На далеких окраинах. Погоня за наживой - Николай Николаевич Каразин

– Что кушали?

– Водки очищенной рюмка, этой вот, зелененькой, тоже, этой маленькая, вон той еще одна и один бутерброд с языком!

– Осетрину в уксусе кушали?

– Нет, осетрины не ел!

– Ох, кушали!

– Один только бутерброд… Четыре водки и один бутерброд!

– То-то вот оно и есть! Без пятачка полтина!

– Запишите там…

Последние слова были произнесены совсем уже на лету. Чиновничья спина, суетливо пробиравшаяся между стульями, виднелась уже у самой выходной двери и стушевалась во мраке.

– Это сукно уже было прорвано, мерзавцы! И здесь, и тут, и тут, вот еще наклеена заплата, – ишь, мошенники!.. – горячился чей-то баритон в бильярдной.

Недолго пришлось Ивану Демьяновичу дожидаться в «угольной желтенькой»: не успел он пробежать и первого столбца «Туркестанских»2, как в общей зале послышались приветственные восклицания, вкрадчивый, мягкий голос Юлия Адамовича, о чем-то осведомлявшийся, и фраза: «Сюда пожалуйте; проведи барина!» – «Один?» – «Одни-с!» – «Э… гм!»

Бржизицкий развязно вошел в комнату, произнес: «Каюсь, опоздал. Добрый вечер, коллега!» и еще издали протянул обе руки, обнаруживая намерение дружески заключить Ивана Демьяновича в свои объятия.

– Я только что, только что перед вами! – оставил газету Катушкин. – Сюда не садитесь: ножка что-то не того… на диванчик лучше. Ну, что, как патрон ваш, в добром ли все порядке найти изволили?

– Все, как должно: что хорошо, что дурно. В контору забегал, дела о подрядах просматривал… Вы нам с вашим-то немного… comme ça3!

Бржизицкий наглядно изобразил ногой, как дают подножку.

– Дело торговое!

– To-то торговое! Вы бы меня подождали, а то двое на одного рады навалиться!

– Извините-с, Иван Илларионович все один орудовал, своим собственно только умом, потому я был в отлучке!

– Куда же это вы вояжировали? – крайне озадачился Юлий Адамович.

«Ишь, прикидывается, каналья»! – подумал Иван Демьянович.

– За мамзелью командирован был, а потом по степи колесил по случаю этой оказии!

– Да, да, слышал, еще на дороге слышал. Скажите, весьма любопытно! И как все это вышло? Рассказывайте!

Бржизицкий даже ближе немного подвинулся, так уж ему было любопытно. Поглядел искоса Катушкин на своего «коллегу»: «Смотрит так просто, ложечкой в стакане помешивает, сахарцу подложил кусочек, бестия!»

– Да что рассказывать: чай, сами все хорошо знаете! – неожиданно произнес он, да так и воззрился на своего собеседника, как ястреб на закопошившуюся в жниве перепелку.

– Позвольте, у вас муха в стакане! – качнулся к самому столу Бржизицкий и тщательно принялся ловить ее на кончик своей ложечки.

– Откуда же мне знать? – спокойно произнес он, окончив эту операцию.

– Откуда-с? – повторил Катушкин, сделал значительную паузу и добавил:

– Хоть из газет, положим, чай, все уже давно описано в Листке-то?

– Не читал!

– Да-с, дела! Такой, я вам доложу, непредвиденный пассаж, что только разве наша фирма и могла выдержать. Все было кругом спокойно, ничего худого не слышно. Четыре каравана в Бухару перед нами прошли благополучно, а тут – накось! Симсона знаете?

– Какого Симсона?

– Не знаете? Гм! Англичанин, машинист. Да, позвольте, ведь вы еще с ним в Самаре, в «Златокрылом Лебеде» разговаривали!

– Я?! Я вас не понимаю. Я, в Самаре?!

Бржизицкий передернул плечами с видом полнейшего недоумения.

