Белая роза - Маке Огюст

Перкин, не проявив никаких чувств, повернулся к нему спиной, нисколько не заботясь о том, что вскоре ему предстоит расстаться с жизнью. Что касается Фриона, то он уже собрался идти докладывать герцогине, но был остановлен неожиданным появлением Кэтрин. После всего, что ей довелось увидеть и узнать, она все еще была бледна и вся дрожала. Прямо с порога она простерла руки к Фриону и задержала его.

— Как же так, — прошептала она по-английски, а надо сказать, что до сих пор при Перкине все говорили только по-фламандски. — Неужели это правда? Неужели этого молодого человека предадут смерти?

— А почему бы нет, если это угодно герцогине? — ответил ей Фрион также по-английски. — Он либо скотина, либо предатель, и вид его подлой физиономии лишь оскорбляет ваш взор. Зачем оставлять жизнь этой скотине? Почему бы не наказать предателя?

— Он молчит…

— Потому что считает, что для него опаснее говорить, чем молчать. Поверьте мне, госпожа графиня, за этими непроницаемыми масками всегда скрываются злобные мысли и темные воспоминания.

— А я в это не верю, — мягким голосом ответила Кэтрин. Ее полный милосердия взгляд сквозь еще не высохшие слезы казалось служил защитой для несчастного юноши, словно небесное покровительство. — Он понимает меня, хоть я и изъясняюсь на незнакомом ему языке. Он улыбается мне. В его улыбке нет следов ни преступления, ни угрызений совести.

И в самом деле, едва были произнесены первые слова на английском языке, как Перкин, который стоял, отвернувшись в сторону, обратил свой взор на девушку. За одну секунду он преобразился и продемонстрировал больше чувств, чем за все время, что его допрашивали и даже угрожали смертью.

Он явно был очарован и с наивной готовностью демонстрировал искреннюю радость, причем более решительно, чем демонстрировал мужество, когда пытался скрыть свои мысли. Перкин жадно следил за каждым движением молодой графини. Он словно не мог надышаться исходившей от нее жизненной силой и с наслаждением впитывал каждое произносимое ею слово. Теперь казалось, что прежде он демонстрировал всем остальным людям свое спокойное пренебрежение именно потому, что они не принадлежали к тому миру, к которому принадлежал он сам, а в Кэтрин Гордон он обнаружил и приветствовал представительницу родного ему мира. Глядя на них обоих, таких молодых, улыбающихся, искренних и необычайно красивых, Фриону в какой-то момент показалось, что он присутствует при встрече двух ангелов.

С невольной радостью он отметил, что его пленник буквально на глазах резко изменился.

— Клянусь, — сказал он Кэтрин, — вы появились и сотворили чудо. Я не удивлюсь, если теперь этот немой заговорит.

— А это значит, — подхватила Кэтрин с замиранием сердца, — что нам не потребуется воскрешать мертвого, ведь для вас этот несчастный уже был мертв.

— Не буду этого скрывать, госпожа графиня.

Кэтрин подавила горестный вздох и приблизилась к Перкину. Тот, страшно взволнованный и полный почтения, успел забиться в дальний угол комнаты. Фрион же, которому очень хотелось, чтобы их общение дало результат, остался стоять у окна. Он оперся о подоконник, поглубже надвинул шляпу и завернулся в полу своего плаща. Из этого импровизированного укрытия он внимательно следил за происходящим, в то время как остальные участники этой сцены были настолько поглощены своими ролями, что даже не подозревали, что за ними следят.

Кэтрин первой начала разговор, причем заговорила она по-фламандски, поскольку опасалась, что Перкин не знает другого языка.

— Значит, вы не понимаете, что вам грозит, если вы по-прежнему будете упрямиться?

— Госпожа, — на чистом английском языке отвечал ей Перкин, который наконец с наслаждением заговорил в полную силу своего голоса. — Я вовсе не пренебрегаю грозящей мне бедой. Только что я слышал, что сказала госпожа герцогиня этому господину: она прикажет повесить меня… Это ужасная смерть, но это смерть, то есть возможность покончить с этой жизнью. А я уже много лет только об этом и мечтаю.

— Значит, вы очень несчастны? — спросила Кэтрин, которую поразила эта простая и искренняя речь, как, впрочем, и звуки родного языка, которым, как она считала, Перкин не владеет.

