ДНЕВНИКИ - Александр Шмеман

Вторник, 11 марта 1980

Мое главное и постоянное ощущение – это ощущение жизни . В словах это очень трудно выразить. Может быть, ближе всего к этому ощущению слово "удивление", восприятие каждого момента и каждого состояния как некоего дара (в отличие от "само собою разумеющегося", "самоочевидного"). Все всегда ново , все всегда есть не просто жизнь, а встреча с жизнью и потому как бы откровение… Пишу и сознаю, что это не те слова, но других не нахожу. Знаю только, что этот дар, что это откровение требуют внимания, ответа. Что жизнь, иными словами, есть постоянное "приятие" дара жизни… Может быть, все так чувствуют. Но мне иногда кажется, что нет. Что масса людей, может, даже – подавляющее большинство, живут, не замечая жизни . Она для них как бы нейтральная, безличная "рама" их самих, "субстрат", но не встреча, не

1 На самом деле шутил Андрей Белый в стихотворении "Мой друг": "Жизнь. – шепчет он. остановись / Средь зеленеющих могилок. – / Метафизическая связь / Трансцендентальных предпосылок".

2 Строки из Интернационала

3 сведение к нелепости (лат.).

520

дар. Они ее не видят, как не видим мы зеркало, когда глядимся на себя в нем. Как в зеркале мы видим себя, но не зеркало, так и в жизни можно (и даже очень легко) не увидеть жизни. Или по-другому: она – прозрачный мешок, наполняемый мною: моей деятельностью, заботами, интересами и т.д. Иногда наполнение это дает ощущение "жизни" ("жизнь бьет ключом"), иногда – в минуты ясновидения – почти отчаяния ("дар случайный, дар напрасный…"1 ). Думал об этом, читая вчера "на сон грядущий" биографию Каммингса и в ней его стихотворение:

wherelings whenlings

(daughters of if but offsprings of hopefear)

(sons of unless and children of almost)

never shall guess the dimension of

him whose

each

foot likes the

here of this earth

whose both

eyes

love

this now of the sky2 .

Это как раз о "жизни". И это, по-моему, неизмеримо ближе к тому, о чем вера, религия, чем богословские книги, которыми завален мой стол (подготовка к лекции о "чинах хиротонии" (!).

Среда. 12 марта 1980

Если продолжить вчерашнее размышление, то не приводит ли оно к восприятию и смерти как дара, то есть опять-таки как встречи , как последней, решающей встречи с тем, что одно, в конечном счете, "животворило" жизнь, открывалось в ней, делало ее даром . "Для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение"3 , – говорит апостол Павел. Да, если жизнь становится, и в ту

1 Начало стихотворения А.Пушкина "Дар напрасный, дар случайный. / Жизнь, зачем ты мне дана?".

2 Куданыши когданыши

(дочки если но отпрыски надежды-страха)

(сыновья пока и дети почти)

никогда не угадают размеры

того чья

каждая

нога любит

здесь этой земли

чьи оба

глаза

любят

это теперь неба.

3 Флп.1:21.

521

меру, в какую она становится, – Христом, если Он есть тот дар, в который все время претворяется жизнь, то тогда смерть есть приобретение , благословенное условие того лицом к лицу , жажда которого и есть жизнь в "мире сем". Страх, ужас смерти, думается мне, сосредоточен на одном: "Все будет продолжаться, а меня не будет… Так же будет светить солнце, так же будут бежать люди по своим делам, а меня не будет ". "Вкушая вкусих мало меда… и се, аз умираю…"1 . Именно это чувство порождает страх и ужас, и именно ему не помогает "вера в загробный мир". Уж тогда – так думает, так ощущает человек – лучше, чтоб ничего … И ему не помогают, его не "утешают" сладкие строки о "блаженстве безгрешных духов"2 . Он хочет только того блаженства, которое он знает, а оно только тут , в опыте этой жизни. Свою вечность мы находим только тут. И христианство утверждает, что находим мы ее во Христе. Он для того пришел к нам, в эту жизнь, чтобы она стала встречей с Ним и в этой встрече заложенной жаждой последнего исполнения, последней встречи с Ним – в смерти. Она становится "приобретением"… Отсюда – самоочевидность условия : "Если любите Меня…"3 . Любить же нельзя ни "учения", ни "заповедей", ни "обещаний". Любить можно, только если есть встреча , если Христос стал "даром" всего в жизни.

Пятница, 14 марта 1980

Снежная буря над Нью-Йорком, и, как всегда, первые часы ее необыкновенно красивы. Легкость, красота падающего снега, торжественная неподвижность уже упавшего.

Воскресенье, 16 марта 1980

В пятницу вечером проводил Л. и Аню в Москву! Необычность одиночества. Я буквально не знаю, что с собою делать. Сильное чувство отсутствия , его бремени. Вот уж действительно "нехорошо быть человеку одному…"4.

