по стране, брался за любую работу. К себе в Шахты решил не возвращаться — там ведь жила бывшая жена. И я не ручался за себя — боялся убить, если встречу на улице. Жил в общагах, в комнатах «на троих», и всё мечтал о доме, о большой семье. Раз в год ездил в Балашиху. Выпивали там с ребятами, поминали погибших возле чёрного обелиска под берёзой у проходной. На мраморе — щит, меч и буква «В». Мы называли её — «проходная возле ДорНИИ». И каждый год я говорил бывшим сослуживцам, что ещё не женат. Бабы у меня были, но ни одну из них я не видел своей супругой. Поверьте, что выгоды, денег, покоя я не искал. Иначе как бы я женился на многодетной матери? Божественный свет в ней был, необыкновенная сила. Я совершенно случайно отправился в баню именно тогда, когда Наташка выгоняла оттуда накачанных «братков». Я был потрясён. Блондинка — хрупкая, изящная, ухоженная, на каблучках… И рвёт зубами руку бандюгана! Костюм на ней был брючный, зелёный в тонкую белую полоску. Мне будто кровь в голову ударила, и что-то толкнуло к ней. Вы любили по-настоящему, Оксана?

— Да, — ответила я негромко, но Кулдошин сразу поверил.

— Про это только в книжках пишут, но так оно и было. Когда я подошёл на улице, специально подкараулив и заранее купив цветы, Наташка даже не удивилась. Вроде так и должно быть, чтобы чужой мужик пытался завязать знакомство. Потом говорила, что от меня теплом повеяло. Словно мы впотьмах блуждали, друг друга искали, и, наконец, встретились. Она могла за психа меня принять, за маньяка. Безработным был, только что из автосервиса уволился. Городской прописки нет, жить негде. А Наташка улыбается. И я стою — рот до ушей. Сам не поверил бы… А через полчаса мы уже чувствовали, что сто лет знакомы. Мне глаза её понравились. У Милки такие же — золотистые, в точечку. Ни одна из дочек на Наталью так не похожа. Все пошли в Пермякова.

Кулдошин сжимал и разжимал громадные кулаки. А я подумала, что испугалась бы такого детину на месте Натальи Лазаревны, даже если бы он подошёл с цветами.

— Когда она про детей сказала, я не поверил сперва. Решил, что хочет оригинальным способом отделаться. Прямо прогнать стесняется, а тут, по логике вещей, я сам удрать должен. Говорю: «Веди домой, показывай, а то не поверю! Я что, многодетных баб не видел?» А она паспорт достаёт, где чёрным по белому — восемь детей! Читаю и балдею — Евдокия, Ефросинья, Прасковья, Никифор, Семён, Митрофан, Кондрат, Герасим… Оказывается, всех батюшка по святцам называл. Ни одного имени Наташка сама не выбрала. Так же и с нашим общим Мишкой получилось. Все они, кроме младшего, Никаноровичи и Никаноровны. Потом я узнал, как сильно любит Наташка свою племянницу и её сына. Она хотела, чтобы мы с Милой поженились. Но я ответил: «Мне только ты нужна, а с Милой мы будем друзьями!» Так родилась наша семья. Ну, всё, теперь спать пора, — От Кулдошина не укрылась моя буйная радость. — Простите, если что не так. И разрешите проводить вас до двери вашей комнаты. Хотя мой дом — единственное место в этих краях, где вам гарантирована полная безопасность…

Мне казалось, что дурацкий сон продолжается, но я отлично знала — всё происходит наяву. Мы с Шестаковым медленно взбирались по пологому склону горы, щурясь от яркого солнца и держась друг за друга. Сверху доносилась новая модная песня — я узнала группу «Белый орёл».