— Я бы ответил утвердительно, — сказал Перкин, — если бы знал, что значит быть счастливым.

— Почему же вы согласились говорить со мной, хотя я ничего не могу сделать для вас, но отказываетесь отвечать на вопросы судей, от которых зависит ваша участь? — спросила Кэтрин с такой невинной наивностью, что Фрион, услышав ее слова, невольно содрогнулся.

Но собеседник Кэтрин, судя по всему, был вполне готов к такому ангельскому простодушию и ответил ей без пафоса и очень серьезно:

— Я и сам не знаю. Возможно, потому что вы заговорили на моем любимом языке. Продолжайте говорить на нем, прошу вас.

— Значит, вы не приходитесь Уорбеку сыном? — продолжила разговор Кэтрин на английском языке.

— Нет, — сказал обрадованный Перкин.

— Тогда кто же вы?

— Я бедный сумасшедший.

— Нет, нет, нет! — нетерпеливо воскликнула Кэтрин. — Вы не говорите всей правды. Вы вновь повторяете свою ошибку. Вы не сумасшедший и вам это хорошо известно.

Девушка была так возмущена, что Перкин даже покраснел от стыда. Он опустил голову и прошептал:

— Все так говорят.

— Все это кто?

— Зэбе, Жан, сам господин Уорбек.

— Уорбек называл вас сыном, но вы утверждаете, что это не так. Объясните эту странность.

— О! — со вздохом проговорил Перкин. — Для меня самого это загадка. Господин Уорбек называл меня сыном, а когда я отрицал, что он мой отец, он заявлял, что я сумасшедший. Сегодня госпожа Уорбек сама утверждала, что я не ее сын. Матери нельзя не поверить. Она ведь так сказала, правда? И что же, после этого я все равно сумасшедший? А что со мной будет, если я скажу да?.. И не разгневаю ли я Господа, если скажу нет? Кроме того, — неожиданно выкрикнул он и разразился судорожными рыданиями, не проронив, впрочем, ни слезинки, — ведь я не способен понять, что творится в моем сердце. Разве понятны мне мысли, которыми полна моя голова? Разве понятен мне смысл моих слов, когда я говорю? Вот я смотрю на вас, и мне кажется, что я вас вижу… но ведь это лишь одно из тех видений, которые меня посещают!

— Какие видения? — спросила Кэтрин.

— Не задавайте мне больше вопросов, — сказал Перкин глухим голосом, — я и так уже слишком много наговорил. Да и что интересного я могу сообщить вам, такой достойной даме?

— Меня интересует причина, по которой вы сюда прибыли.

— Я этого не знаю.

— Ведь это ваш отец отправил вас к вашей матери?

— Но все говорят, что он не был моим отцом, и госпожа Уорбек отрицала, что я ее ребенок.

— Это правда, — сказала Кэтрин, на которую подействовала логика и неоспоримые доводы ее собеседника. — Но по крайней мере вы должны знать, как вы оказались у Уорбека, и что вы делали при нем.

Перкин поднял глаза к небу. Взгляд его был полон отчаяния, но это был взгляд честного человека с незапятнанной совестью. Он словно хотел спросить у Господа, почему ему уготованы столь длительные незаслуженные муки.

— Больше я ничего не скажу, — пробормотал он после долгой паузы, — к сказанному я не добавлю ни слова.

Кэтрин надеялась, что Фрион взглядом подскажет ей, что делать дальше. Но Фрион как раз в этот момент очень тихо, с видом человека, уставшего слушать всякий вздор, выходил из комнаты. Он исчез, и молодая графиня осталась с пленником один на один.

Неожиданное исчезновение Фриона поначалу удивило, а потом испугало Кэтрин. Было похоже, что он потерял терпение, а его поспешность, как ей показалось, объясняется тем, что он пошел за палачом.

— Вот видите, — сказала она Перкину с лихорадочной горячностью, — все уже устали от вашего упрямства. То, что вы говорите, не убеждает даже тех, кто хочет спасти вашу жизнь, в том числе и меня. А ведь мне так жаль вашей молодости, и мне так хочется поверить, что за вами тянется череда несчастий, а не преступлений.