Гулы - Сергей Кириенко

— Я не знаю. Может быть, Протти?.. — Заметив непонимание в глазах Андрея, Гольди пояснил: — Человек, с которым я разговаривал пять минут назад, это он заметил тех людей: священника и двух других.

Андрей кивнул и, не опуская оружие, сказал:

— Ответьте, комиссар, только без глупостей. Если вы выдадите нас, я выстрелю. Поверьте мне, жизни отдельных людей в Террено сейчас не стоят гроша.

Комиссар снял микрофон и, глядя в глаза Андрея, сказал:

— Гольди.

В следующую секунду из динамика рации раздался резкий, с хриплым придыханием, голос:

— Это Плацци, Гольди… Где вы находитесь?

Услышав голос начальника полиции, комиссар невольно напрягся, автоматически переведя взгляд с лица Андрея на панель приборов, и, прежде чем ответить, сделал секундную паузу… Хотя он сам просил диспетчера связаться с Плацци и рассказать ему о своем разговоре с Миланом, он не ждал, что тот захочет переговорить с ним немедленно, комиссара удивил этот вызов. Кроме того, голос Плацци заставил его нахмуриться — по интонациям в нем он понял, что начальник полиции рассержен, и представил его искаженное лицо.

— На пути в комиссариат, — ответил он наконец.

— Почему так долго? Вы уже должны были допросить Борзо, — выдохнул динамик.

— Небольшая поломка машины, — проговорил Гольди, глядя на оружие в руке Андрея. — Но скоро я там буду.

— Что за поломка?

Гольди протянул неопределенное:

— Досадное недоразумение, — и повторил: — Скоро я там буду, доктор.

На короткое время в рации повисла тишина, затем Плацци сказал:

— Три минуты назад диспетчер связал меня с дежурной службой Миланского комиссариата — они уже знают о происшедшем в Террено и выслали нам две роты карабинеров. Гольди, они сказали, что это вы передали им о случившемся?

— Да, я посчитал, что медлить в сложившейся ситуации было бы опасно…

— В какой ситуации?

Гольди нахмурился, пораженный неприкрытой резкостью в голосе Плацци. Андрей приложил палец к губам и, показав на себя и Аз Гохара, качнул головой.

— Люди, устроившие бойню в монастыре, скрылись, — ответил комиссар. — Я исходил из предположения худшего — того, что они могут попытаться повторить ее в городе. Своих сил у нас недостаточно, поэтому я решил, что лучше будет подстраховаться.

— Прежде чем делать это, вы должны были переговорить со мной. Ни мэр города, ни магистратура не поставлены в известность.

— Но, доктор, речь идет о жизнях людей! В данной ситуации преступно медлить и тратить время на официальные формальности!

Гольди замолчал, ожидая ответа Плацци. Однако ответ последовал не сразу. Несколько секунд в рации висела тишина, затем Плацци сказал:

— Со мной разговаривал командир окружного отделения карабинеров. Две роты их людей повернули в Террено. Они будут у нас через пятнадцать минут… Куда вы сказали им прибыть?

— На площадь перед комиссариатом.

— Хорошо, я выезжаю в управление и встречу их лично… И еще, комиссар. Когда я подъеду к комиссариату, я хочу, чтобы вы тоже там были. Мне нужно переговорить с вами.

— Да, доктор, — ответил Гольди, озадаченный быстрой сменой в настроении Плацци.

— Будьте в комиссариате и никуда не уезжайте. Также я хочу поговорить с этим человеком… Борзо.

Чувствуя, что через секунду разговор оборвется, Гольди спросил:

— Послушайте, доктор, что происходит в монастыре?

Какой-то миг из динамика не раздавалось ни звука, потом Плацци ответил:

— В монастыре все держится под контролем, Гольди. Вам не о чем волноваться…

Вслед за этим в динамике раздался звук, похожий на легкий смешок. Впрочем, скорее всего это были помехи связи. Через секунду после последних слов Плацци голубой индикатор погас.

— Это был начальник полиции, — пояснил Гольди, вешая микрофон.

— Вы хорошо справились со своей ролью, — сказал Андрей. Посмотрев на Аз Гохара, он спросил: — Как вы, Бен?

Старик молча кивнул и поправил шнур, перетягивающий его руку.

— Итак, что вы думаете обо всем услышанном? — спросил Андрей, поворачиваясь к Гольди.

Комиссар, на время отвлекшийся от того, что услышал минуту назад, вернулся к действительности. В сознании его всплыло короткое слово — гулы, сверкнули полыхающие древней верой глаза Аз Гохара и зазвучали его слова, подобно раскаленным гвоздям пробивающие ткань реальности и выбрасывающие его по ту сторону Сумеречной зоны…

Вопрос человека с автоматом был прост: верит ли комиссар в то, что в Террено появились дьявольские создания? Вопрос был прост, а вот ответить на него было не так-то легко даже себе. Одно дело, анализируя необычные происшествия, подспудно думать о мистике: вампирах, поднимающихся из могил, темных чудовищах, живущих за кладбищенской оградой, другое — поверить во все это перед лицом неопровержимых доказательств. Он чувствовал, что достаточно ему сказать «да», и прежняя жизнь окажется навсегда перечеркнутой — не будет больше железной определенности, незыблемости земных законов, всего, что составляет нормальную жизнь. Появится вера во что-то запредельное, соседствующее с этим миром, существующее рядом с ним и в нем. И этот переход будет бесповоротным. Так что он ответит?

Сидя под дулом направленного на себя оружия, Гольди чувствовал противную опустошенность. Как бы он хотел оказаться сейчас далеко от этого города — в Риме: с женой и сыном, и не знать того, что происходит в Террено. Но не знать этого он не мог, как не мог и забыть картины, открывшейся перед ним недавно в заброшенном монастыре…

— Уберите автомат, — устало попросил он.

Андрей раздумывал не дольше секунды — одного взгляда на лицо комиссара ему хватило, чтобы понять, что оружие им больше не понадобится. Он убрал автомат и кивнул Аз Гохару — старик опустил пистолет.

Гольди положил руки на руль и впервые в жизни пожалел, что не курит, — наверное, это помогло бы ему сейчас, ведь говорят, что одна выкуренная сигарета успокаивает нервы лучше всяких лекарств. Он вытащил из кармана платок и, проведя им по лбу, спросил:

— Кто вы такие? Чем вы занимаетесь в Террено? Я имею в виду — на самом деле?

— Я уже вам отвечал, — сказал Андрей. — Я — демонолог, Аз Гохар — потомственный истребитель гулов.

— Ну, да. Потомственный истребитель!..

Сочетание этих слов заставило Гольди скривиться. На мгновение он опять почувствовал нереальность происходящего — этот разговор был каким-то несерьезным, похожим на диалог двух героев уличной пьески, хотя и велся вполне серьезно. Качнув головой, он спросил: