Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

Я совершенно солидаризируюсь с политикой партии в отношении правого и левого уклонов, против всяких загибов, которые появились».

Не смог Зиновьев не коснуться и своего блока с Троцким, но почему-то стал говорить не о себе, а о Льве Давидовиче:

«Совершенно очевидно, что мое схождение с Троцким было крупной ошибкой. Конечно, Троцкий не был тогда тем, кем он стал сейчас. Он был членом Политбюро, когда я с ним сходился. Несомненно, Троцкий очень выдающаяся личность, но он человек чрезвычайно нервных настроений, нервной политической линии…

Было время, когда на него возлагали большие надежды и он оказывал большие услуги партии. Но мое отношение к нему было все время неровное. Да и не было за это время ни одного человека в партии, у которого было бы всегда одинаковое отношение к Троцкому. В начале 1925 года я требовал внутри Центрального комитета исключения Троцкого, и события доказали, что я был прав тогда, а не потом, когда был вместе с ним».

Перейдя к ответам на вопросы тех, кто оказался неудовлетворен якобы исповедальной речью, Зиновьеву пришлось возвращаться к уже затронутым проблемам. И говорить действительно о своих, а не о чужих ошибках.

«Для такой борьбы, которая была, — попытался Григорий Евсеевич объяснить свое далеко не рядовое участие в “Ленинградской” и “Объединенной” оппозициях, — были известные корни. В чем они?

Если говорить о самых глубоких корнях, то они, конечно, сводятся к таким крупным причинам, как, прежде всего, замедление самой мировой революции.

Мы должны были пройти через новый, очень трудный этап. Теперь уже совершенно ясно, что иногда мы спорили по посторонним вопросам, а на самом деле фундаментом спора были именно те проблемы, которые связаны с этим затянувшимся периодом мировой революции».

Словом, ошибался не «я», а «мы», и виновна в том так и не происшедшая пролетарская революция. Но почему он, видный политик, да еще и руководитель Коминтерна, так просчитался, Зиновьев не объяснил.

«Второй крупной причиной, — продолжал Григорий Евсеевич, — было то, что мы (снова это «мы»! — Ю. Ж.) подошли к концу восстановительного периода и вступили в период, который мы теперь все называем реконструктивным. Когда по-новому встали почти все вопросы экономики и некоторые вопросы политики. Когда дело шло о том, чтобы пустить в ход старую фабрику или старое оборудование, что было одно время самое трудное — центральная и могучая проблема, но сравнительно простая. Но когда подошли к довоенному уровню, когда на основе НЭПа встал вопрос о переделке деревни и так далее, тогда все вопросы встали по-новому в очень трудной обстановке классового переплета, в обстановке своеобразной, трудной и новой».

Так весьма обтекаемо, ничего не говоря конкретно, Зиновьев охарактеризовал ситуацию 1925–1927 годов, 14-й и 15-й партсъезды. Время открытого противостояния всех «левых» — и самого Зиновьева, и Троцкого с их сподвижниками — «правым», находившимся в союзе с центристами Сталина. Но никаких имен, никаких характеристик взглядов тех и других от Григория Евсеевича никто так и не услышал.

Наконец, третьей коренной причиной всех ошибок Зиновьева, по его словам, опять же стала политическая ситуация в стране.

«Это была смерть Ленина, — заявил Григорий Евсеевич. — После смерти Ленина ЦК ощутил себя по-новому. Нужно было совершенно по-новому перестраивать руководство партии потому, что партия привыкла чувствовать себя за Лениным как за каменной стеной. 25 лет его авторитет решал тогда, когда были разногласия. В обстановке затяжки мировой революции, на основе НЭПа, когда мы подошли к реконструктивному периоду, возник целый ряд гигантских, сложных задач, которые были почвой, фоном всех расхождений. Конечно, когда мы говорили об объективных причинах тех или иных расхождений, то марксизм учит, что это не есть извинение для политики, которая сделала субъективную ошибку. Ошибки остаются ошибками, но для ясности нужно остановиться на объективном положении».

Понял ли кто-нибудь такое объяснение Зиновьева его расхождений с ЦК? Конечно же, нет. Но Григорий Евсеевич уже начал говорить об ином. О действительно наболевшем, и давно.

«Со мной, — наконец-то признался он, — плохую шутку сыграло то, что я высказывания товарища Бухарина долгое время отождествлял с мнением большинства и считал, что каждая ошибка, которую делает Бухарин, будет той ошибкой, по которой пойдет партия. В недавней передовой статье “Правды”, посвященной уклону Бухарина, перечисляются все его предыдущие ошибки и сказано так: когда началась борьба с так называемой новой оппозицией (она же “ленинградская” — Ю. Ж. ), к которой и я принадлежал, Бухарин был, в основном, вместе с партией и против этой оппозиции, но в борьбе с ней допускал крупнейшие ошибки, каковые и перечислены — лозунг “Обогащайтесь! ”, врастание кулака в социализм, кулацкие гнезда и так далее. Кроме того, Бухарин говорил, что мы доберемся до победы социализма и черепашьим шагом, что нам торопиться некуда. Это и есть национальная ограниченность, ибо черепашьим шагом мы идти не должны…

Моя коренная ошибка заключалась в том, что я представлял себе дело так, что вся партия идет по этой линии, и что каждую ошибку Бухарина ЦК поддерживает. Хотя я должен сказать, что как бы я ни был неправ на 14-м съезде, все же в моих выступлениях вы можете найти следующее. Мы не обвиняем товарища Сталина в том, что он, по сути дела, склонен поддерживать оценку товарища Бухарина. Зная товарища Сталина два десятка лет, мы уверены, что он НЕ поддерживает и не поддержит никогда такой линии по существу. Но мы обвиняем его в том, что он при наличии всего этого переплета с моей стороны и других товарищей склонен смотреть на ошибки Бухарина сквозь пальцы».

И чтобы резче подчеркнуть свои якобы «ошибки» времен оппозиции, Зиновьев пафосно добавил:

«Какая разница между программой индустриализации, опубликованной декларацией 1927 года, и индустриализацией, проводимой сейчас по генеральной линии? Разница та, что сегодняшняя программа есть не только пожелание, а широко, глубоко подготовленная и разработанная ЦК партии работа, которая стоит на солидной научной базе и сделана в момент, когда все материальные предпосылки обеспечены».

Так весьма неуклюже, малоубедительно Зиновьев пытался доказать якобы существовавшее различие между индустриализацией, которую «ошибочно» защищала оппозиция в 1925–1927 годах в спорах с ЦК, и той, которая осуществлялась пятилетним планом. И зачем-то добавил как заклинание: «Коммунизм неизбежно победит в Европе!».

Когда Григорий Евсеевич говорил о годах эмиграции, об участии в революции и гражданской войне, о создании Коминтерна, он был велеречив. Старался не упустить ни одной известной фамилии, ни одного значительного факта, свидетельствовавших в его пользу. Но когда его спросили о том, что он сделал более