История Смотрителя Маяка и одного мира - Анна Удьярова

резко оборачиваясь, не угадывал сторону, – и уже бесполезно было уговаривать себя, что нет никакой причины.

Форин тоже не спал, смотря прямо перед собой, – верно, на ярко горящие огни Маяка, – но он был последним человеком, у кого Нимо стал бы искать помощи в деле успокоения. Поэтому, чтобы отвлечься, Ум-Тенебри вопросительно указал на газету, лежащую на коленях Трикса. Немой сначала сделал вид, что не понимает, затем хитро улыбнулся каким-то своим мыслям и протянул смятую газету, не забыв с беззвучным смехом резко одёрнуть руку, как только Унимо доверчиво протянул свою.

Преодолев ритуальные ужимки тени, Нимо взял газету, развернул и обрадовался, что это не официозная «Королевская правда», а вполне интересные «Стена-ния», издаваемые молодыми выпускниками Университета.

На первой полосе какой-то дотошный историк описывал мучительное становление добрососедских отношений между Шестисторонним Королевством и Синтийской Республикой. И в конце своей строгой научной статьи, обращаясь к читателя, вопрошал: как и по какому праву один человек может весь этот труд нескольких поколений разрушить?

Тут же было напечатано «Послание о мире» служителей Защитника, и Унимо с интересом отметил, что восхищается его стилем и разумностью – хотя обычно относился к выпускникам Ледяного Замка настороженно. В редкие встречи со служителями или просто религиозными людьми ему приходилось значительным усилием мысли выносить за скобки тот факт, что эти люди верят в то, что есть кто-то, кто каждую секунду спасает наш мир от Темноты, и всё остальное для них должно быть менее важно. Поэтому, как всегда, когда нужно без привычки делать два дела одновременно, такое общение давалось Унимо тяжело.

Сообщалось также о казни в Башне профессора Университета Просперо Голари, и публиковались воспоминания студентов о нём. Нимо вспомнил, что этот профессор недавно был назначен Первым советником, и мысли о безумии короля занялись с новой силой, как костёр от сухих поленьев.

«Известный шейлир-благотворитель Астиан Ум-Тенебри арестован служителями Общества Королевских Птицеловов. Очевидцы сообщают, что перед взятием под стражу лори Ум-Тенебри произносил на улицах Тар-Кахола дерзкие речи, порочащие Короля, а также утверждал, что он – Защитник. Горожане возмущены тем, что такой человек находится в тюрьме, вместо того чтобы пользоваться помощью врачевателя. У стен Королевского дворца собираются группы подданных с петициями Сэйлори, и с каждым днём их становится всё больше». Почти не понимая смысла слов, Нимо прочёл заметку ещё раз. И почувствовал, что какая-то чужая, грубая сила указывает на него сквозь решётки слов – как тогда, в том самом письме отца.

– Форин, смотрите! – не думая ни о чём, сдавленно произнёс Нимо, протягивая учителю газету. – Это мой отец… они арестовали его.

Смотритель скользнул взглядом по заметке.

– Ну да, – кивнул он, – король уже совсем забыл своё место.

– Я должен освободить отца, – тихо сказал Унимо, словно говоря сам с собой.

За стуком колёс послышался отчётливый смешок Форина. Трикс, как ни странно, выглядел на редкость печальным. Птица невыразимого страдания, казалось, свила гнездо на острых скалах его бледного лица.

– Интересно, как ты сможешь справиться с охраной Королевской тюрьмы? – задумчиво произнёс Форин, словно это были условия интересной логической задачи.

Унимо, сделав несколько глубоких вздохов, спросил почти спокойно, наспех скрывая под этой водой дрожь в голосе:

– Разве вы не поможете мне?

Смотритель улыбнулся – и его улыбка на мгновение напомнила Нимо улыбку Флейтиста, заставив замереть от ужаса.

– У меня другое дело, как ты помнишь. И довольно важное, – ответил Форин.

– Но ведь моего отца могут казнить в любую минуту, – отчаянно прошептал Унимо, – ведь король сумасшедший, он может казнить любого! А отец там… сейчас…

Смотритель коротко оглядел дилижанс, чтобы убедиться, что все другие пассажиры спят, и, чуть наклонившись к своему ученику, вкрадчиво произнёс:

– Если ты что-то должен сделать, то у тебя, скорее всего, ничего не получится. Но ты всегда можешь попытаться. Если хочешь.

Нимо молчал, тратя все свои силы на то, чтобы не заплакать. Он думал, что после невероятных путешествий в реальнейшем, после того как мир поделился с ним тайным знанием, он уже не окажется в такой ситуации, не будет по-детски давиться слезами. Но ощущение полнейшего бессилия подсказывало ему, что всё, что он мог там, на Маяке, теперь, когда на самом деле нужно что-то сделать, оказалось бесполезным.

Только потом, лихорадочно шагая по улицам Тар-Кахола, Унимо понял, что это был совет и подсказка – на которые его учитель всегда был скуп. Но тогда, в дилижансе, он почувствовал, как в нём закипает ненависть к Смотрителю. Особенно когда тот сказал, откидываясь на сиденье и улыбаясь:

– Надо же, как ты великодушен. Твой отец оставил тебя для более важных дел, а ты считаешь, что нет ничего важнее его спасения.

Трикс смотрел в окно так, как смотрят маленькие дети: упираясь носом и руками в стекло, целиком поглощённые этим занятием. А Унимо почувствовал, будто внутри у него кто-то топил новорождённых котят – и хотелось сбежать подальше от их писка, но это было невозможно. Поэтому он просто сидел молча и просил кого-то безответного о том, чтобы дорога скорее закончилась. И минуты, как всегда в таких случаях, плелись издевательски медленно.

И когда дилижанс, наконец, прогромыхал под Восточными воротами Тар-Кахола, Унимо едва дождался остановки, чтобы спрыгнуть с подножки и быстро, почти бегом, направиться куда-нибудь, не разбирая дороги и не заботясь о том, что по щекам текут слёзы.

Форин не стал его догонять и крепко схватил за руку Трикса, который собирался это сделать, заставив того поморщиться от боли, но остановиться.

– С твоим отцом не случится ничего из того, чего он сам не захочет, – негромко произнёс Смотритель, и на мгновение показалось, что мир погрузился в реальнейшее.

Унимо не мог не услышать, но не оглянулся и не замедлил шаг.

10.1.2 Est deus in nobis59

В Ледяном Замке утро неизменно начиналось с Обряда. Смотрители, хранители и просветители, держа в руках стеклянные светильники, старательно, кто быстрее, кто – словно поднимаясь по крутой лестнице, оживляли в своих мыслях всю иторию Защитника, замирая от ужаса, когда наступала Темнота, и наполняясь светом, когда Защитник побеждал…

Обряд оставался неизменным, но всё остальное, казалось, сдвинулось и обрело свою собственную волю, будто бы сам Замок решил избавиться от людей. Или, что вероятнее, это ощущение было сложено из многократно повторённого отчаяния, которое испытывал каждый, но которое нельзя было показывать. Двигаясь в привычном ритме от утра к вечеру, слушатели, хранители и просветители послушно читали, улыбались, разговаривали – искренне притворяясь, что ничего не случилось.

Словно за стенами Ледяного Замка не стоял лагерем весь гарнизон Норсена, словно капитан птичников не зачитал королевский приказ об аресте просветителя Люмара, словно не прокричал он, что просветитель Инанис уже казнён за государственную измену, что идёт война с Синтийской