Красное на красном - Вера Викторовна Камша

свете непрестанно рвущих мрак молний передние глыбы казались золотыми. Стремительный, всесокрушающий бег, когда ты со всеми и ты один из всех, ты не можешь ничего изменить, все предопределено раз и навсегда… Ты – пленник, и вместе с тем ты свободен, как свободна сама смерть!

Поворот, и на пути замаячила роща. Несмотря на чудовищный ветер, деревья стояли неподвижно. На фоне полыхающего неба вздымались могучие узловатые стволы, вцепившиеся корнями в древние серые скалы. Деревья видели, что их ждет, но встречали гибель, не дрогнув ни единой веткой. Смертоносный поток глухо зарычал, и Дик с ужасом и восторгом понял, что его голос вплетается в многоголосый нестройный рев. Он кричал, он ненавидел эти деревья, бросившие вызов неотвратимому. Не помня себя от ярости, Ричард Окделл ринулся на суковатых угрюмых врагов, обгоняя мчавшихся впереди…

Он пришел в себя в палатке. Горела свеча, на светлой парусине кривлялись три тени – изящная и две широкие и грубые.

– Как по мне, – Дикон узнал голос Коннера, – седунов и вовсе в нужнике перетопить надо было… Только возиться пришлось бы долго, а тут хыть – и нету.

– И не говори. – Разумеется, это Шеманталь! Адуан, ставший по прихоти Ворона бароном и генералом и глядящий на Проэмперадора как на самого Создателя. – Отменно сработали! Теперь они не пикнут, особливо без казара. Ну, Монсеньор, вы и отчаянный. Раз – нету армии, два – нету озера, три – нету Лиса!

– А вы поэт, Жан. Такие метафоры… – Третья тень принадлежала Алве. – Только при чем тут я? Было ясно сказано – так рассудил великий Бакра. Я, впрочем, с ним согласен, от Адгемара вреда не в пример больше, чем от моего друга Эпинэ…

– Вы, жабу их соловей, его и впрямь отпускаете?

– Разумеется, ведь Бакра его оправдал.

– О, гляньте-ка, – встрял Жан, – оруженосец-то ваш очухался.

– В самом деле?

Что-то зашуршало, и Дик узрел своего эра со стаканом в руке. Рубашка Рокэ была развязана, и юноша видел серебряный медальон на старинной цепочке. Знак главы Великого Дома! У Ричарда был похожий, но носил он его недолго – перед отъездом в Лаик матушка забрала реликвию, опасаясь, что над ней надругаются.

– Что с вами было? – поинтересовался Алва. – Вас сразила мгновенная любовь к Премудрой Гарре?

Дик помотал головой и попробовал сесть. Это ему удалось, хотя в ушах звенело. Ворон сунул оруженосцу свой стакан.

– Выпейте, а то вы бледны как гиацинт. Так что с вами приключилось?

– Не знаю.

Не рассказывать же при этих мужланах, как он стал камнем, несущимся впереди селя! Пережило ли удар хоть одно дерево? Бред, ничего этого не было, никаких деревьев, никаких камней! Это просто память о погибшем озере и о сне, который снился ему еще в Лаик.

– Юноша, – Дикон даже не понял, слышал ли Рокэ его ответ, – как у вас с тягой к дальним странствиям?

– Монсеньор? Простите…

– Иными словами, не желаете ли вы отправиться с Робером Эпинэ?

Это ловушка или шутка? А может, Ворону просто надоел оруженосец?

Дик, ничего не понимая, уставился на маршала.

– Вы хотите меня отослать?

– Я давно ничего не хочу, – светским тоном сообщил Алва, – кроме вина, женщин и врагов, но вы, если желаете, можете отправляться хоть в Агарис, хоть в Гайифу, хоть в Закат.

Святой Алан, Ворон не шутит, он и впрямь отпускает… Отъезд не будет изменой, а Иноходец – Человек Чести, герой восстания, он должен много знать об отце, обо всех…

Робер не станет смотреть сквозь сына Эгмонта, словно его не существует, не станет задавать непонятных вопросов, издеваться над тем, что свято для каждого истинного талигойца… Он увидит Альдо Ракана, Эсперадора, смешного барона Глана… Но Катари остается в Олларии. Катари… Неужели Феншо прав и Ворон его отсылает из-за королевы? Нет! Алва не может знать ни о его любви, ни о встрече в монастырском саду. Уехать – значит потерять Катарину Ариго…

– Что скажете, юноша?

– Монсеньор, я хочу остаться.

Рокэ пожал плечами и вернулся к таможенникам. Булькнуло и полилось в стаканы вино, засмеялся Коннер, за стенкой палатки сонно фыркнул Моро.

2

Лошадь и ту ему дал Ворон. Дракко недавно потерял хозяина, что пробудило в Эпинэ особенную нежность к коню, ведь они оказались товарищами по несчастью. Рыжий полумориск ни ходом, ни выносливостью, ни статью не уступал сгинувшему Шаду Первому. Нового хозяина он принял настороженно, но с кем с кем, а с лошадьми Иноходец всегда ладил, хотя за то, что смог бы подчинить мориска Алвы, не поручился бы.

В Моро лошадиной была только стать, а норов то ли песий, то ли змеиный. Среди морисков порой попадались кони-звери, убивавшие и калечившие всадника за всадником. Эпинэ не заслуживал бы ни своего герба, ни своего прозвища, если б не знал признаков, по которым уже в трехмесячном жеребенке можно распознать будущего убийцу. В Багряных Землях таких оставляют на племя, в Золотых, как правило, убивают, ведь объездить мориска-убийцу под силу лишь демонскому отродью. Что ж, Моро и Алва нашли друг друга.

Робер не сомневался – Ворон пристрелил казара намеренно, хотя такой выстрел и впрямь сродни чуду. С левой руки, почти не целясь, сбить ягоду на голове одного человека и выбить глаз другому! Теперь дикари вопят про волю своего козлобога, кагеты не знают, что делать, а он отпущен на все четыре стороны.

Проэмперадор сделал правильный выбор, Адгемар, даже посаженный на цепь, оставался опасным, а теперь о Кагете можно забыть. Обруч лопнул, бочка рассыпалась, в неизбежной грызне всех со всеми будет не до козней против Талига, да и некому эти козни строить – уцелевшие казароны тупы как бараны. Тех, кто хоть немного соображал, Адгемар предусмотрительно перерезал, а бириссцы отданы на растерзание исконным врагам, им не до войн и не до мести, детей бы спасти! Рокэ, гореть ему в Закате, рассчитал верно…

Дракко споткнулся о камень и захромал. Пришлось спешиться и выковырять попавший в подкову камень, спасибо, сама подкова не отлетела. Кагеты и бакраны и не думали помогать, хорошо хоть остановились и подождали. Робер на всякий случай проверил остальные подковы и вновь вскочил в седло. Вечерело, с гор тянуло холодом и осенью. Бакран что-то сказал, вроде даже на талиг, но Эпинэ не понял. Дикарь повторил. Он хвалил своих козлов, которые не нуждаются в ковке. Иноходец согласился, что в горах на них ездить удобнее, умолчав о том, что сам сядет на козла, только если речь пойдет о жизни и смерти,