На далеких окраинах. Погоня за наживой - Николай Николаевич Каразин

его, на подножке козел, сидела мохнатая шавка, томно склонив голову, высунув язык набок и бросая на петуха самые умильные взгляды. Эта ли сцена, или что-нибудь другое так увлекло Юлия Адамовича, что тот сосредоточил все свое внимание в данном направлении и положительно не видел, как в ворота, навстречу выезжавшему экипажу, показалась конская голова, за ней светлое пальто, такая же светлая шапка из-под козырька которой краснелись полные, одутловатые щеки Ивана Демьяновича.

Катушкин нисколько не озадачился, встретившись на почтовом дворе с Бржизицким, он знал уже о его приезде – ему дали знать с этой же станции, и он поспешил сюда только для того, чтоб лично удостовериться в этом.

– Отвернулся, не глядит, совесть не чиста, видимое дело! – улыбнулся он, глядя на маневры Юлия Адамовича.

– Потрогивай, братец! – толкнул тот в спину кучера, все еще интересуясь сценой на сломанном тарантасе.

– Юлий Адамович! Сколько лет!..

Катушкин встал в воротах, так что дрожкам нельзя было миновать его лошадь. Бржизицкий видел, что избежать встречи невозможно.

– А! – повернулся он в эту сторону и изобразил на лице что-то вроде улыбки.

– А тут вас поджидали! Станислав Матвеевич даже захворал от беспокойства, что это вы так замешкались? Ну, что Ирбит, что новенького? Бывал я там, давно еще, мальчишкой… Да вы спешите, что ли, куда?

– Да, да, спешу! Ну, здесь что, как? Все ли благополучно? Я слышал, не знаю, насколько это верно, но еще в Чимкенте…

– Это насчет караванов нашей фирмы? – пристально поглядел Иван Демьянович прямо в глаза Бржизицкого и тихонько начал поворачивать лошадь.

– Да, говорили, что-то очень серьезное?.. Трогай же, братец!

Извозчик почувствовал еще толчок в спину.

– Ничего, пустяки; оно точно, что убыток, да супротив судьбы нешто пойдешь? А, впрочем, дело маловажное… как по чьему, впрочем, капиталу. Сегодня вечером, может, посвободнее будет – приезжайте к Тюльпаненфельду, поболтаем!

– Не знаю, будет ли время; впрочем, меня так интересуют подробности «этого дела»…

– Какого это-с?

Бржизицкий вскинул глазами и усиленно затянулся дымом сигары.

«Ишь, пытает!» – подумал он.

– Да вот все насчет каравана. Ведь этакий, подумаешь, случай!.. Постараюсь быть, постараюсь! До свиданья!

– Прощайте!.. То-то, чай, Станислав Матвеевич обрадуется; а он, сердечный, сильно осунулся, сильно!

– Что так?.. Трогай же!

– От беспокойства душевного, полагаю… Так до вечера?

– До вечера!

Дрожки покатились по шоссе. Катушкин, не въезжая во двор станции, повернул лошадь и рысцой поплелся к дому Ивана Илларионовича.

Едва он отъехал несколько шагов, как ему навстречу продребезжала еще почтовая повозочка парой; что-то похожее на узел выскочило из этой повозочки и подкатилось к ногам его лошади.

– Стой, стой! – крикнул вслед Иван Демьянович.

– Стой! – ревела басом шинель в повозке, собственноручно хватаясь за вожжи.

– Обронили-с! – указал на узел Катушкин, взявшись за козырек фуражки.

– Покорнейше благодарю! Сам вовремя заметил! – произнесла шинель, тоже раскланиваясь.

Катушкин поехал дальше. Шинель снова уселась в повозку, втащив за собой узел, и крикнула: «Пошел!»

Повозка въехала во двор.

– Эк их нынче разносила нелегкая: телега за телегой! – проворчал смотритель, глядя в окно на нового приезжего.

