Полное собрание стихотворений и поэм. Том 1 - Эдуард Вениаминович Лимонов

морозовском архиве стихотворение вклеено в состав «Третьего сборника» на отдельном листе и датируется, согласно утверждению Морозова, 1969 годом.

Стихи на случай

«Мне надо уже ехать домой…»

Публикуется по сборнику «Текстильщики. Гостевые тетради Михаила Гробмана. 1964–1971» (М.: Барбарис, 2013).

Михаил Яковлевич Гробман (р. 1939) — российский поэт и художник. В 1960-х годах его квартира в Текстильщиках была культовым местом для представителей московского андеграунда. У него перебывали все от лианозовцев и смогистов до художников-нонконформистов.

«Меж тем как дома Анна ждёт…» Анна Моисеевна Рубинштейн (1937–1990) — первая жена Лимонова.

Три длинные песни. Поэма (1969)

Поэма входила в книгу «Русское» (Нью-Йорк: Ардис, 1979).

Однако затем по инициативе самого Лимонова была выключена из книги «Стихотворения» (М.: Ультра. Культура, 2003), куда «Русское» вошло целиком — за исключением этой поэмы.

Ни в одно из последующих изданий стихов Лимонова «Три длинные песни» не входили.

Сочинение автор посвятил своей первой жене Анне Моисеевне Рубинштейн (1937–1990) — художнице-экспрессионистке, главной героине романа «Молодой негодяй» (1985).

История взаимоотношений Эдуарда Лимонова и его первой жены достаточно подробно описывается в «Книге мёртвых» (2000), позволим себе небольшую цитату: «Шесть лет она была мне подругой, женой, “партнёром по бизнесу выживания”, человечеством, духовником, недотёпой, неорганизованным элементом, чтобы воспитывать. Все шесть лет я одновременно и гордился ею, и стеснялся её… Гордился, потому что седая, крупная, взрослая, она сообщала серьёзность моему существованию. Я был с виду совсем мальчишкой, соплёй зелёной, казалось, меня можно было переломить об колено. Когда мы познакомились, мне был 21, а ей 27. У моих сверстников если и были подружки, то глупые девочки, их сверстницы, молчаливо глядевшие открывши рот на своих спутников жизни — поэтов, художников — с обожанием. Экзотическая личность, Анна могла высмеять любого зарвавшегося “гения”, язык у неё был острый, ярко-фиолетовые глаза беспощадно видели насквозь. Приглашая меня, некоторые мои знакомые просили: “Только приходи, пожалуйста, без Анны… Ты понимаешь, она, ну, с ней тяжело… Она людям хамит; пообщавшись с ней, человек ходит как оплёванный”. В трамвае, бегающем от Преображенки на Открытое шоссе, хмурые паханы вставали, уступая ей место. Чем более, как говорят, “морда просила кирпича” у такого бандюги, с тем большим уважением предоставлялось место. Кого они в ней видели? Слегка курносый нос, эти глаза, большой зад — кого они в ней видели? Праматерь Еву?»

Анна Рубинштейн также фигурирует в романе «Иностранец в Смутное время», публицистическом дневнике «Убийство часового» (1992), в ряде дневниковых записей и стихов, вошедших в «Девять тетрадей», в стихотворении «Вечерами. Вечерами…» из сборника «Прощание с Россией», в стихотворении «Ты Анна умерла, а я живу…» из сборника «Ноль часов».

«Почему когда пахло столярным клеем от ремонта пианино и все ушли на офицерский ужин они лежали — Ида и её подруга на крае кровати раздвинув ноги…» — позднее данный эпизод, с теми же персонажами, вошёл в повесть «У нас была великая эпоха». Данила Дубшин: «Лимонов досадовал, что при публикации повести в журнале “Знамя” в 1989 году редакционная цензура купировала сцену раннеподросткового (да что там — детского!) секса, имевшуюся в оригинальном авторском варианте. Это как раз тот случай, когда от цензурного вмешательства вещь только выиграла». Интересно, что повесть Лимонова впоследствии исчезла и из подготовленного редколлегией списка публикаций «Знамени» за 1989 год.

«Почему красивые женского пола с теми у кого грубые лица. Почему а?» — в этих строчках уже проступает то, что позже Лимонов честно признает в первой «Книге мёртвых» — в очерке о Леониде Губанове: «Алёна [Басилова] была, что называется, модная девочка. В стиле 60-х годов, в мини-юбках, длинноногая, длинноволосая, в высоких сапогах, с чёрным пуделем. В России такие девочки были тогда жуткая редкость. Зато они встречались в западных журналах, где обычно стояли рядом со знаменитыми людьми. Гений андеграунда, признанный таковым чуть ли не в семнадцать лет, Губанов, очевидно, посчитал, что имеет право на такую девочку. В 1971 году, через всего лишь несколько лет после их любовной истории, я бессознательно повторил этот вариант. Поэт андеграунда встречается с модной красоткой из светского общества».

«Почему умер мой друг Проуторов а я ещё жив?» Виктор Проуторов — друг харьковского периода. О нём Лимонов вспоминает в «Книге мёртвых»: «Мы стоим на балконе квартиры Сашки Ляшенко. На дворе 1961 год, весна. Год назад мы окончили десятилетку. Витька Проуторов был мой бывший одноклассник. Другого бы я послал, но Витьку я уважал. Я позволял ему “лечить” меня. <…> Витька был самый красивый мальчик во всей 8-й средней. Русская мама и какой-то неизвестный чурка дали ему бархатные глаза, высокую гибкую фигуру, очень чёрные прямые волосы, бледное, чуть с желтизной лицо. К несчастью, дали ещё синие круги под глазами и этот нездоровый клапан. Он играл на гитаре и аккордеоне. В оркестре 8-й средней школы, где удивительно, но все ребята были из нашего класса, он играл на аккордеоне, Сашка Тищенко на гитаре, Сашка Ляхович на барабане и тарелках, вот только не помню, кто играл на трубе. Их коронный номер был вальс “Под небом Парижа”».

«О Вергилий куда ты завёл…» — Публий Вергилий Марон (70 год до н. э. — 19 год до н. э.) — римский поэт. В культуре остался ещё и в «Божественной комедии» как главный проводник Данте по загробному миру.

«Вчера набежали Володя-Аркадий» — имеются в виду поэты-смогисты: Владимир Дмитриевич Алейников (р. 1946) и Аркадий Дмитриевич Пахомов (1944–2011).

«Оды и отрывки»

В данном составе «Оды и отрывки» входили в книгу «Русское» (Нью-Йорк: Ардис, 1979). Публикуется по изданию «Стихотворения» (М.: Ультра. Культура, 2003).

«К юноше» («Как за Краснодаром тёплая земля…»)

«…и в греческих чувя́ках и носках…» Чувяки — мягкие открытые туфли без каблуков, распространённые в Крыму и на Кавказе.

«Белый домик голубки…»

«Что за жизнь без печали по