Оправдание Шекспира - Марина Дмитриевна Литвинова

из сочинения Бэкона «Естественная история»: «Снежная вода считается вредной для здоровья: у людей, живущих у подножья заснеженных гор или имеющих иной доступ к ней, которые пьют эту воду, особенно у женщин, бывают на шее большие наросты, похожие на сумки». Вот такие совпадения объединяют Ратленда-Шекспира-Кориэта и Фрэнсиса Бэкона.

Здесь есть еще одна интересная параллель. Гонзало говорит о путешественниках, которые, собираясь в путь, заключают пари один к пяти, оставляя в залог определенную сумму, и если благополучно возвращаются, то пари выигрывают. Так вот, Пунтарволо, за которым очевидно скрыт Ратленд-Шекспир, собираясь в очередное путешествие, а именно в Константинополь (туда потом засобирается и Томас Кориэт), поручает нотариусу составить документ, узаконивающий отъездное пари на условиях один к пяти. Кориэт тоже путешествовал на пари, но, помнится, на условиях один к шести, во всяком случае, денег у него ушло на печатание книги столько, сколько он получил бы на условиях один к трем.

Путевые заметки Кориэта до сих пор представляют исторический, географический и страноведческий интерес, он упоминается в больших географических справочниках как замечательный путешественник. Правда, в его заметках есть такие истории, которым просто нельзя верить – они и смешные, и нелепые.

По мнению всех без исключения шекспироведов, за Пунтарволо и Аморфусом из «Празднества Цинтии» стоит одно и то же лицо, но кто – неизвестно. Только один автор, печатающий литературные статьи в лондонских газетах в конце XIX века, заметил, к ужасу и изумлению Шенбаума, что Аморфус, скорее всего, – Шекспир. А ведь он прав. «Пунтарволо», никуда не денешься, – тот, у кого летает острие копья, и значит, он – Шекспир, то есть наш знакомец Роджер Мэннерс пятый граф Ратленд. А стало быть, и Аморфус – Шекспир.

Таких людей называли тогда «fantastic». Старшая сестра Ратленда отказалась выйти замуж за его друга Саутгемптона именно потому, что он представлялся ей таковым.

О Пунтарволо говорит в пьесе Джонсона персонаж Карло Буффон. Под личиной Карло Буффона, который злобствует без разбора, Бен Джонсон изображает Марстона. Вот что мы узнаем от него о Пунтарволо:

«Он, Пунтарволо, любит собак и соколов и жену тоже; смело сидит в седле и удержит самую крупную лошадь у барьера, хоть и нельзя со всей уверенностью сказать, что он малый не промах; зато верхом вылитый св. Георгий; вот и все, что я знаю, прибавлю только, что он однажды, потрясая древком, напал на ствол дерева и доблестно продырявил его узловатую кору, не в пример тому другому, дырявящему чешую чудовища». (Акт 2, сц. 1.) Это еще одна аллюзия Джонсона на «Потрясающего копьем»: «brandish… and break his sword» – «потрясать и сломать копье». Обратите внимание: «sword» теперь в нашем понимании меч, а тогда был синоним слову «копье». Напомню, что аллюзия относится к персонажу по имени Пунтарволо.

Позволю себе пояснить эти обидные слова, сказанные о Ратленде. Начать с того, что Ратленд действительно любил собак, у него была псарня, он разводил породистых охотничьих собак и обожал дарить их друзьям, держа в Лондоне специального слугу, который ходил за привезенным в подарок псом, пока того не возьмет новый хозяин. Ратленд был большой знаток и любитель соколиной охоты – своего лучшего сокола он завещал Саутгемптону. (Завещание Ратленда 1612 года, присланное мне из Лондона Мэри Хобсон, расшифровала Анна Данюшевская, доктор филологии, защитившая диссертацию в Халлском университете.)

Были у него и лошади – как многие знатные господа, он любил верховую охоту, но вот что интересно, в рыцарских турнирах-представлениях, которые бывали при дворе по торжественным случаям, участия не принимал. В этом отрывке есть, однако, намек, что в одном из турниров он, по-видимому, участвовал и не очень изящно сломал древко (staff) копья. Древко на таких турнирах и должно ломаться, как предписывал ритуал в целях безопасности, но Пунтарволо, судя по словам Буффона, сплоховал, и у него изящно не получилось. Копье сломалось не поперек, а вдоль. Речь идет именно о копье, на театрализованных турнирах сражались копьями. Аллюзия на эту историю есть и в пьесе Шекспира «Как вам это понравится». Так что Джонсон не без ехидства обыгрывает псевдоним «Потрясающий копьем». Да еще уподобил итализированного Ратленда Георгию Победоносцу, который ведь тоже «потрясающий копьем»: его изображают воином на белом коне, копьем поражающим дракона – дырявящим чешую зверя.

Вглядываясь в Пунтарволо, как его лепит Бен Джонсон, видишь, что образ «Потрясающего копьем» создается использованием различных вариантов выражения «потрясать копьем», а также сравнением с Георгием Победоносцем, что укрепляет у читателя зрительное представление о человеке, в руках которого копье.

На Западе почитание св. Георгия и храмы в его честь появились в конце V и в VI веке, и особенно со времени крестовых походов. Ричард Львиное Сердце верил в особое покровительство, оказываемое ему св. Георгием. Английский орден Подвязки, учрежденный Эдуардом III, считает его своим покровителем. Как символ борьбы с проявлениями зла, Георгий Победоносец взаимозаменяем с Афиной Палладой.

У меня есть догадка, почему Бен Джонсон подчеркивает, что Пунтарволо именно верхом похож на Георгия Победоносца. Судя по первому панегирику, открывающему поэтический раздел «Кориэта», который подписан на древнегреческом – «друг странствующих за границей», Кориэт был невысок ростом, очевидно, поэтому и не участвовал в елизаветинских турнирах. Вот этот отрывок из панегирика:

А баркарола повлекла

Гондолу в дом любви

К изящной нимфе. Но вотще!

По Чосеру «Амура куклой»

Не стал он: как бы не родить

Подобного себе малышку.

В других панегириках его называют «эльфом» и даже «карликом». Так что Ратленд, похоже, был невелик ростом.

В панегирике Роберта Ричмонда встречается еще одна интересная аллюзия. Ричмонд берет несколько эпизодов из путешествия Кориэта и разрабатывает их на свой вкус.

Это – посещение Кориэтом борделя в Венеции, затем прискорбная попытка полакомиться виноградом, окончившаяся бегством Кориэта от палки свирепого хозяина виноградника, и несколько других. Автор сетует на то, что у Кориэта недостало отваги сразиться с грубым, сильным мужланом: ничего не попишешь – в одном человеке вряд ли может соединиться храбрость и склонность к занятиям искусствами, что несколько противоречит началу панегирика. Вот если бы соединились, сообщает Ричмонд, то его Муза воспарила бы и он во всем уподобил бы Кориэта Ланцелоту (Sir Lancelot – самый знаменитый из рыцарей Круглого стола, вряд ли это сравнение случайно, корень слова в имени рыцаря – копье), а не сэру Дагоннету (Sir Dagonnet – шут короля Артура, скорее всего, тоже не случайное сравнение: реальный Кориэт числился шутом при дворе наследного принца Генри). И далее идут две строки:

Но ты