Волгины - Георгий Шолохов-Синявский

Алексей слушал Богданыча с изумлением.

— В самом деле, что может быть проще. Пожалуй, в этой хитрости есть что-то свойственное только нашему народу, — сказал он.

— Именно потому, что это так просто, немцы никогда бы не снизошли до этого. И, конечно, не ожидают, что им устроят подвох такой немудрящей шуткой. Вся прусская стратегия и тактика покоится на омертвелых догмах, на так называемых высоких теориях. — Богданыч хитро прищурил левый глаз. — Ну, а мы ничем талантливым не гнушаемся. Мы тоже знаем теорию, но у нас она непрерывно обогащается боевым опытом, народной мудростью, смекалкой… Грузовики с метлами — только незначительный пример, но есть у нас примеры и поважнее…

«Кто же автор этой выдумки? — все еще вглядываясь через окошко на висящую над дорогой пыль, думал Алексей. — Может быть, такой, как Сердюков или Дудников, а возможно, сам командующий армией, а то и фронтом? Говорят же, что и он горазд на всякие военные хитрости». Алексей видел командующего фронтом однажды под Сталинградом, и ему запомнились его веселые и умные, с затаенной хитринкой глаза на симпатичном молодом лице.

Один разум, одна воля объединяла людей в этой войне. И не существовало здесь резкой грани между солдатом и генералом, между командиром и подчиненным.

Частью в избах скрытого в зелени села, частью в глубоко ушедших под землю казематах располагался штаб фронта. В ярко озаренных электрическим светом подземных коридорах чувствовался какой-то свой особенный порядок. Из узких дверей то и дело выходили штабные офицеры, державшиеся очень солидно, немного таинственно и официально. Адъютантов, по обыкновению, сразу можно было отличить по некоторой, хотя и скромной, щеголеватости в обмундировании, по манере разговаривать чуть небрежно и холодно, независимо от того, какого звания — младшего или старшего — был обращавшийся к ним человек.

— Нам на совещание к командующему, — обратился Богданыч к высокому майору с красной повязкой на рукаве, очевидно дежурному по оперативной группе.

Майор чуть прикоснулся к фуражке кончиками сложенных лопаточкой пальцев, скользнул бесстрастным взглядом по погонам Богданыча, ответил:

— Пройдите в четвертую дверь налево, товарищ генерал.

На Алексея он даже не взглянул. Комдив и начальник политотдела направились дальше по подземному коридору. Из полураскрытой двери, мимо которой они проходили, послышался ритмический перестук телеграфных аппаратов Бодо, позывные радио и чей-то приятный баритон, диктующий телеграфисту…

«Отсюда связь прямо с Москвой, со Ставкой Верховного Главнокомандующего», — подумал Алексей, и его охватило знакомое чувство чрезвычайной личной ответственности за все, что выпало на его долю в этой великой войне. Ведь это он, Алексей, пришел прямо оттуда, с поля недавнего сражения, где решалась судьба народа. Ведь это он и его боевые товарищи — Богданыч, Гармаш, Дудников, Арзуманян, Хижняк и десятки тысяч других бойцов и офицеров — измотали врага, заставили его отказаться от наступления и отойти на исходные рубежи…

Когда Алексей и Богданыч вошли в подземный кабинет, там собрались почти все. Это были главным образом командиры дивизий и других отдельных частей и начальники полит отделов. Матовый электрический свет заполнял землянку. Слышались тихо переговаривающиеся голоса.

— Командующий фронтом разговаривает со Сталиным. Он сейчас выйдет, — тихо сказал кто-то позади Алексея.

Вдруг из боковой двери вышел адъютант, светлоглазый русоволосый майор, и четким голосом скомандовал:

— Внимание, товарищи офицеры!

Все встали. Из той же двери, откуда появился адъютант, вышел командующий, а вслед за ним — несколько генералов и полковников. Среди них Алексей узнал начальника политуправления фронта и знакомого полковника, начальника одного из отделов.

Командующий фронтом, молодой, в расцвете сил, с приветливым лицом и очень веселыми глазами, слегка приподнял и опустил руку, разрешив сесть. На груди его не было никаких орденов, и только на крепких плечах поблескивали звездами полевые погоны генерала армии. Та же знакомая Алексею умная, с хитринкой, улыбка светилась в его глазах да волевая твердая складка лежала у пухловатых губ.

— Товарищи! Я вызвал вас, — звучным приятным голосом начал командующий, — чтобы сообщить вам, что Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин выразил удовлетворение развивающимися на нашем фронте операциями и выражает всем бойцам, младшим командирам, всем офицерам и генералам благодарность.

