Агнесса из Сорренто - Гарриет Бичер-Стоу

– Подожди, милая Джокунда, – попросила она старую привратницу, которая хотела было без церемоний втолкнуть ее в комнату. – Дай мне дослушать.

Джокунда, исповедовавшая веру весьма прозаичного и трезвого свойства, нетерпеливо махнула было рукой, но опомнилась, взглянув на Агнессу, которая, с глубокой молитвенной отрешенностью, сложив руки и склонив голову, мысленно присоединилась к поющим гимн, просияв всем своим юным лицом.

«Если ей не даровано духовное призвание, то уж и не знаю, кто может его удостоиться, – подумала Джокунда. – Батюшки, вот бы мне хоть толику такой веры!»

Когда звуки гимна стихли и сменились беседой о том, какая из двух видов золотой канители для вышивания лучше, Агнесса и Джокунда вошли в покой. Агнесса приблизилась и благоговейно поцеловала матери настоятельнице руку.

Сестру Терезу мы уже описали выше как высокую и бледную, с печальными глазами, словно сотканную из лунного света, совершенно лишенную тех живых, теплых красок и той осязаемой, прочной телесности, что только и оставляют впечатление настоящего человеческого существа. Самое сильное чувство, которое ей доводилось испытывать, возбуждали в ее душе детская красота и добродетели Агнессы, и она заключила ее в объятия и поцеловала в лоб с почти материнской теплотой.

– Бабушка позволила мне провести день с вами, дорогая матушка, – промолвила Агнесса.

– Добро пожаловать, дитя мое! – отвечала мать Тереза. – Твой духовный дом всегда открыт для тебя.

– Я должна поговорить с вами кое о чем, матушка, – произнесла Агнесса, густо покраснев.

– Вот как?! – откликнулась мать Тереза, ощутив легкий прилив любопытства, и знаком отослала прочь обеих монахинь.

– Матушка, – начала Агнесса, – вчера вечером, когда мы с бабушкой сидели у ворот и продавали апельсины, вдруг появился молодой кавалер, и купил у меня апельсины, и поцеловал меня в лоб, и попросил за него молиться, и подарил мне этот перстень для украшения алтаря святой Агнессы.

– Поцеловал тебя в лоб! – поразилась Джокунда. – Надо же, какие новости! Это на тебя не похоже, Агнесса. Позволить мужчине себя поцеловать!

– Он не спросил у меня разрешения, – отвечала Агнесса. – Бабушка стала ему пенять, и он, кажется, раскаялся и подарил мне это кольцо для алтаря святой Агнессы.

– А уж какой чудесный перстень, – проворковала Джокунда, – второго такого во всей нашей сокровищнице не сыскать. Даже большой изумруд, что даровала нам королева, с ним не сравнится.

– И он просил тебя молиться за него? – осведомилась мать Тереза.

– Да, дорогая матушка. Он поглядел мне прямо в глаза, так что я не могла отвести от него взгляда, и заставил меня дать ему такое обещание, а я знаю, что святые девы никогда не отказывались молиться за того, кто о том просил, и потому я последовала их примеру.

– Ручаюсь, он только смеялся над тобой, дитя, – вмешалась Джокунда. – Светские любезники да щеголи нынче не очень-то верят в силу молитв.

– Быть может, и так, Джокунда, – с серьезным видом промолвила Агнесса, – но, если он и вправду насмехался надо мною, он тем более нуждается в моих молитвах.

– Да, – заключила мать Тереза. – Вспомним житие блаженной святой Доротеи: знатный юноша, исполненный злобы и порока, стал издеваться над нею, когда ее вели на казнь, и повторял: «Доротея, Доротея, я уверую, когда ты пришлешь мне яблок и роз из райского сада». А она, твердая в вере, отвечала: «Пришлю сегодня же». И о чудо! В тот же день молодому человеку явился ангел с корзиной яблок и роз и изрек: «Доротея присылает тебе эти цветы и плоды, а посему уверуй». Вот ведь как чистая дева может облагодетельствовать легкомысленного молодого человека; гонитель Доротеи принял христианство и сделался ярым ревнителем истинной веры.

– Это в старину было, – скептически откликнулась Джокунда. – В наши-то дни, сколько ни заставляй овечку молиться за волка, ничего не выйдет. А скажи-ка мне, дитя, что за человек был этот кавалер?

– Прекрасный, как ангел, – отвечала Агнесса. – Только в самой красоте своей был он недобр. Вид у него был одновременно горделивый и печальный, как у того, у кого тяжело на сердце. Не стану скрывать – мне было его очень жаль; глаза его взволновали меня, лишили меня покоя и поселили в душе моей тревогу, неустанно напоминая, что я должна часто за него молиться.

– И я присоединю к твоим свои молитвы, дочь моя, – произнесла мать Тереза. – Как же я хочу, чтобы ты стала одной из нас и чтобы мы смогли вместе молиться каждый день! Скажи, скоро ли твоя бабушка сможет навсегда вверить тебя нам?

– Пока бабушка не хочет об этом и слышать, – проговорила Агнесса, – она так меня любит, что, если я покину ее, это разобьет ей сердце, а уйти со мной в монастырь она не желает. Но, матушка, вы сами говорили мне, что мы можем воздвигнуть алтарь в нашем сердце и поклоняться Господу втайне. Когда будет на то Господня воля, чтобы я пришла к вам, он смирит ее сердце.

– Между нами говоря, дитя мое, – вставила Джокунда, – думаю, вскоре появится еще кто-то, чье мнение придется учитывать.

– О ком ты? – спросила Агнесса.

– О твоем будущем муже, – отвечала Джокунда. – Кажется, бабушка уже выбрала для тебя суженого. Ты ничуть не хуже других, не горбата и не косоглаза, чтобы сидеть в девицах.

– Но я не хочу замуж, Джокунда, и я дала обет святой Агнессе вступить в монастырь, если только она умилосердит бабушку.

– Благослови тебя Господь, дочь моя! – провозгласила мать Тереза. – Только не отступай от намеченного – и твоя стезя откроется пред тобою.

– Хорошо-хорошо, – проговорила Джокунда, – посмотрим. Пойдем, малютка: если не хочешь, чтобы цветы твои увяли, надобно сходить да за ними приглядеть.

Благоговейно поцеловав руку настоятельницы, Агнесса удалилась вместе со своей старой подругой и отправилась по саду к мраморному фонтану за цветами.

– А теперь, дитятко, – объявила Джокунда, – можешь посидеть здесь да поплести гирлянды, а я тем временем проверю, как там у сестры Катарины варенье из изюма и лимонов. Катарина – дурочка, каких мало, только молиться и умеет. Да простит меня Святая Дева! Думаю, мое призвание досталось мне от святой Марфы, и, если бы не я, уж и не знаю, что бы они в монастыре делали. И правда, с тех пор, как я вступила в здешнюю обитель, наши сласти, в обертках из фиговых листьев, пользуются при дворе небывалым спросом, и наша всемилостивая королева была так добра, что вот только на прошлой неделе заказала еще сто штук! Я чуть не расхохоталась, глядя, как озадачена была мать Тереза: много она понимает в сладостях! Думаю, она убеждена, что архангел Гавриил приносит их прямо из рая, обернутые в листья