Тень Саганами - Дэвид Вебер

Труп ещё не коснулся палубы, когда "Гексапума" открыла огонь.

Дистанция была меньше четырёх тысяч километров.

На таком расстоянии лазеров ПРО, способных сбивать неистово маневрирующие подлетающие ракеты на дистанции шестьдесят-семьдесят тысяч километров, было более чем достаточно для обстрела любой небронированной цели, не защищённой гравистенкой или импеллерным клином. Боевой корабль редко получал возможность использовать свои лазеры ПРО даже против вражеских ботов, не говоря уже о стрельбе по другим кораблям, поскольку не находилось безумцев, отказывающихся сдаться после приближения боевого корабля на такое расстояние.

Во всяком случае, обычно.

"Марианне" очень повезло, что лазерные кластеры "Гексапумы" имели намного меньшую мощность, чем бортовые энергетические орудия. Любой из гразеров тяжёлого крейсера пробил бы корпус грузовика навылет и, возможно, тем самым заодно и разорвал бы его пополам. Лазерные кластеры этого сделать не могли, однако они усеивали оба борта "Гексапумы" десятками, а Королевский Флот Мантикоры верил в необходимость быть постоянно готовым ко всему. Насколько бы редкостной ни была вероятность использования оружия самообороны для нанесения удара, Бюро Вооружений продумало, как это лучше всего делать, когда представится такая возможность, и нажатие карающего пальца Наоми Каплан активировало давно готовый план ведения огня. Тактический компьютер на короткое — очень короткое — мгновение задумался над поступающей от активных сенсоров информацией, определил цели, назначил им приоритеты, выделил для их обстрела конкретные установки и открыл огонь.

"Гексапума" полыхнула кинжалами когерентного света. Каждый из восьми лазеров кластера мог произвести один выстрел в шестнадцать секунд. Таким образом каждый из лазерных кластеров правого борта "Гексапумы" мог выстрелить раз в две секунды. Обшивка "Марианны", казалось, взорвалась. Вспышки лазерных кластеров прошлись по её корпусу тщательно, методично, практически не имея возможности промахнуться с такого нелепо ничтожного расстояния. "Гексапума" словно когтями рвала судно, осмелившееся убить её бот. Лазеры хлестали его жгучими энергетическими бичами, круша и уничтожая, сметая вооружение, сенсоры, импеллерные узлы.

Потребовалось ровно двадцать три секунды с момента отдачи Тереховым команды на открытие огня, чтобы превратить судно, только что убившее восемнадцать его подчинённых, в разбитый, искорёженный остов, который никогда уже не сможет самостоятельно летать.

Выли сирены. Мостик подпрыгивал и трясся как лодчонка в шторм, пока корпус "Марианны" — четыре миллиона тонн — содрогался в агонии. Энергетические удары сыпались на "Марианну", пока "Гексапума" в ярости срывала металлическую плоть с её костяка.

Повсюду внутри корпуса "Марианны" раздавались и другие звуки. Крики людей, не электроники, хотя — по большей части — очень недолгие. Лазерные кластеры можно было считать слабыми по сравнению с настоящим бортовым оружием, однако из пробитых ими дыр хлестал воздух. Отчасти из грузового трюма, но в основном из обитаемых помещений. Из импеллерных отсеков, разодранных лазерными когтями и выбросивших мужчин и женщин в рабочих комбинезонах и рубашках с короткими рукавами в беспощадный вакуум. Из внутрикорабельных проходов около накрытых огнём лазерных кластеров "Марианны". Из кают, соседствующих с её бортовыми лазерами. Из судовой столовой, располагавшейся за главным бортовым сенсорным массивом.

До того, как "Гексапума" открыла огонь, на борту "Марианны" находилось пятьдесят семь человек. Для торгового судна это была необычно многочисленная команда, однако большинству торговых судов никогда не приходилось беспокоиться о грузе доведённых до отчаяния рабов.

К тому моменту, когда тело Зенона Эгервари рухнуло на палубу и замерло, в искорёженных останках судна в живых оставались всего лишь четырнадцать человек.

— Прекратите огонь! — раздался из коммуникатора искажённый от ужаса голос. — Ради всего святого, прекратите огонь! Мы сдаемся! Сдаемся!

Лицо Айварса Терехова казалось отлитым из стали. На его обзорный экран было выведено изображение быстро рассеивающихся обломков бота Рагнхильд Павлетич. Обломки были очень, очень малы.

— Кто говорит? — замерзший гелий был бы теплее этого голоса.

— Это… это Дуань Биньянь, — говоривший задыхался, заикался и подвывал в ужасе. — Я… я был капитаном, но Богом клянусь, я не приказывал этого! Клянусь!

