Столовая Гора - Андрей Хуснутдинов

— Знаешь такую мудрость: человек — душа внутри трупа? — спросила Эстер вполголоса.

— И что?

— И что это есть мой тебе ответ, агент ноль-ноль-ноль. Ответ на предложение участвовать в конкурсах красоты, и на все другие вопросы в том же роде — и про достойных местных мужиков в особенности. Договорились?

Оцепенев не столько от растерянности, сколько от восторга перед этим субтильным существом, сумевшим так запросто его напугать, Аякс с трудом выдержал взгляд Эстер. От ее губ пахло мятой, от испачканного лба — мазутом.

— Договорились? — повторила она мягче.

— Договорились, — кивнул Аякс, продолжая таращиться на нее, и громко сглотнул слюну.

Он уже откровенно дурачился и хотел, чтобы Эстер поняла это. Еще несколько мгновений Эстер смотрела на него сурово, потом у нее поджались губы, на щеках проступили ямочки, и она снова прыснула в полотенце.

Замывая, минуту спустя, пятно на стене и собирая бутылочные осколки, она убежденно сказала:

— Испугался.

Аякс сидел у стола с новой бутылкой пива.

— Испугался — чего?

— Да ты посмотрел бы на себя, когда я… У тебя были глаза… — Эстер на секунду замерла с прижатой к стене губкой, из которой бежала пенная струя. — Ты смотрел на меня, как кролик на удава.

— А ты, надо полагать, наоборот — как удав на кролика?

— Точно.

— Зато я теперь знаю, что делать, чтобы заставить тебя прыгать на стену, — сказал Аякс.

— Что?

— Назвать красавицей.

Губка снова вдавилась в стену.

— Слушай, хватит…

— Хорошо. — Аякс покачал бутылкой между колен. — У меня деловое предложение. Я обещаю больше никогда не возвращаться к теме, а ты мне рассказываешь, почему это тебя так бесит. По рукам?

Эстер бросила губку в ведро и на скрещенных ногах присела к стене — как раз против пятна.

— Я не знаю, почему.

— Ответ неудовлетворительный.

— Это все равно что… — Она задумчиво отряхнула пальцы. — Ну не знаю, честное слово… Когда мне так говорят, кажется, что единственное, что движет человеком в таком случае — это желание унизить, смешать с грязью.

— Ты серьезно? — спросил Аякс.

— У нас в классе была девчонка. Дурнушка, что и говорить. Так вот больше всего она переживала и плакала не оттого, что в классе ее называли чучелом и квазимодой, а когда в гостях или на приеме взрослые начинали расхваливать ее чудесные костюмчики.

— И ты полагаешь свою внешность чем-то вроде чудесного костюмчика?

— Может быть.

— Ребячество какое-то, — вздохнул Аякс.

— А ты представь, что в один прекрасный день врачи обнаруживают у тебя некую невиданную опухоль. Такую, что больше нет ни у кого. — Эстер не глядя похлопала ладонью по мокрому пятну на стене. — И в один миг из обыкновенного человека ты превращаешься в звезду. У тебя клянчат интервью и просят сфотографироваться на память. И все это хорошо до того момента, когда ты начинаешь понимать, что на тебя-то всем наплевать совершенно. Что ты для всех как был ноль без палочки, так им и остался. Что главное для всех — это не ты и не то, что в тебе, а то, что на тебе, твоя невиданная, прекрасная и неповторимая опухоль. И если бы можно было сделать так, что опухоль твоя могла существовать и передвигаться сама по себе, то в тот же час тебя бы отрезали от нее, как рудимент.

Аякс продолжал покачивать бутылкой между колен:

— Да, тяжелый случай.

Эстер взглянула на свою испачканную ладонь.

— И дело тут не в том, что… ну, как будто я боюсь, что с меня сорвут мой чудесный костюмчик…

— А в чем?

— А в том… — Эстер легко поднялась, подошла к Аяксу и звучно прихлопнула его влажной ладонью по лбу. — В том, агент ноль-ноль-ноль, что в действительности мои прелести обитают не на мне, а вот под этой броней. — Она заставила его поставить бутылку рядом со стулом, села ему на колени в позе наездницы и легко надавила пальцами в пах. — А вдруг у тебя патология органа, который отвечает за чувство прекрасного? — Аякс хотел что-то возразить, но свободной рукой Эстер зажала ему рот. — Скажи, как можно иметь дело с эстетическим инвалидом?

Вечером, когда Эстер, вздремывая, смотрела один из фильмов, наугад купленных Аяксом, зазвонил домашний телефон. Аякс взял трубку.

— Слушаю.

Из динамика раздались только невнятные звуки и треск.

