Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль - Мария Тортика (Лобанова)

После этого и политических провокационных процессов 1932–1934 гг. (дела Союза марксистов-ленинцев, «бухаринской школы», «рыковской школы» и др.) сталинская охранка приступила к подготовке очередной провокации – «разоблачению» «Всесоюзного троцкистского центра» с целью окончательного политического и физического устранения бывших членов объединенной оппозиции и других несогласных с режимом. Были арестованы несколько десятков человек. Часть из них вынудили дать «признательные» показания о том, что во главе «Всесоюзного троцкистского центра» стоит Х. Г. Раковский, что на весну 1934 г. им был намечен созыв «нелегальной всесоюзной конференции троцкистов для выработки новой платформы контрреволюционной организации и рассмотрения планов дальнейшей контрреволюционной деятельности на основе новой тактики».[1303] Некоторые арестованные подписали показания, что они поддерживали связь со ссыльным Раковским, по поручению которого вели работу по объединению «троцкистских групп», что их политическая платформа базировалась «на документах Л. Д. Троцкого и лозунгах Х. Г. Раковского».

Впрочем, некоторые арестованные нашли мужество отвергнуть обвинение. Так, бывший ссыльный в Бийске Л. Д. Миротадзе показал: «Моя связь с Раковским заключалась в том, что я послал ему одну посылку – просил уведомить меня о получении этой посылки. Не получив от него ответа, я справкой через почту узнал, что Раковский мне послал письмо и телеграмму, которых я не получил».[1304] Тем не менее все обвиняемые (39 человек) были признаны виновными в участии в контрреволюционной организации. 27 февраля и 4 апреля 1934 г. они были приговорены Особым совещанием при коллегии ОГПУ к тюремному заключению.

Парадокс состоял в том, что «главного виновника» среди осужденных не было. Можно предположить, что перед Раковским был поставлен ультиматум – выступить с покаянным заявлением и быть помилованным или же получить новый «срок» – на этот раз не ссылки, а тюрьмы или концлагеря. Скорее всего, измученный шестилетней ссылкой Раковский согласился на покаяние, хотя его телеграмма отнюдь не носила такого характера, какой ожидался.

Но это лишь одна сторона вопроса. Другая состоит в том, что телеграмму Раковского следует рассматривать в контексте всего комплекса международных и внутренних событий конца 1933 – первой половины 1934 г.

Установление национал-социалистической власти в Германии и ее консолидация на протяжении 1933 г., усиление правоэкстремистской опасности в других западноевропейских странах свидетельствовали о возможности действительного возникновения крупной войны – в отличие от фиктивных военных тревог конца 20-х – начала 30-х годов. Отсюда вытекала получавшая все большее распространение идея о необходимости как сплочения антинацистских сил в международном масштабе, так и концентрации усилий тех политических деятелей, которые выступали ранее с критикой сталинских извращений партийной линии, на конструктивной работе по внутреннему укреплению СССР.

В то же время со второй половины 1933 г. и особенно в первой половине следующего года руководящие круги ВКП(б) и прежде всего Сталин пытались дать понять, что сами они теперь выступают за внутриполитическое сплочение. Курс на смягчение и сплочение, казалось бы, распространился на самые разнообразные области жизнедеятельности. Упоминавшийся американский журналист Луис Фишер, человек весьма наблюдательный, долго живший в СССР и женатый на советской гражданке, вспоминал: «Вторая половина 1933 года, но особенно 1934 год был временем общего смягчения обстановки. Конечно, ГПУ продолжало свою бурную деятельность. Но репрессии заметно смягчились. Люди стали разговаривать более свободно». Отмечая, что таковая тенденция сохранялась в течение некоторого времени даже после убийства Кирова, Фишер констатировал и повышение уровня жизни граждан СССР.[1305]

Собственно говоря, тенденция эта стала ощущаться еще раньше.

На вторую пятилетку были сокращены объемы капитальных вложений, что вроде бы создавало условия для более эффективной работы промышленности. Были ликвидированы политотделы МТС, деятельность которых ассоциировалась с карательной политикой в отношении колхозов. Запрещены были массовые выселения крестьян. Правившие круги стали демонстрировать признание личного интереса, материальных стимулов к труду, необходимость и, главное, возможность разнообразного досуга, включая следование западным модам одежды, танцев (танго, фокстрот, румба) и т. п.

На XVII съезде партии в феврале 1934 г., казалось бы, была продемонстрирована готовность Сталина примириться с бывшими оппозиционерами при условии признания последними своих ошибок и права сталинской группы на монопольную власть. Еще перед этим были восстановлены в партии Зиновьев, Каменев и другие бывшие руководители объединенной оппозиции. На съезде было предоставлено слово Каменеву, Зиновьеву, Преображенскому, Томскому, Рыкову, которые каялись, пересыпая свои выступления здравицами в честь «кремлевского горца». После съезда на первом же заседании Политбюро было утверждено предложение Сталина о назначении Н. И. Бухарина ответственным редактором газеты «Известия», а 22 февраля в центральной печати было опубликовано постановление ЦИК СССР по этому поводу.

В газетах стали появляться материалы бывших оппозиционеров, в частности статья Г. Е. Зиновьева о Красной армии к годовщине ее создания,[1306] статья Л. Б. Каменева «Диктатура пролетариата и культурное наследство»,[1307] работы К. Б. Радека, ставшего заведующим отделом международной информации «Известий», а вслед за этим возглавившего Бюро международной информации ЦК ВКП(б). Своего рода апофеозом капитулянтства стала статья Радека «Великий стратег и тактик пролетариата» с неуемными, до полного неприличия, подхалимскими восхвалениями Сталина.[1308]

Все это было своего рода демонстрацией окончания внутрипартийной борьбы, сплочения ВКП(б) вокруг единственного лидера. Помимо этого, по Москве и другим крупным городам ходили слухи о том, что в кулуарах XVII съезда обсуждался вопрос о смещении Сталина с поста генерального секретаря. А после съезда оказалось, что такового поста более не существует: Сталин был «просто» избран одним из секретарей ЦК – пост генерального секретаря был устранен молчаливо и более не существовал до тех пор, пока его не восстановил Л. И. Брежнев.

Сталин как бы затаился, обдумывая пути нанесения нового, смертельного удара по всем тем, кто мог еще оказаться препятствием к дальнейшему укреплению его утвердившейся уже единоличной диктатуры, к созданию в стране обстановки всеобщего страха и покорности. Именно в преддверии такой акции делался вид привлечения к активной совместной работе тех, кто раньше выступал против его личной власти, а теперь, по крайней мере, сделал вид, что примирился с ней; всячески усыплялась бдительность бывших оппозиционеров. Особое внимание уделялось реакции на внутриполитическое положение в СССР со стороны мировой демократической общественности.