Московский упырь - Андрей Посняков

– Посоветуемся, – вздохнул Иван. – Представляю, что нам «правое ухо царево» скажет!

В «приказной избе», как все по привычке называли каменные приказные палаты, недавно выстроенные по приказу царя Бориса, было непривычно тихо. Дьяки с подьячими, перешептываясь, шарились по углам, на крыльце о чем-то негромко судачили пристава и писцы, и – такое впечатление – никто не работал!

Недоуменно переглянувшись, приятели вошли в родную горницу, где уже дожидался их Прохор, тоже какой-то грустный, словно пришибленный из-за угла пыльным мешком.

– Да что тут такое случилось? – с порога спросил Митрий. – Нешто Самозванец уже у кремлевских стен?

– Ртищев умер, – негромко отозвался Прохор. – Я приехал, а там уж все собрались – домочадцы, слуги, доктора иноземцы.

– И что? – набросился на парня Иван. – Что доктора говорят?

– Легкие… – Прохор развел руками. – Какой-то там «необратимый процесс»… Да сами знаете, кашлял Андрей Петрович в последнее время сильно.

– Эх, Андрей Петрович, не вовремя как…

Все трое, не сговариваясь, обернулись к висевшей в углу иконе и перекрестились:

– Царствие тебе небесное! Хороший был человек…

– Да уж… И нам помог много. Без него бы… А, что говорить, – Митрий махнул рукой и угрюмо уселся за стол. – Надо бы подсобить домочадцам-то его с похоронами.

– Поможем… Брат у него остался, Гермоген. Говорят, художник… Как думаешь, отпустит Семен Никитич?

– Не отпустит, так сами уйдем.

– Тоже верно…

И все трое разом вздрогнули от чьих-то тяжелых шагов. Резко распахнулась дверь… Да-а, верно говорится – помяни черта, он объявится! На пороге стоял Семен Никитич Годунов. Любил вот так вот появляться, внезапно – не корми хлебом. В этот раз, правда, смущением захваченных врасплох подчиненных наслаждаться не стал. Сняв высокую горлатную шапку, перекрестился и тяжело уселся на лавку:

– Скорблю! Скорблю вместе с вами… земля пухом Ондрею Петровичу, знающий был человек… Ох-хо-хо… Токмо вот о здоровьишке своем не заботился. Сколь раз говорил ему – сходи к бабкам, полечи кашель свой… Куда там! Вот и докашлялся.

– Семен Никитич! Мы б хотели с похоронами помочь…

– Без вас помогут, – отмахнулся боярин. – Для вас иное задание есть, важнейшее.

– Ошкуя ловить?

– Да пес с ним пока, с ошкуем. Поймаем, никуда не денется. – Годунов ухмыльнулся и сузил глаза. – Покойничек Ртищев сказывал – вы важные бумаги прошлолетось добыли… Вот со списками с них и поедете в самозванский лагерь!

– Куда?!

Парни изумленно вытаращили глаза на боярина. Вот уж ошарашил так ошарашил!

– Поедете, – невозмутимо продолжал Годунов. – Скажетесь, будто беглые… Найдете сомневающихся, им бумаги те покажете, чтоб знали, каков самозванец «царь»! Но – то не главное…

– А что главное? – пришел в себя Иван. – Самозванца убить?

– Зачем убить? – Боярин захохотал, затряс окладистой бородою. – Убить кому, чай, и без вас найдутся. Вы же список с самозванных грамот ему, Димитрию лживому, и покажете. Пущай на свои же словеса посмотрит! Пущай знает, что подлинники – у нас! Понимаю, что опасное дело и трудное… Потому вас и посылаю – Ртищев уж больно вас нахваливал, да и сам вижу – работники вы умелые. К тому же больше уж и верить некому.

Вздохнув, Семен Никитич осенил ребят крестным знамением:

– Идите, готовьтесь. Завтра поутру и выедете под видом монахов-паломников. А начет похорон не сомневайтесь, поможем!

Кивнув на прощанье, боярин вышел, оставив парней наедине с их мыслями, потом вдруг вернулся, заглянул в дверь:

– Да, я там сказал, чтоб все ваши распоряжения севечер все приказные сполняли. Ну, мало ли там, лошади понадобятся или деньги, да еще что-нибудь. Ежели людищи какие надобны – до Серпухова хотя б проводят. Только стрельцов не дам, обходитеся уж приставами.

Высказавшись, Годунов ушел, на этот раз окончательно.

Парни переглянулись.

– Ну что? – тихо промолвил Митрий. – Получили заданьице? Не думаю, что мы после него обратно вернемся.

– Типун тебе на язык! – выругался Иван. – Хотя, наверное, ты и прав. Ничего, за Родину умереть не страшно – на то мы и служилые люди. Василиску только жалко… – Юноша тяжко вздохнул.

Митька угрюмо кивнул:

– Вот именно.

– Да что вы себя раньше времени хороните! – вдруг возмутился Прохор. – Один вздыхает, другой… Совсем очумели?!