Аякс, уверенный, что наконец ему звонят из Управления, зашел с телефоном в столовую и прикрыл за собой дверь.

— Алло!

— Извините, я не потревожил вас? — наконец пробился через помехи неуверенный голос в трубке. Это был не шеф, архивариус.

Аякс неслышно чертыхнулся.

— Да нет, что вы.

— Я вот о чем подумал, — сказал старик. — Вчера вы интересовались у меня по поводу пустых захоронений. Помните?

— Ну, разумеется.

— Вас еще интересует этот вопрос?

— Да, конечно.

— В таком случае, завтра в районе обеда — что-нибудь около двух часов — прогуляйтесь на городское кладбище.

Аякс почесал трубкой за ухом.

— С целью?

— Из-за дождей возникла просадка грунта, — сообщил архивариус. — Очевидно, образовалась подземная каверна.

— И что?

— Часть могил из опасной зоны будут переносить на новое место. В том числе кенотафы. Понимаете?

— Ах, вот оно что. — Аякс поджал трубку плечом и достал из холодильника пиво. — Спасибо. Схожу обязательно.

— А в том случае, если у вас возникнут вопросы, — продолжал архивариус несколько торжественным и загадочным тоном, — а я почему-то уверен, что вопросы у вас обязательно возникнут — так вот я буду готов ответить на них в реакторе.

— Где, простите?

— В радоновом зале санатория. В три часа пополудни. Вам, кстати, с вашим ранением эта ванна пойдет в самый раз.

Аякс собрался открыть бутылку, но только взмахнул открывалкой.

— Откуда вы знаете?

— Потому что сижу там уже лет сто, — сказал архивариус.

— Я не о ванне. Откуда вам известно про мое ранение?

— У нас маленький город, господин контрразведчик.

На кладбище после полудня и в самом деле переносили могилы. Тут остро пахло сырой землей и прелью. Аякс, наблюдая за неспешной работой могильщиков из-за ограды, с удивлением признал в одном из рабочих сержанта Клапрота. Участок с просевшим грунтом был огорожен высокими матерчатыми ширмами. Поверх заграждения показывался крохотный, размером с совок лопаты, ковш миниатюрного экскаватора. Выкопанные гробы — с соответствующими надгробьями в изголовье — рабочие временно составили недалеко от ограды. В одном ветхом прогнившем гробу сквозь дыры виднелись кости. При этом в верхней части памятника у изголовья гроба Аякс ясно рассмотрел выбитое клеймо cenotaph. Из пяти остальных надгробий два еще имели это клеймо, но из-за того, что гробы сохранились практически невредимыми, определить, какой из них пуст, а какой нет, было нельзя.

Архивариус, как и обещал, ждал Аякса в радоновом бассейне. На нем была резиновая шапочка и очки-консервы для плавания. В ответ на приветствие Аякса старик молча кивнул в сторону раздевалки. Аякс, разоблачившись, подпер скамьей секцию ящиков, которые служили прикрытием для тайного хода Арона.

— Ну так объясните, — сказал он, спустившись в бассейн и встав у бортика против архивариуса, — в чем смысл всех этих погребальных подтасовок? Я только что видел выкопанный гроб — с костями и с меткой «кенотаф» на могильной плите. Зачем?

Архивариус не ответил, так как в соседнем сероводородном зале что-то с грохотом упало, тяжело отдав в пол, и послышался дружный старушечий вопль, перешедший в лепет и причитанья. Приглядевшись к старику внимательней, Аякс понял, что тот, очевидно, был не в себе. Архивариус напоминал сейчас обиженного ребенка, который дул губы не столько от обиды, сколько оттого, что боялся расплакаться.

— Вы хорошо себя чувствуете? — сказал Аякс.

Тут старика будто прорвало.

Первое время из-за возбуждения, брызжа водой, он больше жестикулировал, нежели говорил. Понять его было совершенно невозможно. Аякс даже хотел снять с него очки, дабы убедиться, что это именно тот человек, который рассказывал ему историю рудника. Однако помалу архивариус успокоился, его голос перестал срываться в хрип, речь обрела связность. И все же то, что он говорил, казалось Аяксу еще большей околесицей: что рудник продолжал работать на полную катушку, что золота в нем было еще на два века, и не в руде, а в россыпях и самородках, что эти-то секретные жилы разведал и утаил старший ле Шателье, что золотые эшелоны до сих пор тайком утекают из Горы, и тот, кто греет на этом руки, имеет право на памятник без тавра, а тех, кто попроще, таких как он, тех — в кентавр к чертовой матери, хорошо еще, что не братскую могилу…

— Да вы послушайте, что вы говорите! Вы в своем уме? — перебил Аякс старика. — Что с вами?