Над скамьями пронесся гул радостного оживления, все встали. Алексей почувствовал, как в груди его растет, поднимается, подкатывает к горлу что-то большое, горячее… Он вдруг вспомнил Гомонова, Сашу Мелентьева, всех павших в битве за Курскую дугу солдат и офицеров, не доживших до этой счастливой минуты… Вечная память, вечная слава им, скромным боевым товарищам, павшим за светлый мир, за будущее!

Командующий вновь сделал движение рукой и, когда все уселись, продолжал:

— Первая часть плана Верховного командования нами выполнена. Наши армии остановили врага, перемололи отборные его дивизии и сейчас готовы к новому наступлению. Наши соседи — Западный и Брянский фронты — два дня тому назад успешно совершили прорыв немецкой обороны восточнее и севернее Орла, продвигаются вперед. На нас возложено выполнить не менее важную задачу — содействовать соседним фронтам в их наступлении. Верховный Главнокомандующий надеется, что мы с честью справимся и с этой задачей.

Алексей поймал на себе перебегающий по лицам взгляд командующего, и ему показалось — командующий узнал его, хотя случиться это никак не могло, потому что он не мог запомнить какого-то неизвестного офицера, случайно увиденного на рубеже под Сталинградом.

Алексею становилось все более понятным, что разгром немецко-фашистских войск под Тихвином, под Москвой, под Сталинградом и вот теперь на Курской дуге был не чем иным, как рядом логических звеньев единого плана.

— Проверьте еще раз готовность людей и вооружение, — спокойно звучал голос командующего фронтом. — До утра все передвижения закончить, отстающих подтянуть. Никакого шума и суеты! Взойдет солнышко — чтоб все было тихо, как будто мы ничего не замышляем и обосновались в обороне надолго. Чтобы убедить противника в этом, мы назначили артподготовку на поздний час. При прорыве, командиры дивизий, не позволяйте врагу задерживать фланги, смелее вырывайтесь вперед, а вырвался — веди бой на охват, на окружение, на полное уничтожение! Не держи за пазухой огневые средства, используй всю их мощь… Больше дерзости, смелости, инициативы.

Командующий перешел к анализу ошибок некоторых командиров в минувших боях, предостерег от их повторения и пожелал успеха.

Алексей вышел с совещания еще более собранным. Он чувствовал новый, небывалый прилив сил.

К нему подошел Богданыч. На лице его светилось полное удовлетворение.

— Ну, начподив, зашагаем опять вперед, а? Дорога предстоит большая и долгая… Доволен?

— Еще бы, — взволнованно ответил Алексей.

— Ах, волк его, Гитлера, заешь, наступать охота, — простодушно, с какой-то ребячьей непосредственностью сказал Богданыч и хихикнул: — Едем домой, Алексей Прохорович. Скорей едем…

И Богданыч, взяв Алексея под локоть, потянул из штабного подземелья наверх, откуда победно струился жаркий и веселый солнечный свет.

Часть восьмая

Тихая, перемежавшаяся теплыми дождями, пришла осень. Леса стояли в янтарно-багряном уборе, как будто сказочный великан развесил всюду узорчатые ковры. Медленно опадали сухие, словно покрытые желтым лаком листья, густо устилая лесные дороги. По дорогам, шелестя мягким лиственным покровом, катились бесконечные вереницы грузовиков и орудий; с лязганьем и рокотом тянулись, как звенья гремящей цепи, колонны танков — туда, на запад, все дальше и дальше к манящей синеющими далями родной, покинутой два года назад земле. Веселое, как майский гром, эхо большого похода разносилось по лесам… Советские войска шли по земле Белоруссии.

Подоткнув за пояса захлюстанные полы шинелей, бодро шагали солдаты, не чувствуя тяжести оружия и амуниции. Обгоняя пехоту, вели свои машины всегда озорные шоферы, двигались фургоны медсанбатов, армейских госпиталей и всевозможных тыловых частей.

Попрежнему вспыхивали впереди бои, но неприятель уже не мог оправиться после Курской битвы и, яростно огрызаясь, оказывая у отдельных оборонительных узлов отчаянное сопротивление, отступал все дальше и дальше. Ломая его оборону, советские войска неутомимо, шаг за шагом, продвигались вперед. Уже в начале октября они переправились через Днепр и закрепились на правом берегу, юго-западнее Гомеля. Пал оборонительный узел немцев у Речицы. Правое крыло советских войск охватывало Гомель с севера. В конце ноября Гомель был освобожден, и гвардейская дивизия Богданыча подошла к Днепру у Жлобина…