Изгнанник (LExilé) - Жюльетта Бенцони

— Вы не усомнились в том, что это он?

— Ни на минуту! Именно потому, что он появился из ниоткуда, в отличие от двух и или трех других, которые пытались выдавать себя за него и о которых мне практически все известно. Впрочем, будут и другие. Но этот настоящий, я в этом уверен. И он мне нужен!

— Что вы с ним сделаете?

— Не думаю, что вас это касается! Вам довольно знать, что мы охотимся на одну и ту же дичь. Возможно, в таком случае мы могли бы сотрудничать?

Тремэн нахмурился. Это слово ему не нравилось, и еще меньше энтузиазма вызывала идея обменяться рукопожатием с тем, чьи руки были в крови расстрелянных в Лионе. Гийом ненавидел Луи Шарля за то, что он сделал, но предложение помочь палачу вызывало у него отвращение. Но ему хватило ума подобрать правильные слова.

— Я не представляю, чем бы я мог вам помочь. У меня мало шансов на успех, тогда как у вас благодаря многочисленной агентуре их должно быть достаточно.

— Ни одного, если речь идет о том, кто вернулся! Его след почти остыл, прошло уже десять лет. Те, кто участвовал в похищении, либо умерли, либо притихли. Может быть, остался лишь только этот? — добавил Фуше, постучав пальцем по восьмиконечному кресту.

— А госпожа Аткинс? — поторопился напомнить Гийом, которому не хотелось, чтобы разговор слишком часто возвращался к старому бальи. Он мысленно пытался определить, как сможет его защитить.

— О, эта дама живее всех живых. Судя по последним новостям, она находилась у себя на родине в своем поместье Кеттеринхэм. Добавлю, что она уже очень давно не живет на улице Турнон. Сведения господина де Сен- Совера устарели.

— Но они тем не менее позволили вам устроить там нечто вроде мышеловки, куда я и попался. Полагаю, эта Ленорман одна из ваших?

Фуше улыбнулся и впервые настолько широко открыл глаза, что его собеседник успел заметить их красивый голубой цвет.

— Она забавная. Иногда она предсказывает странные вещи и... правильные! Должен признаться, что на этот раз я ожидал поймать более крупную дичь, но встреча с вами оказалась приятной компенсацией. Если я говорю, что вы мне нужны, — Фуше неожиданно сменил тон, — то прежде всего потому, что не представляю, как выглядит ваша дочь.

Гийом подскочил на стуле:

— Если вы рассчитываете на то, что я вам ее опишу...

— То вы, разумеется, создадите очень далекий от истины портрет. Я хотел бы, чтобы вы рассказали мне, при каких обстоятельствах интересующее нас лицо и мадемуазель Тремэн встретились вновь и решили вместе уехать.

— Боюсь, вы решите, что я сочиняю. Все произошедшее слишком мало похоже на правду.

— И все-таки расскажите!

Гийом колебался недолго. Риска преследований за то, что было сделано им раньше, больше не существовало. Ложь, напротив, могла оказаться опасной.

— Хорошо, слушайте. Как вы уже знаете, дофин провел в моем доме несколько недель. Тогда между ним и моей дочерью завязалась нежная дружба. Впрочем, это никак меня не тревожило, разве что пришлось утешать Элизабет после неминуемого расставания. Каким бы ни была судьба этого несчастного мальчика, расставание должно было быть окончательным. Поэтому до начала июля месяца мы ничего о нем не знали.

Затем Гийом рассказал, как после ссоры с Элизабет, деталей которой он упоминать не стал, молодая девушка отправилась погостить к знакомой. От нечего делать она совершала долгие прогулки верхом. Гийом вскользь упомянул о бухте, из которой отчаливал корабль принца и где так полюбила бывать его дочь. Точного места он не назвал. Однажды утром принц снова появился в этой бухте, молодые люди встретились. Тремэн рассказал о том, что произошло потом, он также показал и последнюю записку Элизабет.

Фуше внимательно ее прочел, переписал текст и вернул листок Гийому.

— Это было прикреплено к потнику лошади?

— Вы видите след от булавки. Это была королевская лилия... Булавки со мной нет. И это все, что у меня осталось от Элизабет.

Бывший министр встал из-за стола, обошел его и прислонился к нему, оказавшись лицом к лицу со своим «гостем». На этот раз его глаза были широко открыты.

— Я благодарю вас за честность, господин Тремэн, в которой я нисколько не сомневаюсь. Все сказанное вами подтверждает мои размышления. Если он сошел на берег в Котантене, значит, он прибыл из Англии.

— У меня есть все основания этому верить.

Фуше задумчиво провел ладонью по небритой щеке, пальцы затеребили нижнюю губу.