Вчера поездка в Филадельфию, сегодня в Вилмингтон.

Мой главный грех: я ни в чем себе не отказываю. Может быть, по сравнению с другими, мне не так уж много хочется (в отличие от нравственного, волевого – "я хочу "). Но зато этому "хочется" я совсем не оказываю никакого сопротивления. И когда я это осознаю, мне становится страшно: полное отсутствие борьбы, той "невидимой брани", о которой столько говорится в духовной литературе… Страшно же становится потому, что одновременно осознаешь силу присущего мне самообмана . Я убедил себя, что я не только хочу, но и мне хочется неизменно светлого, хорошего, радостного (все-де по принципу: "где сокровище ваше, там и сердце ваше"). И этим как бы "снял" конфликт между хочу и хочется . А это конфликт, приводивший в отчаяние даже апостола Павла: "…потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то де-

1 1Цар.14:43.

2 Из стихотворения М. Лермонтова "Ашел"

3 Ин.14:15

4 Быт.2:18.

522

лаю…<…> …знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу , не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. <…> Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?"1

Среда, 19 марта 1980

Странное, непривычное сочетание эти дни двойного опыта – страшной занятости и одиночества. Вот уж правда: "un seul etre vous manque, et tout est depeuple"2.

Пятница, 21 марта 1980

В аэроплане над Америкой, на пути в Сиэтл и затем завтра – на Аляску…

В среду читал – с волнением – второй диалог Сартра в "Nouvel Observateur" – об его отречении от марксизма, от "левацкого", его настойчивые повторения: первично в жизни братство и т.д. А вчера, ужиная у Connie Tarasar, узнал по телевидению, что он при смерти, в Париже. Мало кто во французской "интеллигенции" меня так раздражал, как Сартр. Но есть своеобразное величие в этом (иначе не назовешь) раскаянии: "Нет, я так больше не думаю", "Я ошибался".

Американская предвыборная кампания. Победы, все время, Картера и Рейгана. Ужас "Нью-Йорк таймс": такие, казалось бы, ничтожества, примитивы… А вот, думается мне, голосуя за них, люди голосуют за что-то твердое , неизменное, вечное – что оба эти "ничтожества" представляют, в отличие от "блеска" и, главное, "современности". На наших глазах разоблачается дешевка "либерализма", "новизны", "риторики", сочетаемых неизменно с оппортунизмом. Из-за нечувствия этого садятся в калошу "эксперты"… В Картере и Рейгане, сколько ни были бы они "ничтожны", "провинциальны" и т.д., что-то "просвечивает". В Андерсоне, Буше, Кеннеди ничего, кроме самодовольства: "Смотрите, какой я умный и честный". И этот "инстинкт" людей примиряет (относительно) с демократией.

Как раздражительно фальшива вся современная тема "молодежи" как носительницы спасения. Пишу это и думаю: а не старческое ли это уже брюзжание? Но нет, потому что ни о чем не вспоминаю я с таким – буквально – стыдом, как о том времени, когда я сам числился в "молодежи". Стыд за всезнайство, за душевное нахальство, за недостаток уважения – список можно было бы продолжить. А ведь по сравнению с теперешними длинноволосыми, с их надрывным "обличением" – мы были воплощением смирения! В "молодежи" – как этого не замечают психологи? – масса рабства, идолопоклонничества, подчинения моде. И даже действительно присущий ей идеализм неотрываем от ее нарциссизма. Думаю об этом, прочитав в "Time" эссе об ageism (современное презрение к старости).

1 Рим.7:15,18 -19,24 .

2 Из стихотворения А.Ламартина "Одиночество": "Одно лишь существо ушло – и, неподвижен / В бездушной красоте, мир опустел навек!" (перевод Б.Лившица).

523

Воскресенье, 23 марта 1980

Анкоридж (Аляска). В пятницу бурное после-обеда в Сиэтле, у Дерюгиных. Сначала визит молодого слависта, пишущего диссертацию о Шестове: по-моему – умного и проницательного (Шестов – не религиозный мыслитель). Потом – акафист (Похвала Богородицы) в Св.-Спиридоновском соборе. Был рад не пропустить этой любимой с детства службы, хотя бы и в почти пустом храме. Вечерний луч на иконостасе – и минутное ощущение полноты… Потом бесконечный, изнурительный вечер у Дерюгиных: человек двадцать "новообращенных" в Православие с присущей им взвинченностью, максимализмом, "требованиями", обращенными к Православию, – быть "совершенным" (что одно уже выдает непереваренное западничество). Короткий контакт (в подвале) с милейшим и умнейшим профессором Treadgold'oM. Лег – по нью-йоркскому времени – в три часа утра!