Изгнанник (LExilé) - Жюльетта Бенцони

Бывший министр трижды дернул за шнур звонка. Почти сразу же появился молодой человек Одет он был не как лакей, а скорее как юноша из хорошего общества. Стройный, среднего роста, но крепкий. У него было необычайно подвижное лицо. Квадратный волевой подбородок, один уголок рта иронично приподнят. Очень глубоко посаженные глаза, цвета которых было не различить, выдавали в нем охотника, настолько острым был их взгляд. Лицо позволяло предположить, что это человек умный, живой, с некоторой склонностью к насмешкам. Каштановые прямые волосы были причесаны по последней моде. Легкий аромат вербены исходил от безупречно белоснежного белья. Одна его кисть была без перчатки, тонкая, нервная, почти аристократическая.

Вошедший поклонился, потом повернулся к Гийому. Он не сказал ни слова, только насмешливая складка у губ стала глубже.

— Позвольте вам представить Виктора Гимара, — сказал Фуше. — Он один из самых молодых и самых лучших агентов, которые остались мне верны. Он отвезет вас в вашу гостиницу и впредь будет осуществлять связь между вами и мной. Каждое утро он будет прогуливаться по вестибюлю гостиницы «Курляндия», и вы сможете передать ему для меня послание. Он, со своей стороны, тоже будет сообщать вам новости, которые окажутся полезны для вас.

— Вы полагаете, что такие ежедневные встречи не покажутся окружающим странными?

— Вы не обязаны заговаривать с ним, если вам нечего сообщить. С другой стороны, Виктор не всегда будет выглядеть так, как сейчас.

— Даже переодетым этого господина будет легко узнать, — несколько презрительно заметил Тремэн.

— Вот как? Вы уверены? Тогда скажемте, узнаете ли вы в нем одного из ваших спутников, которые привезли нас сюда? Вы помните тех двоих, от которых невыносимо воняло старым табаком и грязными телами?

И тут же раздался низкий, невероятно вульгарный голос:

— Не стоит задавать слишком много вопросов! Это вредно для здоровья, — и тут же этот голос стал мягким голосом образованного человека: — Я убедил вас, сударь, или вы в самом деле желаете, чтобы я переоделся в лохмотья?

Гийом не удержался от смеха.

— Это ни к чему, вы меня убедили. Мои поздравления! Но если вы преобразитесь, как же я вас узнаю?

На этот вопрос ему ответил бывший министр:

— Вы заметите, что Виктор обычно неразговорчив. Те несколько слов, которые он только что произнес, это для него весьма длинная речь. Что же до отличительного знака, то обратите внимание на веточку вереска в его бутоньерке. Такая веточка всегда будет на его костюме, и вы ее не сможете не заметить, если у вас хорошее зрение... А в этом я уверен!

Несколько минут спустя Гийом Тремэн при первых лучах зари уже отъезжал в элегантной двухместной карете от маленького замка в лесу. Фуше, который купил его для жены годом раньше, проводил там последние дни лета. Это имение называлось Ферьер и состояло из очаровательного замка XVIII века и парка с лесными деревьями, раскинувшегося вокруг большого пруда, чьи воды, подобно зеркалу, отражали робкие утренние лучи солнца.

Небо, на котором еще была видна Венера, было чистым. День обещал быть превосходным. Гийом в глубине души был доволен этой встречей, начавшейся так странно. Он чувствовал облегчение, у него даже появилась какая-то уверенность. Не стоит пренебрегать помощью такого человека, как Фуше. Но Гийом знал, что ему предстоит нелегкая борьба. Ему будет трудно оторвать Элизабет от того, кого она любила. В глубине души Гийом очень боялся, что его дочь окажется той же прочности, что и героини романов, предпочитающие умереть вместе с любимым мужчиной, но не расставаться с ним.

Теперь Тремэн уже чувствовал, что его одолевает усталость. Он с наслаждением вдыхал свежий утренний воздух, но ему становилось все труднее держать глаза открытыми.

— Мы далеко от Парижа? — спросил он у своего спутника.

— Примерно в шести лье... Вам следовало бы немного поспать!

Отцу Элизабет не нужно было повторять это дважды. Он удобно устроился в уголке кареты, закрыл глаза и тут же провалился в глубокий сон. Его молодой сосед с полуулыбкой слушал песню жаворонка, поднимавшуюся прямо в небо.

Глава III

Дом шотландца

Как и предсказывал Фуше, только в первой половине сентября в сопровождении Жан-Жака Лекульте дю Моле он вошел в величественные двери Министерства иностранных дел, которое в ту пору располагалось на улице Бак[8].

