Мед и лед - Поль Констан

В списке осужденных, готовившихся перейти в мир иной, сосед по камере Дэвида Денниса, который за одну ночь убил пятерых. Сначала он изнасиловал, убил и изуродовал мать, потом убил четверых спящих детей и, чтобы довершить свою работу, прирезал собаку. Конечно, он поджег дом. Теперь он просил о снисхождении и даже нашел себе оправдания. Какие оправдания? Подавленный вкус к смерти, неудовлетворенный инстинкт к убийству?

Дэвид Деннис, бедняга, сражался против обвинения в изнасиловании, которое находил возмутительным. Розарио рассказала мне, как он взбунтовался, прочтя судебно-медицинский протокол, в котором утверждалось, что травмы сексуального характера на трупе могли быть причиненными только «силовым проникновением». Дэвид потребовал, чтобы формулировка была аннулирована как необъективная. Эксперт объяснил, что он использовал термин «силовой» в медицинском смысле, что он просто хотел сказать о применении силы, не уточняя, было ли на то согласие жертвы. Адвокат Дэвида не счел нужным продолжать полемику.

А во время процесса эксперт стал подробно описывать вагинальные травмы, утверждая, что они были причинены при «насильственном проникновении». Он не просто не посчитался с возражениями Дэвида, но и ввел в заблуждение присяжных. «Насильственное проникновение» было страшнее, чем «силовое».

Дэвид потребовал провести независимую экспертизу, так как единственным доказательством изнасилования была формулировка официального эксперта. Но судья Эдвард отклонил запрос. Таким образом, присяжные не только поверили в изнасилование, но и наглумились над законом, вынеся приговор на основании единственного судебно-медицинского протокола, который, по мнению Розарио, был сомнительным, так как его составил врач, связанный с должностными лицами Роузбада.

Я восхищалась мужеством Дэвида, который защищал себя один, без средств, с адвокатом, не верившим в его невиновность и требовавшим, чтобы он признал вину: «Надо как можно скорее прекратить этот процесс, пока людей не стало от него тошнить! Никаких деталей, пожалуйста, и ни слова о теле! Вам этого не простят! Давайте признаемся в убийстве и будем отвергать лишь изнасилование, в противном случае вы знаете, что вас ждет».

Когда мы впервые встретились в «Гринливзе», Дэвид показал себя довольно искушенным в судопроизводстве. Он казался расстроенным тем, что я не потрудилась изучить его дело прежде, чем приехать к нему. Он хотел поговорить, но не о дожде и хорошей погоде, не о смертной казни в США, не об условиях заключения — благодатные темы, которые я ему подбрасывала, — а о своем деле и, в первую очередь, о предполагаемом изнасиловании, которое и отправило его в камеру смертников.

Он негодовал, что ни один свидетель не опроверг несправедливый отчет эксперта, что никто из его соседей не рассказал о сцене, которая произошла за неделю до убийства, когда Кэндис всем заявила, что ищет новых сексуальных ощущений и что провела ночь с ним. Она сама пришла в его комнату и осталась. И в ту ночь, когда произошло преступление, она отказалась возвращаться в Роузбад, как он ей предлагал, а осталась спать в его комнате. Этого было достаточно, чтобы доказать, что изнасилования не было, а если и было, то его совершил кто-то другой.

— Я и не предполагал, насколько сильно приревнуют меня эти парни. Между нами все было хорошо до того дня, пока они не познакомили меня с Кэнди и она не переспала со мной. Они почувствовали себя униженными.

Он говорил о Кэнди с большой нежностью. Как о подруге, о чьей ужасной судьбе он сожалел, ведь она оказалась еще ужаснее, чем его. Десять лет тюремного заточения, суд, апелляции, ожидание смертной казни не превратили Кэнди в главную причину его несчастий, не сделали из нее его врага. Он сожалел лишь о том, что до гробовой доски его имя будет связано с девушкой, которая, в сущности, была ему почти безразлична. Он не испытывал никакого чувства мести, ревности, тупой и опустошающей страсти, никакой жажды смерти, которые приписывал ему прокурор Бенбоу в своей обвинительной речи. Он смотрел на их связь как на то, чем она, в сущности, и была — новый эротический опыт для них обоих. Кэнди не любила его, а он не любил ее. Он любил Сьюзан и именно с ней хотел жить. Он никогда не рассказывал ей о Кэнди — конфетке, лакомстве, незначительном приключении.