– Фу ты! Все я забываю, что вы в Ирбит ездили. Мне показалось… черт знает, что это мне показалось. А тут еще Симсон, покойник, говорил мне, будто видел вас. Да-с, убили беднягу, ухлопали сердечного! Так, ни за что сгиб парень; если бы его в полон повели, ну, еще бы ничего; наш выручил бы, денег не пожалел бы, выкупил; а тут, без всякого проку, самым разбойничьим манером… Да и не один Симсон!

– Кто же еще? – закашлялся Бржизицкий, быстро поднялся и отошел в угол, где стояла плевальница.

Не то посмеиваясь, не то просто щурясь, глядел Иван Демьянович на эту спину и плечи, вздрагивающие от какого-то подозрительного кашля.

«Покусывает!» – подмигнул он одним глазом, словно в комнате был еще кто-нибудь третий.

«Пытка, это пытка! – процедил сквозь зубы Бржизицкий. – Он все знает. Он убежден теперь вполне, и если бы только улика, хотя какая-нибудь улика…»

Он вздрогнул и обернулся. Дверь приотворилась как-то подозрительно, откуда выглянула незнакомая физиономия, кашлянула легонько и опять скрылась. В голове Бржизицкого мелькнула мысль о западне, об аресте.

– Ну что же? Вероятно, было следствие; открыли что-нибудь? – говорил Бржизицкий слишком уже спокойным голосом, снова подходя к столу.

– Все открыли. Что надо было, то все открыли! – произнес Иван Демьянович, потирая руки и не спуская своих прищуренных глаз с лица Бржизицкого.

Положение Юлия Адамовича было невыносимое. В его мозгу копошилось страшное подозрение: неужели это письмо у него в руках? Этот решительный тон, эта уверенность…

Опять скрипнула дверь, опять мелькнуло там что-то воинственное. Бржизицкий невольно покосился на открытое окно, откуда лезли в комнату запыленные ветви. Он чувствовал, что начинает теряться, он чувствовал потребность перевести свободно дух, оправиться. Ему предстояла схватка, а он был к ней так мало подготовлен. Противник оказался гораздо сильнее, чем предполагалось.

– То есть вот как! – продолжал в том же тоне Иван Демьянович. – Все дело теперь как на ладони. Недаром сорок восемь дней по степи рыскал, зато вот-с…

Он протянул руку вперед, почти к самому лицу Бржизицкого, и сжал в кулак.

– Все тут! Так-то-с!

– Дай Бог! Дай Бог!

– Ровно знакомый кто-то? – присмотрелся Иван Демьянович через плечо Бржизицкого к еще раз приотворившейся двери. – В большом форте встретил я. Куда же это вы?

– Я сейчас, на одну минуту: портсигар в пальто!

Бржизицкий быстро поднялся и вышел из комнаты. Сюртук шарахнулся от двери, пропустил мимо себя стремительно пронесшегося Юлия Адамовича, подумал немного, пощупал что-то в грудном кармане своего сюртука, откашлялся основательно и шагнул через порог.

– Мое почтение-с! – начал Сипаков.

– Здравствуйте! – произнес Катушкин, узнав, наконец, встреченного им сегодня утром приезжего.

– Имея крайнюю надобность в личном объяснении, я покорнейше прошу уделить мне несколько времени для оного. Сипаков, имею честь рекомендоваться; приехал из форта Забытого!

– Что прикажете-с?

Сипаков стоял в той позе, в какой обыкновенно являются к начальству с докладом, только на физиономии его выражалась не та изысканная, доведенная до крайних пределов почтительность, а какое-то «себе на уме». Его осовелые немного глаза, его усы, лихо закрученные помадой с воском, эти шевелящиеся морщинки на висках так вот и говорили: «А как я тебя, любезный, сейчас передергивать стану, держись!»

– С господином Бржизицким имею честь говорить?

Иван Демьянович пристально посмотрел на капитана и ответил не сразу.

– Да вам что угодно? – предпочел он, немного помолчав, эту уклончивую форму.

– Не благоугодно ли будет устроить обстановку так, чтобы нам не