Иван расхохотался:

– А ведь ты, Проша, верно сказал! Чего уж раньше времени-то… На чужбине-то и труднее бывало, а тут все же своя сторона. Выберемся, не впервой, верно, Митька?

– Твои бы слова да Богу в уши. Давайте-ка лучше прикинем, что нам в пути понадобится.

Прикидывали не долго, составив список, оставили дежурному дьяку, а сами поехали домой – выспаться, попрощаться.

– Может, сначала к Ртищеву заедем? – вдруг предложил Митька. – Посмотрим хоть на него в последний раз.

– Заедем… – Погруженный в какие-то свои мысли Иван кивнул и попросил: – Вот что, парни, вы меня у Китай-города подождите, а я сейчас… забыл кое-что…

– Ладно, подождем. Смотри только, недолго.

– Не, долго не буду.

Завернув за угол, Иван спешился и, привязав лошадь, зашагал к приказному узилищу. Дежуривший в небольшой каморке пристав, узнав дворянина московского, вытянулся:

– Что угодно, милостивый государь?

– Михайло, Пахомова сына, выдай-ко на допрос.

– Ну, это мы запросто. – Пристав взял в руку перо. – Сейчас вот, запишу в книгу… С сопровождением выдавать?

– Нет, – хохотнул Иван. – Уж как-нибудь сам справлюсь.

Пристав загремел ключами и громко позвал стражей. Через некоторое время из узилища привели закованного в цепи узника.

Увидев Ивана, Михайло посмотрел на него и презрительно сплюнул на пол.

– Поплюйся еще тут, поплюйся! – возмутился пристав. – По возвращении, ужо, будешь все полы мыть.

Иван вывел Михайлу на улицу.

– Небось, в пыточную ведешь? – осклабясь, осведомился тот.

– Нет, – юноша покачал головой. – Просто исправляю ошибку.

– Какую еще ошибку? – удивился узник.

Иван улыбнулся:

– Свою. Здесь вон сворачивай, к кузне…

Приказной кузнец ловко освободил Михайлу от оков.

– Ну… – Выйдя наружу, узник растер запястья. – И что теперь? Не боишься, что убегу?

– Беги, – ухмыльнулся Иван. – Для того и вызвал. Выберешься – Бог даст, ну а не выберешься – твоя вина.

Отвернувшись, он быстро зашагал к лошади. Вскочив в седло, обернулся – Михайлы нигде не было. Ну и слава Богу…

Позвал знакомого писца, наклонился:

– Беги в узилище, скажешь приставу – сбег узник Михайло Пахомов Ивана Леонтьева сына виною.

Нагнав у Китай-города друзей, Иван вместе с ними поехал на Скородом, в усадьбу Андрей Петровича Ртищева…

Ранним утром друзей провожал сам Семен Никитич Годунов. Боярин лично вручил списки с грамот, из коих ясно следовало, что Самозванец никакой не Дмитрий, и благословил принесенным с собой образом:

– Помоги вам Господь, парни.

Потом погрозил пальцем Ивану:

– За твое ротозейство ответишь, не думай… если, конечно, вернешься, – последнюю часть фразы Годунов произнес шепотом. Потом еще раз перекрестил переодетых монахами ребят и махнул рукой: – Езжайте с Богом!

Загремели медные колокольцы на запряженной в розвальни лошаденке. Миновав Москву-реку, сани выбрались на Ордынку, проехали ворота, свернули и ходко понеслись по Серпуховской дорожке в Путивль – в стан Самозванца, вора, называющего себя чудесно спасшимся царевичем Дмитрием.

Глава 5

Монахи

…Борис прислал в Путивль трех монахов…

До Серпухова добрались быстро – на ямских лошадях по государевой надобности, – а уж дальше пошло потруднее: ямские на юг не ехали, опасались, и, как вдруг подумал Иван, опасались не только самозванца, но и царевых войск, ибо еще неизвестно было, кто там больше разбойничал. О том, что творили царевы воеводы в Комаричской волости, слухи ходили самые жуткие, временами напоминавшие правление Грозного царя Иоанна. За помощь самозванцу там побили всех, не щадя ни баб, ни стариков, ни младенцев, тем самым резко укрепив решимость путивлян до конца поддерживать лживого Дмитрия, вполне обоснованно опасаясь за свою участь. А вообще-то, похоже, что не так уж и долго оставалось мятежничать самозванцу – войска царя Бориса и вооружены лучше, и численностью поболе.

Друзьям не повезло с погодой: небо плотно затянули низкие сизые тучи, нудно истекавшие то ли дождем, то ли мокрым снегом, так что полозья саней с трудом пробивали себе дорогу. С горем пополам добравшись до Тулы, переодетые монахами парни заночевали на небольшом постоялом дворе, располагавшемся на самой окраине, близ крепостных стен. Гарнизон нес службу расхлябисто: на постоялый двор то и дело захаживали сторожевые стрельцы, долго сидели, судачили промеж собой, пили пиво и квас. Речи в большинстве своем вели злые – жаловались на недоплату жалованья да на то, что в связи с тревожным положением начальство запретило заниматься мелкой торговлишкой и промыслами.