Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

В связи с этим очень интересна формулировка, данная Каменевым: “Молот пролетарской диктатуры прошелся по нашей шкуре, мы на собственной спине чувствуем это”. Сие было поддержано Зиновьевым».

Затем разговор перешел на оценку Троцкого и его сторонников, и снова вернулся к Зиновьеву и Каменеву. Бухарин зафиксировал: «В настоящее время (со времени партсъезда) у Зиновьева и Каменева нет ровно никаких ни политических, ни личных связей; все отношения прерваны, разошлись в разные стороны, как только вплотную стал вопрос о второй партии.

Зиновьев рассказал, что у них, зиновьевцев, 2 группы: ихняя в собственном смысле (речь идет о течениях, а не об организации), капитулировавшая целиком, и т. н. “ленинградские левые” (Саркис, Сафаров, Вуйович)… И Каменев, и Зиновьев неоднократно заявляли, что сделают все, что прикажет партия. “Борьбу мы кончили раз навсегда” и т. д. Еще и еще раз говорили о своих ошибках, отмечали, что вступление в партию 100 тысяч человек произвело тоже большое впечатление.

Политически наиважнейшей чертой разговора были два момента: действительное признание своих ошибок и недвусмысленное осуждение всей линии Троцкого (и политической, и организационной). На меня лично и тон разговора, и материальное существо “высказываний” Каменева и Зиновьева произвели такое впечатление, что они во что бы то ни стало хотят вернуться в партию. Они, между прочим, рассказывали, что хотели сдаваться еще в августе (на пленуме), но что их унесли силы подспудные и логика борьбы. Рассказывали, что с Троцким приходилось драться и при составлении платформы, причем я понял дело так, что Троцкий навязывал им “рабочую” (самую ядовитую) часть платформы.

Слегка жаловались на отдельные случаи утеснений, но в то же время признавали, что все сделают… “но не понимаем, почему же так сурово, сейчас педагогичнее, лучше было бы несколько по-другому, однако все выполним” и т. п.

Я записал некоторые их конкретные “пожелания” или “просьбы”: 1. Нельзя ли еще поговорить с товарищами (намек на Сталина, Рыкова и пр.); 2. Может быть, Пензу (туда первоначально Особое совещание ОГПУ предполагало направить Каменева, а Зиновьева — в Тамбов581 — Ю. Ж. ) можно сменить на Рязань, хотя поедем и в Пензу беспрекословно… 6. Нельзя ли дать Каменеву и Зиновьеву работу над статьями Ильича (1908–1912), помогут без имени и проч., темы, не относящиеся к каким-нибудь разногласиям; 7. Если мы-де против того, чтобы Каменев жил вместе с Зиновьевым, то нельзя ли хоть Евдокимова пустить вместе с Зиновьевым — очень, мол, тоскливо одному.

Это все конкретные пункты из области жалоб и просьб. Центр тяжести разговора, однако, лежал отнюдь не в них, а в политической части, о которой выше. Спрашивали о перспективах, я сослался на решение съезда, сказал, что все зависеть будет от них и т. д…

Распад блока на составные части не подлежит никакому сомнению. Желание (Каменева + Зиновьева) во что бы то ни стало придти к партии — тоже. Троцкий

и троцкисты уже зовут их (Каменева + Зиновьева) предателями и штрейкбрехерами…

Вот приблизительная запись главного, о чем шла речь»582.

Прочитав 11 января осведомительную записку Бухарина, в ПБ перестали особо беспокоиться. Убедились в наиважнейшем: блок Троцкого — Зиновьева, вобравший всех «левых» и имевший явное стремление к пополнению своих рядов, больше не существовал. И потому милостиво Зиновьеву и Каменеву разрешили жить не порознь в Тамбове и Пензе, а в Калуге583. Об остальном пока можно было не беспокоиться. Но не ошиблось ли ПБ? Был ли Григорий Евсеевич столь уж искренним, беседуя со своим давним идейным противником?

О паническом страхе, о возможности раскола ВКП(б) Зиновьев говорил вполне чистосердечно. Единство партии для него, как и для всех, кто вступал в нее еще до революции, являлось святым, не подлежащим даже обсуждению. Стремление вернуться в ряды большевиков, без чего он не мыслил себе жизни, — и в этом нельзя было сомневаться. Но слова о том, как он поведет себя в дальнейшем, должны были породить некоторое недоверие.

Конечно же, накануне высылки Зиновьев был переполнен эмоциями, порожденными исключением из партии, да еще и съездом. Потому и говорил, будто не желает отныне иметь свою собственную политическую линию — лишь бы вернуть партбилет. Ради того готов был обещать что угодно. А как поведет себя через месяц-другой, когда остынет?

Исключение кое-чему научило Зиновьева. Он действительно ушел в тень. Не приезжал в Москву, не встречался с единомышленниками, тем более — с товарищами по несчастью. И все же непреодолимо жаждал узнать, что же происходит на вершине власти. Григорий Евсеевич решил встретиться с Бухариным и нашел для того достаточно веский предлог.

Написал для «Правды» статью «Куда пришли». В ней подверг суровой критике своих недавних сторонников из руководства германской компартии А. Маслова и Р. Фишер. После исключения в августе 1926 года из КПГ за оппозиционность, создавших леворадикальную группу «Ленинбунд», но 9 мая 1928 года порвавших с нею и ставших правоверными коммунистами, подчиняющимися решениям своего ЦК.

13 мая «Правда» опубликовала статью с кратчайшим уведомлением: «Редакция печатает статью Г. Зиновьева как документ, лишний раз иллюстрирующий полный идейный развал бывшей оппозиции в ВКП(б) и в Коминтерне». Но именно такая формулировка и не устроила автора.

Зиновьев поспешил сообщить Каменеву, регулярно бывавшему в столице, посетившему по его просьбе и «Правду»:

«Признаться, я здорово тебя ругаю. Виновата твоя застенчивость. Чего проще было сказать: статью даем если без примечаний (так Григорий Евсеевич назвал редакционное объяснение — Ю. Ж. ). Если с оными — берем назад, скажите, что передать. Наверняка взяли бы. Особенно после его (Бухарина — Ю. Ж.) телефонного отвиливания дело было ясно»584.

Зиновьева слишком напугало то, что его соратники расценят помещенное уведомление читателей как явное доказательство заказа, а саму статью — как слишком послушное и поспешное исполнение воли «правых». Но нет худа без добра. Теперь, полагал Григорий Евсеевич, Бухарин не сможет увильнуть от беседы с ним. И в тот же день, 13 мая, написал ему:

«Дорогой Николай. Только что мне передали по телефону текст примечаний, которые сделала редакция “Правды” к моей статье “Куда пришли”… Сел бы ты на машину как-нибудь в субботу или воскресенье и приехал. По шоссе (хорошее!) тебе езды часа 2–3». И чтобы наверняка заманить, намекнул, что догадывается о начавшихся разногласиях в ПБ. «У меня, — писал Зиновьев, — такое чувство, что по сравнению с надвигающимися (и надвинувшимися!) проблемами и трудностями отголоски и остатки нашей кончившейся борьбы (выделено мной — Ю. Ж.) такой пустяк»585.

Бухарин