– А где тут комната для приезжающих? Покажи-ка, братец!.. Эй, ты, леший, скуластое рыло, тащи чемодан! Сюда, что ли? – озирался во все стороны приезжий, видимо, не узнавая местности. – Фу ты, дьявол! Ничего не пойму! Эка город выстроился на пустырях то, ха-ха!.. Мое почтение! Вы здешний смотритель?

Он заметил в дверях форменную фуражку с кокардой.

– Точно так: хорунжий Дрыгин! Подорожную пожалуйте!

– Сипаков, из форта Забытого, по открытому предписанию!

– Проходите в горницу-с. Самовар потребуется?

– Не дурно бы… Эка обстроились, эка обстроились! То есть ни за что бы не узнал… места бы не узнал даже!.. Осторожнее, братец, что об угол шаркаешь? Видишь – вещь ценная!.. Ух! Фу ты, ну и жара же!

– Вы, верно, давно не были в Ташкенте? – поинтересовался хорунжий Дрыгин, входя вместе с приезжим в горницу.

– С самого занятия… Я еще из черняевских – из старых… Да прошу со мной чашку чаю… что же, право?

– Ежели с благородным человеком в компании, притом же по нонешнему жаркому времени…

– Я, знаете, с ромом… из самого Забытого везу: «ром-головолом» прозывается!

– Да вы веселый! Может, на крылечко столик вынести?

– На вольном воздухе? Важно!

Два ямщика принесли стол, накрыли его чем-то вроде попонки, принесли и самоварчик, зеленовато-бурый, нечищеный, вероятно, тоже с черняевских времен. Самоварчик этот бойко шипел, посвистывал и во все стороны брызгал горячим паром. Уселись.

– В мое время вот и тут, и тут, и даже там-с – все это, верите ли, был чистейший пустырь: саклишки кое-какие татарские были – впрочем, самая малость, а больше все так – пустопорожнее место… А теперь, ишь ты, вплоть до Салара застроилось, и важно застроилось… я проезжал, видел. Воочию чудеса, право!

– Собор новый воздвигается… Позвольте, я наливать буду?

– Прошу покорно… Видал, видал, как же! Извозчики, биржа!.. А это что за домики на выезде?

– Бани громовские3, а правее – окружный совет… Я сливок велю подать?

– А вот мы этих, от бешеной коровы, хе-хе!

– По казенной надобности или по своей?

– Я-то?

– Да-с!

– По своей… а, может, и по чьей другой… Еще прошу стаканчик, да лейте больше этого-то «головолому»!

– Можно-с!

– Знаете вы, позвольте вас спросить, милостивый государь, господина коммерсанта Перловича?

Сипаков подбоченился, глотнул из стакана и вопросительно посмотрел на собеседника.

– Как не знать! Вы это к нему?

– К нему, да-с… А не изволите ли вы, милостивый государь, знать господина Бржизицкого?

– Юлия Адамовича! Как же, и его знаю!

– Юлия Адамовича, вы говорите? Так, литера Ю действительно: «Ю. Бржизицкий», так, так.

– Да он сейчас здесь был. Вы должны были с ним встретиться, только что перед вами выехал!

– Полный такой, круглолицый, весь в белом?

– Он самый!

– Как же, встретились, точно, любезный господин: «Обронили-с!» говорит, а я ему: «Покорнейше благодарю, сам видел». Узел тут с тряпьем, ящик в повозке дырявый… Как же, встретились. Так это он самый и есть?

– Да, Юлий Адамович Бржизицкий, поверенный и компаньон Станислава Матвеевича!

– Гм! Будем знать, каков он из себя видом… Пожалуйте еще стаканчик!

– Не лишнее ли? Так у вас к ним и дело есть? Что же, по коммерции или так, административное?

Хорунжий Дрыгин долго силился, чтобы отчетливо выговорить последнее слово, и даже крякнул от удовольствия, – знай, мол, наших!

– А как придется. Оно, пожалуй, что коммерческое, а то и до администрации может коснуться, как выгорит… Лейте больше!

– Да вы-то что же сами? Позвольте-с, какое же такое дело-с?

– А такое, что секретности требует – так то-с!

– Конфиденциальное-с! Так сказать, инкогнитное…