Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

велели пройти в тюремную канцелярию, чтобы забрать телеграмму. Она была от Макгато, который сообщал мне, что моя мать умерла от сердечного приступа. Я немедленно обратился к тюремной администрации с просьбой разрешить мне присутствовать на похоронах в Транскее, но она отклонила ее. «Мандела, – сказали мне, – хотя известно, что вы – человек слова и не попытаетесь бежать, имеются опасения, что члены АНК могут похитить вас». Таким образом, я не смог похоронить свою мать, являясь ее старшим ребенком и единственным сыном.

В течение следующих нескольких месяцев я много думал о ней. Ее жизнь была отнюдь не легкой. Я мог как-то поддерживать ее, когда у меня была практика адвоката, но с того момента, как я попал в тюрьму, я ничем не мог ей помочь. Я никогда не был так внимателен к ней, как следовало бы.

Смерть матери заставляет каждого оглянуться назад и оценить свою прожитую жизнь. Те проблемы, с которыми она сталкивалась, ее трудности, ее бедность заставили меня в очередной раз усомниться в том, что я выбрал правильный путь. Для меня всегда стоял вопрос: «Сделал ли я правильный выбор, поставив благополучие всех людей выше благополучия моей собственной семьи?» В течение долгого времени моя мать не имела ни малейшего понятия о том, что я борец за свободу. Моя семья не хотела принимать участия в освободительной борьбе, однако в результате моего участия в ней она оказалась наказанной за это.

Однако вернусь к отправной точке. В Южной Африке трудно игнорировать нужды народа, даже за счет собственной семьи. Я сделал свой выбор, и в конце концов моя семья его поддержала. Однако это не уменьшило той горечи и той печали, которые я испытывал из-за того, что не смог сделать ее жизнь более комфортной. Это также не смогло уменьшить моей боли от того, что я не смог похоронить ее.

Ранним утром 12 мая 1969 года служба безопасности разбудила Винни в нашем доме в Орландо и задержала ее без предъявления обвинения в соответствии с Законом о подрывной деятельности 1967 года, который предоставил правительству беспрецедентные полномочия на арест любого гражданина и содержание его под стражей без судебной санкции. Позже я узнал, что этот рейд стал лишь частью общенациональных репрессий, в ходе которых были задержаны десятки других людей, включая сестру Винни. Когда Винни уводили, Зенани и Зиндзи цеплялись за ее юбки. Ее поместили в одиночную камеру в тюрьме «Претория Локал», где ей было отказано в освобождении под залог и каких-либо посещениях. В течение последующих недель и месяцев ее жестоко допрашивали.

Когда Винни наконец-то (спустя шесть месяцев!) предъявили обвинение, я постарался устроить так, чтобы ее интересы защищал Джоэл Карлсон, наш знакомый адвокат, который принимал активное участие в борьбе с апартеидом. Винни и еще двадцати двум арестованным в соответствии с Законом о подавлении коммунизма предъявили обвинение в попытке возродить структуры Африканского национального конгресса. Позже Джордж Бизос и Артур Часкалсон (оба – члены стороны защиты на судебном процессе в Ривонии) присоединились к ее защите. В октябре, через семнадцать месяцев после ее ареста, правительство отозвало свое обвинение без какого-либо объяснения причин, и Винни была освобождена. Через две недели ее снова арестовали и поместили под домашний арест. Она немедленно обратилась за разрешением навестить меня – и получила отказ.

Для меня в тюрьме не было ничего более мучительного, чем мысль о том, что Винни тоже оказалась за тюремными стенами. Я всячески храбрился, однако на самом деле был глубоко встревожен сложившейся ситуацией. Ничто так не тревожило меня, как мысль о том, что Винни находится в одиночном заключении. Хотя я часто просил других не беспокоиться о нас, у меня при этом не получалось следовать своему собственному совету. Я провел множество бессонных ночей, спрашивая сам себя: «Как власти обращались с моей женой? Как она выдерживает все это? Кто присматривает за нашими дочерями? Кто будет платить за квартиру и за проживание?» Постоянно мучиться подобными вопросами и не иметь возможности ответить на них – это настоящая душевная пытка.

Бригадир Аукамп разрешил мне отправлять письма Винни и передал мне одно или два письма от нее. Обычно заключенным, ожидающим суда, переписка запрещена, однако Аукамп разрешил нам ее в качестве одолжения мне. Я был благодарен ему, хотя и прекрасно понимал, что тюремные власти пошли на этот шаг вовсе не по доброте душевной, а потому что они тем самым получили возможность читать наши письма в надежде получить полезную для себя информацию, в том числе ту, которая помогла бы им выдвинуть против Винни обоснованные обвинения.

В то время я пережил еще одну тяжелую потерю. Как-то холодным июльским утром 1969 года, через три месяца после того, как я узнал об аресте Винни, меня вызвали в тюремную канцелярию и передали телеграмму, которая содержала всего одно предложение. Это было сообщение от моего младшего сына Макгато о том, что его старший брат и мой первый сын Мадиба Тембекиле, которого все мы звали Темби, погиб в автомобильной катастрофе в Транскее. Темби было двадцать пять лет, и у него осталось двое маленьких детей.

Что можно сказать об этой трагедии? Я сильно переживал по поводу своей жены, я горевал в связи со смертью своей матери, а теперь на меня свалилось новое горе… У меня просто не было слов, чтобы выразить всю ту безмерную боль, которую я испытывал. Пустоту, возникшую в моей душе, невозможно было ничем заполнить. Эта страшная новость разбила мое сердце.

Я вернулся в свою камеру и лег на кровать. Не знаю, как долго я так пробыл. К обеду я не вышел. Кто-то из заключенных заглянул ко мне и о чем-то спросил, но я ничего не сказал. Наконец ко мне подошел Уолтер Сисулу. Когда он опустился на колени у моей кровати, я протянул ему телеграмму. Он ничего не сказал, а только взял меня за руку. Я не знаю, как долго он оставался со мной. В такие моменты нет таких слов, которые были бы способны приглушить скорбь.

Я обратился к тюремным властям за разрешением присутствовать на похоронах своего сына. Как отец, я нес ответственность за то, чтобы его душа упокоилась с миром. Я заявил тюремной администрации, что меня можно отправить в сопровождении целого отряда полицейских и что я готов дать слово чести, что вернусь в тюрьму. Мне, однако, было отказано. Мне разрешили лишь написать письмо матери Темби, Эвелин, в котором я постарался сделать все возможное, чтобы утешить ее и заверить, что разделяю ее страдания.

Я вспомнил один день,