Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снова ощутив прилив слёз к глазам, но на сей раз светлых и сладких, Онирис шёпотом спросила:
«Ты ведь знаешь будущее... У Ниэльма получится стать моряком, как он мечтает?»
«С таким-то окружением — ещё б у него не получилось! — сказала Йеанн, переводя ласковый взгляд с мальчика на Онирис. — В вашей семье же почти все сплошь моряки. Утром тебе кое-что передадут... Там будет подарочек для мальца. Поцелуй его и скажи, что это от меня. И пусть не плачет обо мне. У меня всё хорошо. И ты не плачь».
С этими словами Йеанн коснулась лба Онирис невесомым поцелуем, после чего спрыгнула на серебристую дорожку. Ей даже ногами двигать не пришлось — дорожка сама отнесла её к сияющему кораблю. Едва Йеанн ступила на его палубу, как призрачные паруса надулись, и судно начало подниматься в воздух.
Глаза Онирис распахнулись. Занималась заря, не было ни Йеанн, ни сияющего корабля... Но на сердце осталась ласковая, чуть горьковатая грусть. Ниэльм спокойно спал в надёжных объятиях Арнуга, посапывая ему в плечо, в соседней каюте отдыхали батюшка Тирлейф с Веренрульдом.
Онирис поднялась, оделась и вышла на палубу, чтобы встретить этот удивительно безмятежный рассвет с улыбкой, а не со слезами. Когда первый луч Макши зарумянил паруса, на палубу ступила Одгунд со свёртком в руках.
— Доброе утро, дорогая... Это нашлось в капитанской каюте «Прекрасной Онирис». Подписано — для тебя.
У Онирис дрогнуло сердце. Слегка трясущимися пальцами она развязала тряпицу, которая оказалась носовым платком, чистым и ни разу не использованным по назначению. К нему булавкой была приколота свёрнутая записка с крупной надписью: «Для госпожи Онирис». Внутри довольно хорошим почерком оказались выведены такие слова:
«Изображение прекрасной госпожи, чьим именем назван корабль, вернуть коркому Эллейв. Её рассеянность спасла жизнь её любимой супруги. Медальон — для мальчика».
В свёртке был миниатюрный портрет, который Эллейв забыла в своей каюте, покидая «Прекрасную Онирис», а также овальный медальон из позолоченной бронзы. Позолота местами стёрлась, а цепочка была новенькая, из чистого золота. Онирис куда-то случайно надавила пальцем, и крышечка распахнулась. В медальоне оказалась свёрнутая колечком и перевязанная чёрной ниткой прядка тёмных волос, а также ещё одна записочка, скрученная в крошечный рулончик.
«Волосы мои уж тридцать пять лет как сбриты, но одна прядка осталась. Она принесёт удачу на море своему владельцу, никакие беды не постигнут его. Йеанн, когда-то Неуловимая».
Смахнув-таки слезинку, Онирис прильнула к груди Одгунд. Та нежно расцеловала её и вернулась на свой корабль, а Онирис — в свою каюту. Ниэльм уже проснулся и стоял на лавочке у открытого окна, глядя на рассвет, Арнуг одевался за ширмой.
— Это тебе от Йеанн, — сказала Онирис, протягивая братцу медальон. — Она приходила ко мне во сне и просила тебе передать, что у неё всё хорошо. Не надо о ней плакать.
Когда Ниэльм открыл медальон и прочёл записку, у него задрожали губы, глаза предательски увлажнились, но он удержался, не заплакал.
— Она... тоже в прекрасном и светлом месте, как матушка? — тихо спросил он.
— Думаю, да, потому что она улетела на сияющем корабле, — улыбнулась Онирис, целуя его в щёку. — Это тебе тоже от неё.
18. Возвращение домой
«Прекрасная Онирис» была встречена в Гвенверине шумным ликованием, равно как и два корабля, пережившие опасную встречу с морским чудовищем. О случившемся на Силлегских островах уже знали, поскольку существовала связь через сны, и немало пассажиров ею воспользовались, чтобы поведать о столь страшном, но счастливо закончившемся событии тем, кто их ждал дома.
Пиратская шайка была немедленно арестована на берегу, и вопрос о её судьбе предстояло решать самой Владычице Седвейг, а предварительно для неё составлялся подробный письменный отчёт со свидетельскими показаниями о степени участия пиратов в спасении кораблей от хераупса. Отчёт сразу после происшествия начала составлять Одгунд, и Онирис с Арнугом ещё в плавании дали свои показания.
Первой, кого Ниэльм увидел на пристани, была Эллейв. Она стояла, широко и лучисто улыбаясь, и мальчик, миновав сходни, по которым слишком неторопливо спускался поток пассажиров, съехал на берег по наклонному мостику из хмари. Прямо так, на заднице, и съехал с торжествующим и ликующим воплем — едва ли не громче воя раненного хераупса. Это было настолько уморительное зрелище, что даже сдержанный Арнуг не мог не рассмеяться, а Эллейв разразилась звучными раскатами своего упругого, светлого и весёлого хохота, раскрывая навстречу Ниэльму объятия.
Это было самое трогательное воссоединение, какое только можно себе вообразить. Ниэльм, покрывая поцелуями всё лицо Эллейв, тоненько кричал:
— Госпожа Эллейв, родненькая моя, дорогая моя, самая-самая лучшая на свете, самая любимая!
Та, кружа его в объятиях и осыпая его мордашку градом ответных крепких чмоков, приговаривала растроганно:
— Ах ты, дружище мой... Моя ж ты радость... Лучик ты мой ясный... Золотце моё...
Прочих слов не было — только поцелуи, объятия и нежные прозвища. Ниэльм, отчаянно зажмурившись, обнял Эллейв за шею и прошептал с рыдающим выдохом:
— Госпожа Эллейв... У меня матушка умерла...
— Я знаю, золотце, знаю, мой хороший, — между поцелуями отвечала та.
— И Йеанн тоже умерла, — затрясся мальчик от всхлипов. — Её похоронили в море, сбросили в воду с мешком песка... Она не разбойница, она была хорошая, она спасла нас всех от хераупса... Почему, почему все умирают?
Эллейв уже знала все подробности из встречи с Онирис во сне. Поглаживая Ниэльма по голове и вороша пальцами его светлые кудри, она целовала его и тихо, нежно, проникновенно шептала:
— Бедный ты мой дружище... Сколько на тебя свалилось сразу! Ну ничего, ничего, ты же сильный... Ты умница. Мы с тобой выдержали, всё выдержали... Теперь мы вместе, мой родной, теперь всё будет хорошо... Я с тобой, с тобой, больше мы никогда не разлучимся...
— Всегда, всегда будем вместе, — вторил ей Ниэльм, жмурясь и всхлипывая, отвечая на поцелуи.
Эллейв жадно вжалась поцелуем в его щёку и застыла так, закрыв
