К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Окончание гражданской войны создало, однако, в стране исключительно сложную политическую обстановку. Развитие различного рода политических партий на территории РСФСР и других советских республик вступило в новую фазу. В 1920 году приняли решение о самоликвидации партии левых эсеров, эсеров-максималистов, народников-коммунистов. В марте 1920 года эсеры-боротьбисты вошли в состав КП(б) Украины. В состав РКП(б) вошли также левые группы Бунда. Некоторые левые деятели из партий меньшевиков и эсеров также вступили в РКП(б), кое-кто из карьеристских соображений, но большинство из идейных соображений. Сами эти партии переживали кризис, они не могли выработать сколько-нибудь определенной политической программы и создать устойчивые организации. Но тяжелый кризис переживала и РКП(б). Коммунистическую партию сотрясали дискуссии. В ней образовалось несколько фракций – группа «рабочей оппозиции», «демократического централизма» и др. Значительная часть рабочего класса была недовольна ухудшением своего материального положения, плохой работой промышленности, недостатком продовольствия. Еще большее недовольство политикой «военного коммунизма» и продовольственной разверсткой выражало крестьянство. Это недовольство нашло свое отражение и выражение в десятках больших и малых восстаний, прокатившихся по всей стране. Наиболее крупными из них было Кронштадтское восстание в марте 1921 года, в котором приняли участие матросы Балтийского флота, рабочие и население крепости. Несколько месяцев продолжалось восстание крестьян в крупной Тамбовской губернии, проходившее под руководством эсера А. С. Антонова («антоновщина»). В разгар восстания в распоряжении штаба мятежников имелось около 50 тысяч человек, разделенных на 21 полк. Весной и летом 1921 года почти по всей Украине шли ожесточенные бои с подвижными вооруженными группами махновской армии. Десятки более мелких вооруженных отрядов вели борьбу против коммунистов на Дону и Северном Кавказе, в Поволжье, Сибири и на Урале. Фактически это было продолжение гражданской войны, но уже не с генеральской контрреволюцией, а снова с крупными группами «мелкой буржуазии», возглавляемыми главным образом эсерами, анархистами, а иногда и недавними коммунистами. Победить в этой войне было труднее, чем разгромить походы Антанты. Коммунистическая партия смогла удержать свою власть в стране не столько благодаря успехам Троцкого при подавлении Кронштадтского мятежа или Тухачевского – при подавлении «антоновщины», сколько путем решительного отказа от политики «военного коммунизма» и введения «новой экономической политики» (нэпа).

Коммунисты остались у власти в стране, однако их социальная и политическая база значительно уменьшилась, симпатии большинства населения страны были еще не на их стороне. Того рабочего класса, который в 1917 году составлял главную социальную опору большевиков, просто не было. Ленин в 1921 году говорил: «Наш пролетариат в большей части своей деклассирован... неслыханные бедствия, закрытие фабрик привели к тому, что от голода люди бежали, рабочие просто бросали фабрики, должны были устраиваться в деревне и переставали быть рабочими. Разве мы этого не знаем и не наблюдаем, как неслыханные кризисы, гражданская война, прекращение правильных взаимоотношений между городом и деревней, прекращение подвоза хлеба создавали обмен каких-нибудь мелких продуктов, изготовляемых на больших заводах, каких-нибудь зажигалок – на хлеб... Это все и есть, что экономически и порождает деклассирование пролетариата, что неизбежно вызывает и заставляет проявляться и тут мелкобуржуазные, анархические тенденции» [580] .

Иным было и крестьянство, которое хотя и получило помещичью землю в 1917 году из рук большевиков, но которое прошло затем уроки «военного коммунизма», продовольственной разверстки, продотрядов, раскулачивания, комбедов.

Проводить в таких условиях свободные выборы даже в Советы и допускать свободную деятельность даже «мелкобуржуазных» социалистических партий означало для большевиков почти наверняка потерять политическую власть, завоеванную в столь упорной вооруженной борьбе. Этого большевики не могли позволить. Свободу политической деятельности они опять откладывали на неопределенное будущее, а в настоящем они должны были открыто заявлять о своем отказе от принципов «чистой» демократии. Так, например, выборы в Советы проводились теперь совсем не так, как они проводились в 1917 году. Была создана сложная многоступенчатая система непрямых, нетайных и неравных выборов, при которых один голос рабочего приравнивался к 5 – 6 (а на практике и к большему числу) голосов крестьян и «мелкой буржуазии». К тому же очень большое число людей, отнюдь не принадлежавших ранее к эксплуататорским классам, были лишены права голоса.

Постепенно большевики стали запрещать легальную деятельность всех других, еще сохранившихся на территории РСФСР политических партий и вводить диктатуру большевистской партии. Ленин не отождествлял понятия «диктатуры пролетариата» и «диктатуры партии». Но, вопреки более поздним утверждениям Сталина, Ленин не отказывался и от формулы «диктатура партии», причем отнюдь не в переносном смысле слова. Выступая в 1920 году на Втором Конгрессе Коминтерна, Ленин говорил:

«... Мы понимаем под диктатурой пролетариата в сущности диктатуру его организованного и сознательного меньшинства... Политическая партия может объединить лишь меньшинство класса так же, как действительно сознательные рабочие во всяком капиталистическом обществе составляют лишь меньшинство всех рабочих» [581] .

