Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - Коллектив авторов

вкупе с «аристократизмом» манер и образа мыслей создавали ту странную смесь гордости и холопства, утонченного вкуса и мелочного тщеславия, которая в эпоху «высоких идеалов» не могла не отталкивать многих молодых представителей высшего света. Александр Васильчиков в николаевское царствование был как раз одним из таких неудовлетворенных юношей.

Он родился 27 октября 1818 года в семье видного боевого генерала, командующего гвардейским корпусом Иллариона Васильевича Васильчикова (1775–1847). Васильчиков-отец был близок и к Александру I, и к Николаю, который всю жизнь был благодарен генералу за его твердую и решительную позицию в памятный день 14 декабря 1825 года (Васильчиков был одним из тех, кто настаивал на расстреле восставших картечью). Он был назначен сначала командующим войсками в Петербурге и окрестностях, затем – генерал-инспектором кавалерии, председателем Государственного совета и Комитета министров, в 1831 году получив графский, а спустя восемь лет княжеский титул.

В отличие от остальных сыновей И.В. Васильчикова, сделавших предсказуемо успешную военную карьеру, Александр Илларионович в 1835 году поступил на юридический факультет Петербургского университета. Выбор, может быть, странный, но не экстравагантный: достаточно сказать, что вместе с ним учились такие высокородные молодые люди, как граф П.П. Шувалов, князья Г.А. Щербатов, А.М. Дондуков-Корсаков и П.П. Вяземский, В.Н. Карамзин. Оправившееся от шока 1825 года русское общество испытывало в то время заметный интерес к образованию и «гуманитарной» культуре – в моду вошли Гегель и Шеллинг, огромная популярность Пушкина и Карамзина как будто облагородила традиционно не считавшиеся «аристократическими» литературу и науку, начиналась великая эпоха славянофилов и западников… Впрочем, качество университетского образования во второй половине 1830-х годов было еще, мягко говоря, средним, а юноша «из общества», конечно, не мог отличаться «плебейской» усидчивостью. В итоге он так и остался, несмотря на полученный в 1839 году диплом кандидата прав, скорее образованным дилетантом, хотя и достаточно уверенным в энциклопедичности своих знаний.

Более важными университетские годы были для становления характера и взглядов Васильчикова. Необычайно честолюбивый, он, по воспоминаниям одного из товарищей, «пользовался властью трибуна в весьма анархической республике своих товарищей, соединившихся в корпорацию по немецкому образцу». Примечательно, однако, что это «тайное» студенческое общество, главой которого стал молодой князь, по его инициативе приобрело отчетливую антинемецкую направленность. «Русские, – писал он в то время, – почувствовав свою собственную силу, воспрянули от долгого сна и выбросили из себя вкоренившееся мнение, что мы без немцев ничего не сделаем!» Подобные эскапады, возможно, были по-юношески несерьезны, однако они отражали не только противостояние эфемерных «немецкой» и «русской» партий при дворе Николая I, но и важные особенности формировавшейся полуоппозиционной «национальной идеологии». Устойчивую (и рационально не вполне объяснимую) антипатию ко всему «немецкому» Васильчиков сохранил до конца своих дней.

По окончании университета князь становится одним из членов так называемого кружка шестнадцати – своеобразного сообщества молодых фрондирующих аристократов, несомненным лидером которых был М.Ю. Лермонтов. «Каждую ночь, – вспоминал позднее один из „шестнадцати“, граф К.В. Браницкий, – возвращаясь из театра или бала, они собирались то у одного, то у другого. Там после скромного ужина, куря свои сигары, они рассказывали друг другу о событиях дня, болтали обо всем и все обсуждали с полнейшей непринужденностью и свободой, как будто бы III Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии вовсе и не существовало…»

Сохранившиеся о «шестнадцати» сведения скудны и противоречивы. Известно, однако, что в 1840 году большинство членов кружка покинули Петербург, причем их отъезд имел все признаки наложенной свыше опалы. Васильчиков в составе целой группы чиновников был отправлен в Закавказье для реформирования гражданского управления края. С характерной для своего поколения демонстративной усмешкой, столь ярко запечатленной в «Герое нашего времени», он писал перед отъездом сестре: «Принести в жертву блестящую карьеру – в этом есть что-то таинственное, сентиментальное и мизантропическое, что мне нравится бесконечно. Вполне уместно для молодого человека, который в течение полугода предавался тяжелому ремеслу светского человека».

Никаких жертв рассчитанная на год вполне мирная поездка, конечно, не подразумевала. По ее окончании Васильчиков отправился отдыхать в Пятигорск и именно там 15 июля 1841 года вписал свою страницу в историю отечественной литературы, став секундантом на дуэли М.Ю. Лермонтова с майором Мартыновым, окончившейся гибелью поэта. Дуэли, конечно, были запрещены, и Васильчикову грозило очень суровое наказание. Прощен он был, по официальной формулировке, «во внимание к заслугам отца его».

Неприятная история отразилась бы на карьере Александра Илларионовича, если бы он хоть немного был озабочен восхождением по лестнице чинов и должностей. Однако амбиции князя, судя по всему, были несколько иными: никакого служебного рвения он не проявлял и даже прослыл в Петербурге «вольнодумцем». Биографы Васильчикова любили впоследствии пересказывать историю о том, как его призвал к себе император и потребовал «перемениться», на что Васильчиков отвечал, что никакой вины за собой не знает, и вновь услышал строгое: «Переменись!» Стоит, впрочем, добавить, что заработать репутацию «опасного либерала» при Николае I было не очень сложно. Другое дело, что Александр Илларионович, очень болезненно относившийся к намекам на высокое положение своего отца, просто не мог реализоваться на службе, поскольку любой успех в этой сфере не был бы воспринят как отражение его собственных способностей («мученик фавора» – так метко охарактеризовал кто-то из современников эту своеобразную ситуацию).

Между тем атмосфера в Петербурге становилась все более мрачной, и в год европейских революций и наступления беспросветной реакции князь испрашивает разрешения оставить столицу и уехать в провинцию для «службы по дворянским выборам». Это, несомненно, был вызов, и граф Блудов, начальник II отделения Императорской канцелярии, где числился Васильчиков, даже отказался докладывать императору (не особенно жаловавшему дворянскую корпорацию) о просьбе своего подчиненного. Впрочем, разрешение в конце концов было даровано, и в 1848–1854 годах Александр Илларионович был сначала уездным, а затем и губернским предводителем дворянства Новгородской губернии, где находилось фамильное поместье Выбуты.

Судя по всему, никакого удовлетворения новая деятельность ему не принесла, что неудивительно: дворянские органы при Николае I пребывали в беспробудном летаргическом сне, располагаясь где-то на задворках административно-бюрократической системы. Но хотя предводительский опыт Васильчикова трудно было назвать бесценным, он, несомненно, был очень важен для превращения столичного аристократа в человека, не понаслышке судящего о проблемах российской провинции.

Смерть Николая I и восшествие на престол его преемника, будущего царя-освободителя, застали Васильчикова в Ковенской губернии в рядах ополчения (шла Крымская война). Зная последующую биографию князя, трудно объяснить, почему он не принял более активного участия в подготовке крестьянской реформы, которой горячо сочувствовал. Видимо, для немногочисленной и сплоченной группировки реформаторов, центральными фигурами которой стали, с одной стороны, представители либерально-бюрократической элиты (Н.А. Милютин, Я.А. Соловьев), а с другой – славянофилы (Ю.Ф. Самарин, князь В.А.