Изгнанник (LExilé) - Жюльетта Бенцони

Взяв руку герцогини де Лаваль (госпожа де Водемон, госпожа де Жокур и она составляли неразлучное трио), Талейран коснулся ее поцелуем, в котором к галантности примешивалось нечто более интимное.

— Скажите же нам скорее! Где это? — воскликнула герцогиня.

— В Валансэ, очень красивом месте в Берри. Пока замок еще принадлежит господину графу де Люсэ, но я на днях собираюсь купить его. Возвращаясь с обычного сезона купаний в Бурбон-л’Аршамбо, мы с госпожой Талейран сделали крюк и остановились там. Это большое поместье примерно в двадцать тысяч гектаров, в него входят двадцать три общины. Что касается замка, то он не такой оригинальный, как Шенонсо, и менее фантастический, чем Шамбор, но достаточно импозантный. Он состоит из двух корпусов, расположенных под прямым углом друг к другу, их линии мощные, но гармоничные. С моей точки зрения, это типичный образец французского Ренессанса. Там у нас будет около тридцати апартаментов. Мне не терпится вам его показать.

Гийом перестал его слушать. Он смотрел на Кроуфорда, Кроуфорд смотрел на него. На фоне речи Талейрана, который описывал свою будущую летнюю резиденцию, между двумя мужчинами явно что-то происходило. Кроуфорд был преисполнен подозрений и тревоги, Тремэн испытывал отчаянное любопытство, его охватил инстинкт охотника. Для Гийома реакция супружеской четы на его фамилию стала очень показательной. Они явно слышали ее не в первый раз. Они что-то знали. Возможно даже, им было известно, где скрываются Луи Шарль и Элизабет.

Шотландец неожиданно вздрогнул: хозяин дома обращался к нему.

— Будьте так добры, мой дорогой Кроуфорд, представьте господина Тремэна госпоже Талейран! К нам направляется Монрон, и мне необходимо перекинуться с ним парой слов до ужина. Если вы представите нашего нового друга, его примут благосклонно... Во всяком случае, я на это надеюсь! — вполголоса добавил он.

Брак бывшего епископа Отенского с красавицей госпожой Гран, его последним страстным увлечением, заключенный годом раньше, в прошлые времена стал бы скандалом века. Но при свободных нравах Директории, при которой зародилась эта страсть, к этой связи относились достаточно снисходительно. Это была не первая любовница Талейрана. К сожалению, связь продолжалась, несмотря на то что этот умный мужчина влюбился в довольно глупую женщину. Директорию сменил Консулат, и общественная мораль изменилась. Бонапарт требовал от своего окружения абсолютной респектабельности, так как планировал превратить окружение в придворных. Талейрану поставили условие он должен жениться на своей любовнице, если хочет ее сохранить. Но даже после разгула Революции было очень сложно повенчать человека, имеющего сан епископа. Тем более что в конце 1800 года начались переговоры о конкордате, благодаря которым во Францию должна была вернуться религия, а на колокольни — колокола.

Талейран принимал активное участие в переговорах о конкордате, поскольку надеялся получить для себя секуляризацию. У него не было призвания к служению церкви, его практически силой принудили к этому, потому что для младшего сына, тем более хромого, другого пути не оставалось. Увы! Несмотря на настойчивые просьбы Первого консула — ведь речь шла о его министре иностранных дел, которого поддержал кардинал Консальви, государственный секретарь, — для Талейрана смогли добиться лишь папского бреве с разрешением примкнуть к светскому обществу, носить гражданское платье и заниматься общественной деятельностью. И ни слова о браке! Но Бонапарт приказал Государственному совету зарегистрировать пресловутое бреве, и 9 сентября 1802 года Талейран женился на своей возлюбленной на вилле в Нейи, а на следующий день этот брак «освятил» сочувствующий священник из маленькой церкви в Эпинэ-сюр-Сен. С тех пор бывшая госпожа Гран с наслаждением царствовала в прекрасном особняке на улице Бак, не думая о своем первом муже, господине Гране, которого с ней развели и отправили с глаз долой в дебри Южной Африки. Он был обеспечен высоким положением и баснословной суммой денег, что позволяло ему чувствовать себя вполне удовлетворенным. Талейран, со своей стороны, пожалел об этом браке сразу же после его заключения...

Со слов Лекульте, Гийом в общих чертах знал эту историю, но, направляясь вместе с Кроуфордом к ее героине, он спросил:

— Почему так важно, чтобы именно вы представили меня хозяйке дома? Она из вашей семьи?