Таких высказываний Ленина можно привести немало.

Лозунг «свободных выборов» в Советы стал уже в 1920 – 1921 гг. не большевистским лозунгом, а требованием меньшевиков и эсеров. Центральный комитет меньшевистской партии в 1921 году требовал от своих членов «активного участия в выборах в Советы рабочих депутатов и в работах самого Совета» [582] . Как признавал лидер меньшевиков Ф. Дан, «свободные выборы в Советы как первый шаг к замене диктатуры господством демократии – таков был наш очередной политический лозунг» [583] . Примерно такую же политику проводила и партия эсеров. Там, где невозможно было выставлять партийного списка, эсеры проводили своих кандидатов как беспартийных [584] .

Большевики ответили на эту тактику сначала многочисленными практическими ограничениями в деятельности партий меньшевиков и эсеров, а затем и формально законодательным запрещением деятельности этих партий. В разработанном и утвержденном в 1922 году Уголовном кодексе РСФСР меньшевистско-эсеровская деятельность была приравнена к прямой контрреволюции. Либеральная экономическая политика времен нэпа сопровождалась продолжением политического террора, направленного теперь главным образом против недавних союзников в борьбе с царским самодержавием. И надо сказать, что многие приемы, к которым в этой кампании против меньшевиков и эсеров прибегали большевики, были далеко не безупречны.

С этой точки зрения особого внимания заслуживает открытый судебный процесс над руководителями правых эсеров, который состоялся с 8 июня по 7 августа 1922 года в Москве. Мы не знаем, какое участие в подготовке этого процесса принимал Ленин, так как с конца мая 1922 года и в течение всего лета он был тяжело болен. Подготовка процесса не могла проходить без участия генсека И. Сталина. Председателем Верховного трибунала ВЦИК был Г. Пятаков, а главным обвинителем – Н. В. Крыленко.

В обвинительное заключение против эсеров большевистский суд мог занести немало обвинений. В 1917 – 1918 гг. эсеры были не только политическими, но в отдельные периоды и военными противниками большевиков. Однако надо иметь в виду, что эсеры не были тогда единой партией с единым руководством. Кроме того, Советское правительство еще в 1919 году приняло решение о политической амнистии и легализовало партию эсеров, которые стали издавать в Москве свою газету «Дело народа».

В 1920 – 1921 гг. этой легальности пришел конец, так как эсеры приняли участие или даже возглавили многие из крестьянских выступлений против Советской власти. Однако сам Ленин на X съезде РКП(б) и во многих других выступлениях 1921 года признавал, что у крестьян были законные поводы для недовольства политикой Советской власти. С точки зрения большевиков, нэп был громадной важности поворотом в их политике. Однако многие мероприятия, которые теперь проводили большевики, уже давно предлагали осуществить эсеры и меньшевики. Естественно, что поэтому советский суд должен был внимательно и объективно рассмотреть предъявляемые лидерам эсеров обвинения, отделяя сознательные преступления от искренних политических заблуждений, часто весьма спорных. Надо было учесть, что еще в начале 1922 года ВЦИК объявил амнистию большинству участников крестьянских восстаний предшествующих лет. К сожалению, судебный процесс над правыми эсерами пошел во многом по иному пути. В неблаговидных политических целях организаторы суда пошли даже на явную фальсификацию. Наряду с действительными лидерами правых эсеров А. Гоцем, Е. Тимофеевым, Д. Донским и др., которые старались оправдать деятельность своей партии и таким образом защитить себя, на процессе в качестве обвиняемых выступали также люди, которые не принадлежали к руководителям эсеровской партии, а в ряде случаев никогда не были эсерами и только выдавали себя за таковых. Эти люди с завидным усердием соглашались с обвинительным заключением и каялись в преступлениях, которых они никогда не совершали. Одной из таких «подсудимых» была Руфина Ставицкая (Фаина Ставская). Она была раньше не эсеркой, а анархо-коммунисткой и была хорошо знакома с некоторыми видными коммунистами. В 1922 году она обратилась с просьбой принять ее в коммунистическую партию. Как свидетельствовал в своих неопубликованных мемуарах ее муж, старый большевик В. Е. Баранченко, Ставицкой было предложено в качестве своеобразного «испытания» выступить с «разоблачениями» на процессе правых эсеров. Руфина приняла это поручение, и ее муж пытался как-то оправдать ее поступок, позорный для настоящего революционера. Он писал: «1922-й год был крайне трудным для Руфины Ставицкой. В молодости, вступив на революционную стезю, она то и дело торопилась отдать свою молодую жизнь за дело мировой социальной революции. Теперь ей предстояло отдать не то что жизнь, а нечто более дорогое для каждого революционера. Потребовалось в интересах диктатуры пролетариата и его социалистической революции отдать честь революционерки, как ее понимали старые революционеры и политкаторжане. Ей довелось волею руководящей силы пролетарской революции посильно участвовать в большом процессе, разоблачившем и разгромившем идейно и политически злейших, опаснейших в то время врагов пролетарской власти. Вскоре она была принята в коммунистическую партию, которой служила, как только могла, до этого» [585] .