Андрейка - Свирский Григорий Цезаревич

— Но все-таки Пушкина ты будешь читать в оригинале?

— А, ты из пушкинсонов! Пойдешь на славянский факультет?

— Я не из пушкинсонов, я из бахов. Если бы взяли в консерваторию!..

— Музыка здесь ничего не стоит. Математика в цене.

— Я еще не решил, куда пойду.

— Решишь, господин Бах, но если будешь говорить с акцентом, не получишь хорошую работу, круг друзей будет ограничен «выходцами» из из Се–Се–Се–Ре. Тебя устраивает канадский Брайтон Бич?! Да, есть и инженеры, ты прав. И просто приличные люди. Они расползлись по канадским фирмам, как муравьи. Забились каждый в свою щель. Им без английского труба. По-русски говорят — не замечают, что половина слов — английские... Папуасы с дипломами!

Андрейка улыбнулся:

— Строг ты, Вася!

— Я не Вася, я Уинстон.

— Будем знакомы, господин Уинстон... Черчилль? А, Хайкин! Хайкин! Хорошо звучит!

— Где Хайкин — жид, там «хорошо звучит». А здесь я не жид!

— Поздравляю, господин Уинстон. И вас, и себя. Но зачем скрывать, делать вид, что по-русски ни слова? Ты самого себя стыдишься.

— Будешь стыдиться, когда вечером тебя разыскивают по всем телефонам. Полдесятого — пора спать. А все party только начинаются... Опоздал — лишают телевизора... В канадском автобусе тихо, как в гробу, и вдруг моя маманя горланит: «Уинстон, ты чего прислонился головой к стене, я только что тебе голову помыла!» Иногда думаю, убил бы!

Андрейка улыбнулся, заметил задумчиво:

— Тут приходил один лохматый. С анкетой. Исследователь–советолог. Молчал–молчал, а потом выдал: «Люди из тоталитарных стран нетерпимы даже к собственным детям... » Это про тебя, а? Ходим вверх ногами, пора бы советским проблемам из кармана высыпаться.

— Идиот твой советолог! — вырвалось у Уинстона, — квадратное рыло... Тут при полной свободе мальчишки бегут и бегут из дома. Голодают, а к отцу–матери вернуться не спешат. Дома свободы нет...

Андрейка почувствовал: глаза влажнеют. Кэрен, Кэрен!.. Замолчал.

Андрейка начал постигать, отчего Уинстон Хайкин набит всякими страхами, пожалуй, лишь в тот день, когда отец Уинстона заехал за сыном и Андрейку позвали в гости; он побыл в их большом загородном доме час–другой и услышал семейную «эпопею»... Отец Уинстона был геофизиком на западе Канады, в городе Калгари. Приехали туда из Союза во времена нефтяного бума. Уже через полгода семья имела и двухэтажный дом, и две машины, и даже мопед для Уинстона купили в рассрочку, как и все другое.

И вдруг снова начался в мире кавардак с нефтью. Цены полетели вниз. Нефтяные компании провинции Альберта лопались одна за другой. Инженеров и геофизиков выстреливали на улицу, как из катапульты. Прежде всего, иммигрантов. Вернее, пришедших в компании позднее других... Все исчезло в один день: и двухэтажный дом, и машины, и мопед... Едва добрались до Торонто. Правда, в Торонто тут же устроились и снова купили и дом, и машину, и даже мотоцикл «кавасаки» для Уинстона, но в глубине глаз кудрявого здоровяка — отца Уинстона — затаился страх. Страх не исчезал даже тогда, когда здоровяк улыбался...

Только в тот день Андрейка начал понимать горячечную страсть Уинстона стать канадцем немедля...

Но сейчас, во время ланча, он иронически усмехался, слушая, как Уинстон Хайкин со страстью доказывал ему, что нет никакого смысла оставаться русским и даже признаваться, что ты оттуда...

— А тебя как зовут? — не мог успокоиться Уинстон, — Андрейка Купер! Андреевский флаг. Не имя, а демонстрация! Кстати, Купер. Ты бывший Куперман или Купермахер? — съязвил он на прощание.

Купер — именно такой была фамилия матери и бабушки. Андрейка оскорбился до жути, сжал пальцы в кулак.

— Fuck off , мистер Уинстон!

По счастью, прозвучал резкий, как пожарная команда, звонок. Все быстро дожевали свои булочки и разбежались по разным этажам и коридорам.

