Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свой «ответ по существу» князь дал спустя несколько лет в книге «Сельский быт и сельское хозяйство в России», вышедшей в 1881 году – в год его смерти (умер Александр Илларионович 2 октября 1881 года), смены царствования и очередной перемены политического курса.
Наверное, именно «завещанием» можно назвать эту книгу, писавшуюся в тревожную пору разгула народнического террора, растерянности и равнодушия в обществе, отовсюду приходящих известий о катастрофическом положении в деревне. В 1880 году, с назначением на пост фактического главы правительства графа М.Т. Лорис-Меликова, правительство, казалось, очнулось от тяжелого сна. В верхах стремительно, даже лихорадочно стали разрабатываться проекты новых реформ. «Теперь опять много благих предначертаний, – писал Васильчиков Дмитрию Самарину, – но это уже не наше дело; я, по крайней мере, почувствовал после смерти Вашего брата (Юрия. – И.Х.) и Черкасского полнейший упадок сил и живу только воспоминаниями».
Он действительно подводил итоги… «Мы предприняли одним разом слишком много, не рассчитав наперед наших сил, – обобщал князь опыт реформ, – мы устроили много наиполезнейших учреждений, ввели много лучших порядков, не сделав предварительно сметы, что они будут стоить, и не определив источников, из которых будут покрываться расходы». Окончательной ревизии подвергся и западный либерализм, именовавшийся не иначе как «либеральным доктринерством, которое придавало преувеличенное значение формам правления и суда, свободе слова, печати, равноправности и свободе труда и торговли». «Отрицать пользу либеральных учреждений, – спешил уточнить князь, – было бы, разумеется, безрассудно, но ожидать от них разрешения социальных замешательств нашего времени, воображать, что под охраной свободы… низшие классы будут постепенно сознавать яснее свои нужды и пользы, – это нам кажется опасным самообольщением». Либеральное общественно-политическое устройство, по Васильчикову, лишь форма, которую необходимо наполнить социальным содержанием: «Как бы ни были высоки цели, надо в первую очередь подумать о средствах и укротить порывы к гражданскому и государственному благоустройству, покуда не обеспечено и не упрочено народное благосостояние».
Васильчиков и не думал отвергать базовые либеральные ценности или настаивать на уникальности пути, который предстоит пройти России. «Переход имуществ из слабых и несостоятельных рук к самостоятельным владельцам есть общий закон всех человеческих обществ», – подчеркивал он. Кроме того, демократизация земельной собственности, «представляя большие выгоды в социальном отношении, имеет бесспорно и ту опасную сторону, что развивает хищническую [агро]культуру». И все-таки «в критические минуты для народных масс нужно разумное и твердое руководство, помощь кредита, содействие правительства и образованных классов». При этом «предположения об обеспечении продовольствия и других нужд целого населения надо бы раз и навсегда признать несбыточной мечтой». Уравнительная благотворительность может существовать, но она не должна быть ни основным средством, ни целью государственной политики.
Б.Н. Чичерин в своих воспоминаниях передает со слов В.И. Герье любопытный эпизод: известный европейский писатель социал-демократического толка Георг Брандес, присутствуя в качестве почетного гостя на ежемесячном обеде московской интеллигенции, поинтересовался направлением обедающего кружка и, получив ответ, не вытерпел, вскочил и обратился к собравшимся: «Что я слышу, господа? Мой почтенный сосед уверяет меня, что вы социал-демократы и вместе с тем считаете себя либералами. Да ведь это невозможно! Это монстр! Это теленок о двух головах!» Однако то, что для Брандеса и Чичерина было свидетельством интеллектуального сумбура и даже невежества, для Васильчикова являлось лишь признанием необходимости активной социальной политики, которая позволила бы избежать революционных потрясений.
Впрочем, и здесь он парадоксальным образом в чем-то повторил путь, пройденный политической мыслью нелюбимой им Германии, где аналогичные тенденции привели к созданию в 1872 году знаменитого Союза социальной политики, идеологи которого (государствовед Гнейст, экономисты Шмоллер, Брентано, Шенберг) противопоставляли себя как классическим либералам-фритредерам, так и социалистам.
Стоит добавить, что в среде российской интеллигенции, действительно весьма склонной к самым подлинным социалистическим увлечениям, Васильчиков всегда держался особняком. По отзыву первого его биографа А. Голубева, принадлежавшего именно к этой среде, «начиная с внешнего вида и кончая его отношением к людям Александр Илларионович до самой смерти остался барином».
«Арена истории не от тебя зависит, но поприще внутреннего мира твое…»
Александр Васильевич Никитенко
Владимир Кантор
Пожалуй, наши современники, изучающие корни отечественного либерализма, реже всего вспоминают профессора А.В. Никитенко (1804–1877). Он общался с крупнейшими политиками и писателями, сам не будучи ни политическим деятелем, ни великим философом или писателем – академик по Отделению русского языка и словесности. В 1868 году Никитенко записал в дневнике: «Ко мне пристали, чтобы я указал все мои сочинения. Я было решительно этому воспротивился, так как сам я мало уважаю собственные писания, и если бы их позабыли другие, как позабыл их я сам, то, право, не огорчился бы этим».
Он прославился не публичной деятельностью, а, наоборот, тем, что делалось для самого себя, в одиночестве. Его «памятником» стал дневник, опубликованный в трех томах его дочерью с помощью И.А. Гончарова уже посмертно. Первое появление дневника стало событием общественной жизни: тихий профессор оказался зорким и злым наблюдателем российской действительности.
«Интерес, который вызывает „Дневник“ Никитенко у советского читателя, – лукаво написал советский издатель этого потрясающего документа, – менее всего обусловлен личностью самого Никитенко». Между тем история жизни этого профессора-либерала незаурядна. Отец его был певчим из капеллы знаменитого мецената графа Шереметева и затем, оставаясь крепостным, с благословения барина стал учителем. Его сын, тоже крепостной, выучился грамоте, окончил Воронежское уездное училище. Поступить в университет он не мог: туда принимали только лиц свободного состояния. Тогда юноша стал одним из организаторов отделения Библейского общества в городке Острогожске Воронежской губернии и так познакомился с князем А.Н. Голицыным, министром духовных дел и народного просвещения. Тот вызвал Никитенко в Петербург. Именно там он подружился с поэтом Рылеевым, который и поднял шум, возмущаясь крепостным состоянием высокообразованного юноши. Так, благодаря взволновавшемуся общественному мнению и помощи поэта В.А. Жуковского двадцатилетний Никитенко получил вольную и поступил в университет. Он общался с декабристами, А.С. Пушкиным, Ф.И. Тютчевым, В.П. Боткиным, А.К. Толстым. Цензор Никитенко фактически спас «Мертвые души», зарубленные московской цензурой, и «Антона-Горемы-ку» Григоровича. Вместе с Н.А. Некрасовым и И.И. Панаевым Никитенко первое время готовил журнал «Современник». Руководил диссертацией Н.Г. Чернышевского и дружил с И.А. Гончаровым; общался с Александром II и с