— Нет, но я долго жил в Индии, а она там родилась, в Транкебаре, маленьком городке неподалеку от Пондишери. Она ценит эту деталь.

— Тогда, возможно, она оценит и меня, — проговорил Тремэн с видимым удовольствием. — Я провел много лет в Порто-Ново.

— Я зн...

Шотландец прервался на полуслове, но это не укрылось от его спутника, хотя Кроуфорд мгновенно поправился:

— Я предлагаю вам сказать об этом сразу же. Вы, разумеется, услышите знаменитую фразу «Я из Индии», которая стала частью ее репутации. Вы предупреждены! И не станете смеяться...

Склонившись в поклоне перед Катрин де Талейран, Гийом не скрывал своего восхищения. Он подумал, что такая красота достойна трудов, которые приложил ради нее супруг. Под копной белокурых волос, очень светлых, которые редко можно встретить, эта дама была воплощением совершенства: высокая фигура, достойная резца Праксителя, очаровательное лицо с маленьким вздернутым носиком и огромные глаза невероятного лазурного цвета. Эти глаза были бы неотразимы, если бы не их выражение, несколько напоминавшее коровье. Госпожа Талейран была к тому же изумительно одета и обладала потрясающим цветом лица.

Она приняла Гийома с еще большим энтузиазмом, потому что гости вокруг нее вовсе не толпились. Правда, госпожа Талейран не слишком от этого страдала. Пока ею восхищались и оставляли за ней прерогативы ее ранга, она была довольна. Но Тремэн, которого ей представили, имел счастье ей понравиться. Она задержала его подле себя, а Кроуфорд отправился к своей жене. Хозяйка дома долго говорила с Тремэном о Порто-Ново и обо всем Коромандельском береге, который она хорошо знала. В голосе Катрин де Талейран даже звучала ностальгия, которая завоевала симпатию ее собеседника. Гийом подумал, что общество, должно быть, несправедливо к этой апатичной и грациозной женщине, определенно доброй. Тремэн, разумеется, воспользовался случаем поговорить о шотландце, который был частью ее воспоминаний.

— Он человек щедрый и любезный, но утомительный. Ему не сидится на месте даже теперь, когда он начинает стареть. Мне не доводилось видеть столько жизненной энергии в человеке. Он всегда был готов нестись на край света, чтобы удовлетворить свои капризы или страсти. Но теперь из всех страстей у него осталось лишь поклонение Марии-Антуанетте, и он продолжает искать вещи, которые ей когда-то принадлежали.

— Готов ли он рискнуть жизнью ради... того, что было особенно дорого покойной королеве?

— Вне всякого сомнения.

Тремэн уже был готов уточнить, кого именно он имел в виду, но тут объявили, что ужин подан. Он отошел от хозяйки дома, чтобы найти своих друзей Лекульте.

Званый вечер закончился глубокой ночью. Играли в вист, как люди, которые питают страсть к этой игре, и Гийом очаровал хозяина дома, проиграв ему кругленькую сумму.

— Вы из тех людей, которые мне нравятся, господин Тремэн, — сказал Талейран, пожимая ему руку согласно моде, введенной англичанами. — Приходите к нам поужинать в узком кругу. Скажем, в среду? Я буду просто счастлив, если вы расскажете мне что-нибудь еще о вашей прекрасной племяннице!

Честно говоря, Гийом был совершенно не склонен к светским развлечениям и еще меньше склонности он питал к восхвалениям в адрес Лорны, главной причины его серьезных неприятностей. Но он принял приглашение с выражением глубокой признательности. Одному Богу известно, где он окажется через пять дней! Гийом решился следить за домом Кроуфорда и оставить это занятие только после того, как убедится в присутствии или отсутствии Элизабет в его стенах.

Уже светало, когда карета банкира Лекульте доставила его к гостинице «Курляндия». Там уборщицы уже принялись за работу и мыли широкие мраморные плиты. Единственный ночной прохожий, опершись на один из пилястров, курил сигару и наблюдал за голубыми клубами дыма. Дым исчез, словно по мановению волшебной палочки, стоило только карете свернуть за угол улицы Елисейских полей[13].

— Не найдется ли у вас огонька, сэр? — спросил юный Гимар с сильнейшим английским акцентом. — Эта... штука только что погасла.

— Не утруждайте себя, старина! — проворчал Тремэн. — Вокруг ни души. Если не считать припозднившихся темных личностей, которые возвращаются к себе домой.

— У всех есть уши. Особенно у женщин. Я это знаю: однажды я был одной из них. Я божественно выгляжу в образе уборщицы!