Андрейка остался один. Вздохнул печально. Затем вскочил и побежал на математику.

Математику читали в компьютерном классе. Вдоль боковой стены на длинной полке стояли компьютеры. От самых старых «IBM–PC» и кончая фантастическим «486». Названия он узнал позднее. Пока что он подбежал к одному «Apple Macintosh», над которым уверенно трудился какой-то приземистый улыбчивый кореец. А может, китаец. А вокруг толпились школьники.

На экране «Apple Macintosh» появились рисунки, вроде картинки Египта. Пирамиды Хеопса. Песчаные дюны. Над ними светлый круг — солнце. Одно нажатие кнопки, и день сменился ночью. Небо стало черным. Солнце превратилось в луну...

— Фантастика! — прошептал Андрейка. — Компьютер считает, запоминает, это я знал! Но что он талантливый график?

Те, кто работали с компьютерами раньше (а таких было большинство), уселись на стулья перед ними. Похоже, каждый у своего. Положив руку на коричневые или цвета беж приборы, ждали своего часа.

Андрейка отошел к партам, которые стояли посередине класса. На них усаживались те, кто не успел занять место у компьютера или попросту боялся к нему подходить.

Андрейка огляделся. В математическом классе, в который он попал, было много китайцев и канадских евреев. Впрочем, возможно, они не были евреями, а просто длинноносыми очкариками. Девочек раз–два да обчелся. Черных еще меньше.

Учителя пока что не было, вокруг его стола вертелись какие-то ребята в широких фланелевых свитерах–безрукавках и рубашках с цветными бобрами на груди. У некоторых на свитерах вместо бобра — фирменный зеленый крокодильчик. Свитера и фланелевки были дорогими и разными. Украшенными, кроме зверей, тропическими пальмами, парусниками или любимыми звездами рок–н–ролла.

Андрейка спросил незнакомого китайца, который оказался рядом, что это за новый клуб. Бобры зеленые, фирменные крокодильчики...

— О! — сказал китаец, и, считая, видимо, что больше объяснений не требуется, улыбнулся широко и добавил радостно, как сообщнику:

— Скоро наступит время, когда весь мир будет говорить на двух языках: английском и китайском.

— Этого нам еще не хватало! — тихо сказали за спиной у Андрейки.

Оказалось, там сидела девушка из Польши. От возмущения она даже отсела в сторону, поближе к учительскому столу, чтоб улыбчивый китаец, по крайней мере, не маячил у нее перед глазами.

И вдруг откуда-то донесся радостный возглас: «Spare». Это значит, свободный урок.

Ликование было всеобщим; кто-то схватил свою сумку с книгами и бросился к дверям, другие раскрыли учебники и погрузились в них.

Убежавшие толпой ввалились обратно. Слух оказался ложным.

— Идет! — возвестили они.

Учитель вошел, неся указку, как пику. Черный, как шахтер, только что поднявшийся из угольного забоя. Голова в мелких завитках. Впрочем, сказать об учителе «черный» — еще ничего не сказать. Кожа блестела, как после дождя, когда вдруг выглянет солнце. Андрейка слышал, столь антрацитово–черных людей нет даже в Африке. Только на Карибских островах.

Учитель написал на доске свое имя — Майкл Робинсон и двинулся к столу, длинноногий и мускулистый, брюки в обтяжку, белая рубаха с завернутыми рукавами — мышцы на руках так и играют. Пригнулся вперед, чуть покачиваясь, как покачиваются борцы перед схваткой. Сверкнул синеватыми белками глаз туда–сюда, оглядывая класс, подымавшийся неохотно. Положил руку на спинку стула, дождался, когда встанут все. И тогда лишь сел.

Раздался оглушительный взрыв. Андрейка не сразу понял, что «бобры» и «крокодильчики» подложили под его стул петарды, и вскочил в испуге.

На сухом и тонком лице учителя и мускул не дрогнул. Только обнажились в улыбке зубы, неправдоподобно белые.

— Как в Ливане!

Класс засмеялся дружно и по-доброму. Более над учителем математики не экспериментировали...

— Прошу поднять руки тех, кто никогда не решал математических задач при помощи компьютера, — спросил учитель, покончив с перекличкой. Голос у него был густой, молодой.

Поднял руку Андрейка. За ним, не сразу, еще треть класса. В основном Азия, Ближний и Дальний Восток.