Серая Мышка. Первый том о приключениях подполковника Натальи Крупиной - Василий Лягоскин

– Господин заместитель министра! Вы боитесь смерти?

Корреспондент НТВ за спиной Некрасова успел восхититься древним репортерским артефактом: «Микрофон-то дедушкин!». Потом до него дошел страшный смысл вопроса. Однако длинная палка, в микрофон на конце которой и произнес свою фразу Варфоломей Иванович, даже не дрогнула. Еще через пару секунд опытный журналист понял, что он принял за провинциальный микрофон. А потом и все увидели, что в руке, поднятой теперь высоко вверх, зажата самая обычная лимонка с выдернутой чекой. Тоже изделие российской оборонки, имеющее, как известно, неприятную способность разбрасывать рвущие плоть осколки на двести метров вокруг.

И хотя осколков у одной гранаты вряд ли хватило бы для всех участников брифинга, каждый из собравшихся здесь вдруг почувствовал себя заложником этого сумасшедшего аборигена. Опытная и тренированная российская охрана конечно сразу же просчитала возможность броситься на террориста, уложить его на асфальт таким образом, чтобы большая часть смертоносного железа осталась в его собственных внутренностях.

Но за те немногие секунды, пока накачанные профессионалы обменивались только им понятными знаками и перегруппировывались, Варфоломей Хреннарыло расстегнул длинный синий плащ и ловко сдернул его с плеч, показав всем три ряда толовых шашек, опоясавших его торс. Любой здравомыслящий человек понял бы, что это – оружие страшной разрушительной силы, и что лимонка в руке террориста по сравнению с ним – детская игрушка. Ну а профи поняли это раньше других. Потому и застыли там, где их застала эта страшная картина. Каждому из них было ясно – эту ходящую мину укладывать на асфальт бесполезно. На нее даже дышать надо осторожно, чтобы самопроизвольно не сработал один из взрывателей.

Только один человек в этой толпе сейчас хладнокровно работал. Телеоператор НТВ плавно водил камерой, прицельно меняя крупный план. Бесстрастное лицо террориста сменил его страшный жилет из взрывчатки. Потом так же крупно в камере застыло обреченное лицо «непотопляемого». Снова террорист – его рука, стиснувшая гранату, взведенную к взрыву. Опять лицо крупным планом – особенно безумные глаза, обещающие всем только смерть.

Камера тут же дернулась вниз – вслед за рукой Хреннарыло, которая как раз доставала из кармана плаща, небрежно перекинутого через плечо, какие-то бумажки. Эти бумажки Варфоломей Иванович сунул в руки корреспондентов НТВ и «Комсомолки»; часть из них упала на подметенный к приему гостей асфальт. Этой же рукой террорист взял Стасова под локоть и совсем не страшно, почти добродушно проворчал:

– Ну, пошли, что ли?

Иван Николаевич послушно пошел рядом с ним на деревянных ногах. Он повторял в уме вопрос журналиста, оказавшегося похитителем: «Боится ли он смерти?». Как-то отстраненно заместитель министра удивился совпадению – именно этот вопрос задавал он себе всю дорогу от Москвы до Коврова, вспоминая Хозяина и его страшную тень – Горелого.

Журналисты дружно расступились, пропуская их. Вид этой бредущей в обнимку, словно закадычные друзья, пары, был достаточно необычным, чтобы отвлечь внимание ковровской милиции, охранявшей проезд. «Жигули» даже не завелись, когда мимо них прорычал, двигаясь задним ходом, КАМАЗ с надписью «Специальная» на бортах. В одно мгновение он заслонил собой странную пару, затормозив прямо перед ней. Теперь милиционеры видели только водителя, вернее его огромную черную бороду и темные же очки, которые прежде всего бросались в глаза.

Дверь кунга распахнулась, как только автомобиль остановился, и чьи-то сильные руки втащили внутрь совсем не сопротивляющегося Стасова. Топор заскочил следом и оглянулся. Толпа журналистов сомкнулась и колыхнулась в их сторону. Только тот самый энтэвэшник остался на своем месте. Он глядел не на автомобиль, а в камеру и что-то читал.

– Скорее всего, одну из моих писулек, – догадался Топор.

Его улыбка стала еще шире, и он с трудом подавил в себе желание оставить «коллегам» на память сувенир – бросить в толпу совершенно безобидную гранату. Самое большее, что она могла сделать – ушибить одного, максимум двух человек. Потому и бросать ее было нежелательно – чья-то мудрая голова могла сообразить, что и взрывчатка была поддельной. А пока Топор слышал, как в рациях всех четырех милицейских «Жигулей» надрывается какой-то начальник:

– Не стрелять! Не стрелять!

