Время для жизни - 2 - taramans
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конферанс взял на себя тот же Кавтаськин, и надо отдать должное, вел концерт хорошо. Не так как Елкин, к примеру, но ведь тот — артист с большой буквы, и опыта у Савелия не занимать. Так что — вполне нормально работал политрук, без сбоев.
Постепенно площадка перед сценой заполнялась, народ сюда подтягивался, а когда гармонисты заиграли первый вальс люди с охоткой принялись кружится в парах.
Пользуясь паузой, Иван отошел чуть в сторону и закурил. К нему присоединился политрук, и, кивнув, на людей, с улыбкой попенял:
— Ну вот! А ты говорил… Видишь же — все получается!
— Слышали, тащ политрук, такую поговорку — «Не кажи гоп…». Вот отыграем положенное время, тогда и выдохнем облегченно!
— Ты, Косов, временами, пессимист! — засмеялся Кавтаськин.
Дальше, по наспех составленной программе, Гончаренко затянул:
— В парке Чаир распускаются розы,
В парке Чаир расцветает миндаль…
«Интересно как! Раньше слышал эту песню, только этаким тенором, а Коля — ни хрена не тенор. Но и так — очень неплохо. Непривычно, правда!».
И людям, было заметно, тоже нравилось.
Потом, по заранее подготовленной импровизации, Кавтаськин объявил:
— А сейчас, дорогие друзья, вы услышите песню — «Омская курсантская». Звучит для публики она впервые! Ее написали наши курсанты Иван Косов и Юрий Гиршиц!
Пришлось покланяться народу.
Курсанты выстроились в две шеренги, но с промежутками между собой. Кавтаськин занял место как положено командиру — справа сбоку, подал команду:
— На месте, шагом марш!
Косов отбарабанил на деке гитары, изображая барабан, вступление. Включились гармони. Гончаренко не подвел:
— Письма нежные очень мне нужны,
Я их выучу наизусть!
По договоренности, перед припевом, Косов, кивком обратил внимание Кавтаськина на стоявшую несколько слева стайку девушек, Политрук рявкнул:
— Равнение нал-е-е-во!
И все вместе, хором:
— Через две, через две зимы,
Через две, через две весны,
Отучусь как надо и вернусь!
И все вместе, рявкнули — «За то-бо-ю!».
Реакция народа радовала. Люди улыбались, смеялись. Людям — нравилось! А глядя на немного смутившихся девчонок, душа курсантов — воспаряла ввысь!
Затем, потакая прихоти политрука, они отложили инструменты, изобразили строй из пяти курсантов, и Кавтаськин «залился», затоковал, как глухарь на току:
— Как вы уже поняли, товарищи, кроме боевой и политической учебы, курсантам не чужды и творческие порывы! И даже песни наши омские курсанты сочинять способны. Вам понравилась песня?!
Дружные аплодисменты были ему ответом.
— Но это еще не все! Эти же курсанты написали и марш, который теперь будет официальным маршем Омского пехотного училища. Давайте, друзья вместе послушаем и оценим! Отделение! — подал команду политрук, — Равняйсь! Смирно! На месте, шаго-о-ом марш! Запе-е-е-вай!
«Мудило этот политрук! Ну как можно изображать строй и петь марш впятером? Пусть будет — вшестером, вон он тоже сбоку марширует! Ой, балбес, ох и позер армеутский!».
Но делать нечего, Гончаренко уже выводил:
— Стоим мы на посту, повзводно и поротно,
Бессмертны как огонь, спокойны, как гранит!
Мы — армия страны, мы — армия народа.
Бессмертный подвиг наш история хранит!
Как они старались голосить, чтобы вытянуть хоть как-то отсутствие хотя бы взвода! Косов не уставал материть про себя политрука, который настоял на этом марше.
«Щас, сцука, голоса посрываем, на хер! Будет тебе тогда концерт, тупиздень политический!».
Но народу — опять понравилось, народу — опять — зашло! Хорошо все-таки, что люди сейчас не избалованы зрелищами.
Затем Кавтаськин объявил десятиминутный перерыв. Народ зашушукался, но расходиться не спешил.
— Коля! Ты как — сильно связки напряг? Сипеть не начнешь? — озабоченно спросил Иван у Гончаренко.
Тот прислушался к себе, поморщился и ответил:
— Да вроде нет… То есть — пришлось напрячь, конечно. Но… вроде нормально. Пока, по крайней мере…
— Видите, тащ политрук, что ваш волюнтаризм сделал. Сейчас начнет Гончаренко сипеть, вместо пения, а затем и я. И все — аллес ист вег! Концерт закончен и зритель недоволен!
Кавтаськин скривился, но потом отвел Ивана в сторону, и негромко забубнил:
— А чего ты сразу не объяснил? Чего не сказал, что все так серьезно?
— А я говорил, только кто-то ничего не хотел слушать! Вот вы в курсе, что в течении концерта голосовые связки певца устают и «садятся»? И если перетрудить их, то — все! Вместо пения — сип и хрип!
— М-да? И чего сейчас делать? Чем помочь? — озадаченно поскреб лоб, сдвинув фуражку, политрук.
— Что делать, что делать? Вот что делать! Чай нужен, но не горячий, а теплый! А еще… коньяк!
— Коньяк? А еще чего тут тебе, Косов, подать?! Вот прямо принародно коньяк хлестать будете? — возмутился оппонент.
— Ну что Вы, та-а-щ политрук! Чай — согреть горло, а коньяка туда добавить чуть совсем! Лучше согревает. Да и парни, без репетиций, впопыхах, скоро начнут уставать, начнут сбиваться, мимо нот играть. А чай с коньяком — подстегнет ненадолго. Вытянем концерт…
— И где я тебе чай с коньяком возьму сейчас?
«Не… все-таки он — тормозной малость!».
— Чай, товарищ политрук, у нас в столовой. Училище — через дорогу! А коньяк… за железным мостом, сразу на углу — коммерческий магазин. Тут ходу, если рысцой, минут двадцать. Только коньяк нужен хороший, а не всякий клопомор!
— Так кого я тебе и туда и сюда отправлю?! — развел руками Кавтаськин, — Или мне самому сбегать, а?
И он с подозрением уставился на Ивана.
— Да вон, в толпе, я наших курсантов видел. Одного туда, другого — сюда. Через полчаса — все уже здесь будет! Вот… деньги возьмите! — Косов попытался достать из кармана галифе портмоне.
— Отставить! Я здесь организатор, мне и расходы держать! — придержал Косова политрук, — А то опять потом… перед Верейкисом оправдываться,