— Приказывали вы или нет, всё равно вы несёте за это ответственность, капитан, — сказал Терехов с внушающей ужас выразительностью. — Я вышлю второй бот, который доставит взвод морпехов в боевой броне. При первом же признаке неповиновения они будут стрелять на поражение. Вы поняли, капитан?

— Да! Да!

— Тогда поймите ещё кое-что. Вы только что убили военнослужащих Звёздного Королевства Мантикора. Тем самым вы как минимум виновны в пиратстве, наказанием за которое является смертная казнь. Предлагаю вам, капитан, потратить следующие несколько минут на то, чтобы придумать какой-нибудь повод, который мог бы склонить меня поразмыслить над возможностью оставить вас в живых.

Айварс Терехов улыбнулся внушающей страх улыбкой.

— Хорошо подумайте, капитан, — почти нежно посоветовал он. — Очень хорошо.

Глава 48

Хелен опустилась на палубу на колени, и медленно, тщательно набрала код замка сундучка. Аикава был на вахте — она понимала, что капитан загружает его потому, что тот винит себя. Если бы Аикава не опознал грузовик, ничего бы такого не произошло. Конечно, глупо было винить в этом себя, но он винил, а шкипер был слишком мудр, чтобы позволить ему сидеть и грызть самого себя.

Но кто-то должен был заняться и этим делом, и оно досталось Хелен.

Её руки тряслись, когда она поднимала крышку сундучка. Хелен часто заморгала, пытаясь смахнуть внезапно заполонившие глаза слёзы. Но не смогла. Те пришли слишком внезапно, слишком быстро. Прикрыв рукой рот и раскачиваясь, стоя на коленях, она зашлась беззвучными рыданиями. Она не могла это сделать. Не могла. Но должна. Это было последнее, что она когда-либо сможет сделать для своей подруги… но она не могла.

Хелен не слышала, как у неё за спиной открылся люк, для этого она была слишком погружена в своё горе. Но, почувствовав прикосновение к своему плечу, она резко оглянулась.

Пауло д'Ареццо смотрел на неё, его привлекательное лицо тоже было искаженно горем. Она смотрела на него сквозь слёзы, а он опустился на корточки рядом с ней.

— Я не могу, — еле слышно прошептала она. — Я не могу этого сделать, Пауло.

— Я понимаю, — мягко сказал он. И её рыдания наконец-то прорвались. Пауло полностью опустился на колени, и, прежде чем она поняла, что он делает, обнял её, прижимая к себе. Она попыталась вырваться — не потому, что он её обнял, а стыдясь проявленной слабости. Но не смогла сделать и этого. Объятие Пауло только стало крепче, с нежной, но непреклонной силой удерживая её. Он погладил Хелен по голове.

— Она была твоей подругой, — мягко прошептал ей Пауло. — Ты любила её. Давай. Поплачь по ней… А потом я тебе помогу.

Это было уже чересчур. Её самоконтроль пал, как и сопротивление, и она, уткнувшись ему в плечо, разрыдалась по своей погибшей подруге.

Айварс Терехов вошел в зал совещаний мостика с застывшим в стальной маске лицом. Его голубые глаза были суровыми и холодными, и под их голубым ледком беспокойно ворочалась питаемая горем ярость.

Следом за ним вошел в комнату капитан Тадислав Качмарчик. Морпех занял место рядом с Гатри Багвеллом, а Терехов — своё место во главе стола, после чего пробежался взглядом по офицерам сидящик за ним.

Абигайль Хернс выглядела так, словно недавно плакала, однако в ней было спокойствие, почти безмятежность, резко контрастирующая с настроением всех остальных собравшихся. Под безмятежностью скрывалась сталь, несгибаемая сталь Грейсона, но было там и смирение. Не прощение тех, кто убил её гардемарина, но смирение с тем, что испытывать привязанность — любить — означало открыться возможной боли утраты… и что отказ от любви был равносилен отказу от жизни.

В Наоми Каплан смирения не было. Ещё нет. Ярость продолжала клубиться в её карих глазах, обжигая концентрированной ненавистью. Во всей вселенной не нашлось бы мщения достаточного, чтобы погасить её свирепую ярость, но пока не прошло достаточно времени, чтобы она поняла это.

Анстен Фитцджеральд, Гатри Багвелл, Джинджер Льюис, Тадислав Качмарчик и Амал Начадхури все были в той или иной степени отражениями Каплан.

"Всё из-за неожиданности и глупости случившегося", — подумал Терехов. Все они, даже Абигайль, — в особенности Абигайль — видели сражения. Видели, как гибнут люди. Теряли товарищей. Но невероятная, небрежная лёгкость, с которой прямо у них на глазах были зачёркнуты жизни юного гардемарина, команда Хок-Папа-Один и пятнадцати морпехов… Это было совсем по-другому. И всё совершенно зазря. Человек, который убил их по-видимому в приступе паники и подогретой ужасом мстительности, был мёртв. Как и большая часть его товарищей по экипажу.