Впрочем, этот милиционер с большими звездами мог и не кричать в свою рацию; подчиненные отлично слышали его и без нее. Слышали до тех пор, пока КАМАЗ не взревел, как раненый зверь, и не скакнул вперед. Один «Жигуль» все-таки успел тронуться с места, но Валера ловко объехал его, задев бампер легковушки только задним колесом. Этот патрульный автомобиль выбыл из гонки преследования, даже не начав ее.

Три другие легковые машины с включенными синими мигалками пристроились в хвост КАМАЗу, отставая от него метров на тридцать. Тяжелый грузовик на городских улицах, конечно, не смог бы оторваться от преследования. Но на этот случай Валера придумал очередной сюрприз. Грузовик как раз въехал на большой мост, перекинувшийся через железнодорожные пути, когда дверь кунга опять открылась. Те же руки, что втащили внутрь «непотопляемого», щедро рассеяли по проезжей части полные пригоршни маленьких стальных ежей. Они одинаково успешно прокололи и импортную «резину» передних «Жигулей», и широкие отечественные шины троллейбуса пятого маршрута, двигавшегося по встречной полосе.

Молоденькая девушка, сидевшая за рулем, отчаянно вырулила влево, направив огромную махину троллейбуса точно на вторую милицейскую машину, успевшую затормозить. «Пятерка», толкая перед собой «Жигули» с остолбеневшими стражами порядка, разворачивалась до тех пор, пока полностью не перекрыла проезжую часть. Третий «Жигуленок», единственный оставшийся неповрежденным, продолжать погоню не мог – мост был заблокирован наглухо. Капитан, сидевший рядом с водителем – тот самый, что проверял документы у гражданина Хреннарыло – что-то яростно закричал в рацию.

Такого подарка судьбы Некрасов с Валерой не ожидали. Минут на десять-пятнадцать дорога для преследователей была перекрыта. А им и нужно было всего пару минут форы. КАМАЗ резво промчался по кольцу, посреди которого стоял памятник безвозвратно ушедшему в небытие комсомолу, выехал на улицу, носящую имя все того же Дегтярева и свернул налево в первый переулок.

Там, во дворике, скрытом от дороги длинным пятиэтажным домом, у длинного ряда переполненных мусорных контейнеров стояла темно-синяя «девятка» с тонированными стеклами. За рулем дисциплинированно сидел Макс.

Только дряхлая бабулька с мусорным ведром увидела, как из кунга вылезло трое мужчин – огромный парень с сумрачным лицом, мужчина средних лет из тех, кого старушка считала положительными и, наконец, еще один, тоже пожилой – в роскошном, как поняла даже она, костюме. Этот – самый старший – был бледен; наверное, больной. Поэтому двое первых бережно довели его до тонированной «девятки» и усадили на заднее сиденье. Потом молодой вернулся к КАМАЗу, достал из фургона большую черную сумку и тоже уселся в легковушку. Два автомобиля – большой и маленький – тронулись в разных направлениях, и только тогда бабулька высыпала мусор, кое как разместив его в переполненном контейнере.

КАМАЗ проехал совсем немного. Вырулив со двора, он немного не докатил до улицы Абельмана, параллельной Дегтяревской и остановился напротив большого старого здания, в котором размещалась школа. Валеру совсем не смущало то обстоятельство, что метрах в трехстах отсюда находилось управление внутренних дел города Коврова. Он соскользнул с сиденья, став невидимым для тех, кто мог наблюдать за ним со стороны. Уже на полу кабины он сорвал с лица бороду с очками, а с плеч светлый плащ, который немного не доходил ему до пят.

В тот момент, когда он открыл дверь со стороны сиденья пассажира, через дорогу, в школе, приглушенно раздался звонок. Через пару секунд открылась дверь здания напротив. Раньше здесь располагался собес. Теперь это заведение называлось по-другому, хотя выполняло те же функции, правда, не так успешно, как прежнее.

Человека, вышедшего в дверь, нельзя было назвать бомжом, хотя вид у него был самый непрезентабельный. Несмотря на преклонный возраст, его обычно называли просто Колькой. Он имел паспорт, комнату в коммуналке, но не имел средств к существованию. Свой день он обычно проводил в блужданиях от городской администрации, откуда его давно перестали гонять, затем в собес. Потом в Совет депутатов и обратно – по кругу. Везде ему сочувствовали и изредка подкармливали, позволяя немного заглушить чувство постоянного голода.

Поэтому когда Колька увидел, как из кабины КАМАЗа вылез школьник, подмигнувший ему, прежде чем смешаться с толпой сверстников, высыпавших из школы, он без всяких сомнений вскарабкался внутрь и обнаружил в ящичке, ласково именуемом в народе бардачком, обед хозяина машины.