Прокурор Бенбоу продолжал утверждать, что это все-таки было изнасилованием, а не добровольными сексуальными отношениями между пусть и несовершеннолетней, но довольно опытной девушкой и взрослым парнем. Но что в этом было бесчестного? Если Дэвид не задавался вопросом о возрасте Кэндис, так это потому, что она выглядела старше, да и в обстановке поголовной распущенности, царившей в Братстве, она вела себя как свободная девушка, имеющая сексуальный опыт. Прокурор Бенбоу настаивал, что произошло изнасилование, чтобы повесить на него убийство с отягчающими обстоятельствами. Эти два обвинения рассматривались отдельно, но в итоге были объединены в одно, исходя из ужасающей логики: он ее насилует, а потом убивает, чтобы она ничего не рассказала. Изнасилование стало причиной убийства. А убийство отягчалось изнасилованием. Дэвид повторял и повторял: изнасилования не было.

Когда он начал рассказывать об обвинении в нанесении увечий, я подумала, что плохо поняла, и пододвинулась ближе к стеклу. Он с первого дня требовал, чтобы провели экспертизу следов от зубов.

— Что вы сказали?

— Следы зубов.

— А!

— Почему ее так и не провели? Это единственное доказательство, — говорил он, тоже придвигаясь к стеклу. — Единственное, которое бы полностью меня оправдало. Они нашли мою сперму, нашли ее кровь, нашли наши следы в комнате и ванной. Но следы зубов не мои. И если я с самого начала добиваюсь этой экспертизы, так это потому, что я невиновен. Для судьи результат осмотра влагалища и тест на ДНК — достаточные доказательства, перевешивающие любые другие, но меня они не устраивают, мне их не достаточно! Надо заставить их, — говорил он мне, чеканя слова, — исследовать следы зубов! Это мой последний шанс.

22

Спустя десять лет и несчетное количество процедур, Розарио продолжала считать, что еще есть возможность пересмотреть дело, снять обвинение в изнасиловании и добиться экспертизы отпечатков. Весь процесс был сфальсифицирован. Флойд, защитник, назначенный судом, никогда не верил в невиновность своего клиента и даже не делал вид, что верит. Он был подставной фигурой, его лицо все время было обращено к судье Эдварду, его хозяину. Это его вина, что присяжные пошли на поводу у эксперта и не приняли во внимание отчет Россо, его вина, что Энтони повторно не вызвали в суд рассказать о событиях за неделю до убийства, начиная с вечера субботы, когда Кэндис пошла за Дэвидом в его комнату, и заканчивая тем самым памятным воскресеньем, когда она там осталась. Энтони должен был сказать на допросе под присягой, что Кэндис каждый вечер в течение всей недели приходила в комнату Дэвида, оставляла там трусики, носки, купальник, пользовалась его полотенцем, мыла волосы его шампунем, спала в его футболке.

Флойд не потребовал явки Энтони в суд, зато не воспротивился приглашению Дженет.

— Дженет?

— Дженет Ли, бывшей жены Дэвида, с которой он развелся за год до встречи с Кэндис. Если б вы только знали, как ужасно прошел развод, в чем она его обвинила, чтобы выбить максимум алиментов, с каким лицемерием лишила банковского счета и новенькой машины! Можно сказать, это она заставила его бежать и строить жизнь заново, в другом месте; он уехал, чтобы избавиться от ее преследований и постоянных требований денег.

Когда Марта увидела, как Дженет садится в отсек для свидетелей, ее сердце забилось точно так же, как тогда, когда Дэвид привел Дженет домой. Вводя ее в дом, он напевал свадебный марш «та-та-та-тааа, та-та-та-тааа». Девица была сухой, костлявой, в возрасте: она выглядела на все тридцать пять, хотя ей было двадцать девять, но ему-то было всего двадцать два. Она красилась, как девицы из рабочих кварталов: густой слой теней на веках, чересчур выщипанные брови, залитые лаком волосы. А на шее — бусы из белых шаров. «Та-та-та-тааа, та-та-та-тааа!» — не унимался Дэвид, обнимая ее за талию. Не нужно было даже говорить, что она официантка, разведена и воспитывает ребенка семи лет. Это было написано в складках вокруг ее рта, в выпирающем подбородке, на впалых щеках. В общем, тихий ужас.

Дженет верещала: «Милый! Сладкий! Супер!», как будто желая подчеркнуть контраст между холодностью расстроенной Марты и бьющей через край радостью, фальшивость которой выдавали какая-то сухость и усталость во всем ее существе. «Что такое?» — вдруг вспылил Дэвид. Между свадебным маршем и взрывом его гнева не было никакого перехода. «Что с тобой? Хочешь закатить сцену?» Он заявил, что Дженет Ли достойная женщина, что он не видит разницы между той жизнью, которую они с Мартой вели вдвоем, и той, которая будет у них вчетвером, так как у Дженет есть сын, а еще он с пафосом добавил, что Дженет уже была в браке и осталась одна, совсем одна. «Этот ребенок будет моим, — отчеканил он, — я его усыновлю и воспитаю». А потом они уехали. Марта ничего не сказала, и Дженет ушла с таким видом, словно ее лично оскорбили.