— Итак, Питт будет разыгрывать две карты: Людовик XVIII... и Людовик XVII! — пробормотал он, размышляя вслух. — Один против другого или один вместе с другим, а Питт оставляет за собой право убрать проигравшего? Не верю, что Питт принимает всерьез второго: слишком молод, слишком неопытен. Граф Прованский старый лис, тщеславный, но хитрый. Англичане определенно интересуются им больше, чем его племянником. Но юнец может внести некоторое разнообразие. Мне очень хочется думать, что его следы обнаружатся возле одного из британцев. Из тех, кто давно обосновался во Франции, явно отрезанный от своей матери-родины, и который пользуется покровительством министра иностранных дел. Господин Талейран-Перигор относится к числу ваших парижских знакомых?

— Не имею такой чести.

— Ваш друг Лекульте, как все финансисты, поддерживает с ним великолепные отношения. Мне бы хотелось, чтобы он вас представил. А вы постарайтесь вызвать у него симпатию, чтобы вас почаще приглашали.

— Вы, должно быть, бываете там постоянно, господин министр!

— Ни в коем случае! Мы искренне ненавидим друг друга. Он презирает во мне бывшего якобинца, а я в нем ненавижу бывшего епископа Отенского, развратного представителя высшей знати. Он один из той троицы, которая убедила Первого консула распустить мое министерство. Когда будете в салоне Талейрана, поищите некоего Квентина Кроуфорда. Он шотландец, много лет назад влюбился в королеву Марию-Антуанетту и так и не излечился от этой любви. Он создал ее культ. Вполне вероятно, что свое поклонение он мог бы перенести на сына, которого она обожала.

— Отчего же вы не установите наблюдение за этим человеком? Даже если вы персона нон грата у господина Талейрана, для вас это должно быть просто.

— Будьте уверены, что этим я тоже не пренебрег. Но между тем, что происходит на улице, и тем, что происходит в салоне, огромная разница. Тем более что в дом Кроуфорда у меня доступа нет. У него есть несколько слуг, которые чрезвычайно преданы ему. Что-то подсказывает мне, что вы могли бы неплохо поохотиться на улице Бак Например, хорошо было бы посмотреть, как отреагируют на ваше имя сам Кроуфорд или некоторые из его друзей. Что скажете о моей идее?

— Ее надо обдумать, но роль шпиона приводит меня в ужас! — высокомерно бросил Тремэн.

— У вас нет выбора, — резко оборвал его Фуше. — Если вы поможете мне схватить принца, вы увезете вашу дочь домой в полнейшей безопасности. Но если же я найду парочку без вашего участия, или же вы решитесь работать только на себя, мадемуазель Тремэн будет считаться соучастницей заговора и станет государственной преступницей. Она может даже... погибнуть: полицейские такие неловкие!

— Только посмейте это сделать! — прорычал Гийом, сжимая кулаки.

— Успокойтесь и постарайтесь меня понять! В действительности меня больше волнует Талейран, чем принц. Если я смогу перед Бонапартом обвинить его в том, что он защищает врагов нации, я отплачу ему той же монетой. Ну-с, что скажете?

— Сначала ответьте мне на один вопрос: что вы сделали с посыльным господина де Сен-Совера?

— Он в погребе, но цел и невредим, уверяю вас! Этот человек вас интересует?

— Я бы хотел, чтобы вы отпустили его, когда все будет закончено. Он всего лишь верный слуга. Его хозяин нуждается в нем, чтобы выжить. И я хотел бы, чтобы бальи не тревожили. Он инвалид, старик, у него попросили больше, чем он может дать. Позвольте ему закончить свою жизнь с Господом и в своем имении, столько же жалком, как и он сам! Вы можете мне это обещать?

Фуше посмотрел в рыжевато-карие глаза Гийома, сверкавшие от пламени свечей, и вздохнул:

— Если вы окажете мне честь и поверите на слово, то я вам его даю. Через несколько дней я отправлю этого Мореля обратно. Что же до вашего старого «мальтийца», он сможет умереть спокойно, если я больше никогда о нем не услышу, а вы сделаете то, о чем я вас прошу. А теперь вас отвезут обратно в Париж.

Бывший министр трижды дернул за шнур звонка. Почти сразу же появился молодой человек Одет он был не как лакей, а скорее как юноша из хорошего общества. Стройный, среднего роста, но крепкий. У него было необычайно подвижное лицо. Квадратный волевой подбородок, один уголок рта иронично приподнят. Очень глубоко посаженные глаза, цвета которых было не различить, выдавали в нем охотника, настолько острым был их взгляд. Лицо позволяло предположить, что это человек умный, живой, с некоторой склонностью к насмешкам. Каштановые прямые волосы были причесаны по последней моде. Легкий аромат вербены исходил от безупречно белоснежного белья. Одна его кисть была без перчатки, тонкая, нервная, почти аристократическая.