До этого момента Тремэн пытался проводить время как можно более разумно, оттачивая свой образ богатого провинциального судовладельца, который приехал в Париж по важным делам, но не пренебрегающий встречами с клиентами, со старыми друзьями и который не прочь был немного развлечься. Начавшаяся война позволяла Лекульте выигрышно преподнести месторасположение его друга Тремэна, живущего на самом краю Котантена, отделенного от Англии только Ла-Маншем. И это в то время, когда Бонапарт собирал войска в Булони, чтобы попытаться повторить подвиг Вильгельма Завоевателя и занять вражескую территорию. Банкир восхвалял качество кораблей Гийома, искусство его умелых капитанов и надежные экипажи, уверяя всех, что на них можно рассчитывать. Как и предполагал Тремэн, он встретился за кофе с финансистом Лабушером и обеспечил себе контракт на поставку северного леса именно в Булонь, где Бонапарт начал строительство целого флота плоскодонных кораблей, предназначенных для перевозки его войск в Англию и высадки их на берег. Это дело заняло у Гийома пару-тройку дней. Он не расставался с пером, записывая четкие указания для своих служащих в Шербуре. Ему нужно было отправить целую экспедицию за лесом в скандинавские страны.

Благодаря Бугенвилю, которого Тремэн застал как-то после обеда в Географическом бюро, он познакомился с забавным персонажем, американским инженером Робертом Фултоном. Двумя неделями раньше Фултон испытывал на Сене странное сооружение: корабль с двумя огромными колесами, укрепленными на оси. Корабль был оснащен гигантской печью с трубой и маленькой помпой, благодаря которой колеса вращались, а корабль двигался. Париж немало поразвлекся, наблюдая за «большой печкой господина Фултона», но счел ее не более важной, чем очередной ярмарочный балаган. И, к сожалению для непризнанного гения, Бонапарт также не проявил особого интереса к его изобретению.

— Во всех столицах толпятся авантюристы и прожектеры, предлагая всем правителям так называемые чудеса, которые существуют лишь в их воображении, — объявил он Монжу, который просил его повнимательнее приглядеться к этой новинке. — Это шарлатаны и самозванцы. Американец из их числа. Не говорите мне больше об этом!

С точки зрения Гийома, это было несправедливо. Он встретился с Фултоном у Бугенвиля в замке Сюинь. Изобретателя привел туда ученый Лаплас, президент Бюро, чтобы немного утешить после неудачи у Бонапарта. Тремэн считал, что это изобретение способно открыть новую эру в мореплавании. Тем более что в 1801 году этот американец, который, должно быть, изучал труды Леонардо да Винчи, представил в Бресте подводный корабль длиной чуть больше шести метров, который он назвал «Наутилус». Гийому, любопытному от природы, эти изобретения показались чрезвычайно интересными. Ему было жаль, что они обречены на провал только потому, что Первый консул отказывался уделить им минимум внимания. Но чтобы помочь Фултону, нужно было рискнуть состоянием. Тремэн не хотел выбрасывать деньги на эти изобретения, хотя этот человек вызывал у него симпатию. Он долго с ним разговаривал и даже пожелал вступить с ним в переписку, когда изобретатель вернется в Америку.

Бугенвиль, со своей стороны, энтузиазма не проявил.

— Думаю, вы приехали слишком рано, — сказал он американцу. — Пока ваша машина будет плавать медленнее, чем наши парусные суда, на нее нельзя будет рассчитывать во время морского боя. И потом, — добавил он с улыбкой, — вы простите такого старого моряка, как я, за то, что он предпочитает красоту наших кораблей, белизну парусов, совещенных утренним солнцем, песню ветра в снастях...

Это воскресенье в Сюине оставило в душе Гийома острое ощущение грусти. Маленький замок с зеленым парком и сотнями розовых кустов, посаженных мореплавателем и его садовником ради процветания этой части департамента Бри, казался созданным для счастья, радости жизни, для любимой женщины и счастливой семьи. Увы! От этой пьесы, с нежностью написанной адмиралом, остались только декорации: персонажи постепенно удалялись в туман печали. Тень шестнадцатилетнего Армана де Бугенвиля, младшего сына, которого годом раньше нашли утонувшим в пруду, витала над поместьем, несмотря на усилия отца поддерживать привычный уклад жизни и атмосферу. Адмиралу удавалось держать удар. В свои семьдесят четыре года он оставался худощавым, прямым и элегантным. Он долго выглядел молодо, но теперь в его усталых глазах затаилась глубокая печаль.